Анонс
Все великие Империи уходят в небытие, как корабли на морское дно, и
оставляют за собой такие же великие тайны. Одна из тайн Советской империи
- пакет Веймарских акций, некогда принадлежащий Третьему рейху. До
недавнего времени Россия владела 60% самой мощной немецкой и
общеевропейской промышленности: это концерн Круппа, автомобилестроение и
др.
История, судьба этих ценных бумаг и людей, их хранивших, стали
сюжетом нового романа Сергея Алексеева из серии "Сокровища Валькирии".
1
Коноплев не любил море, хотя более сорока лет жил на самом берегу, и
в осенние шторма волны докатившись до усадебной изгороди, а брызги и
водяная пыль доставали кроны кипарисов и крышу дома. А порой накрывали
сад, отчего фрукты и виноград вызревали солоноватыми, и отдельные сорта
даже горькими.
Не зря этот берег назывался Соленой Бухтой.
Он делал вино, однако сам не пил и почти все продавал отдыхающим, в
большинстве случаев северянам, которые ничего не пробовали слаще морковки
и были в восторге от крепости вина и его вкуса. Земля, трава, деревья и
сам кирпичный дом давно напитались морской солью, испаряющейся в воздух
даже зимой, и потому Виктор Сергеевич всегда ощущал горечь на губах и во
рту.
Особенно его доставал шум прибоя, и если море разыгрывалось ночью, он
не мог спать и в поисках тишины спускался в бетонированный блиндаж -
винный погреб, где для этой цели стояла раскладушка со спальным мешком.
Несмотря на солидный возраст, он ничем не болел, выглядел молодо и
голос был не старческий - могучий низкий бас, как у оперного певца. Кроме
сада, рыбалки и добычи антиквариата со дна ненавистного моря, у него было
два страстных занятия - чтение газет, которые он выписывал или в последнее
время покупал пачками, вплоть до "Пионерской правды", и второе, самое
любимое, - кузнечное ремесло и кузня, выстроенная собственными руками еще
в пятидесятых годах, когда он перебрался на юг. Коноплев был открыт для
всех отдыхающих и почти ничего не таил от них, кроме содержимого каменного
сарайчика в дальнем углу сада, который обычно принимали за времянку для
"дикарей". Еще в юности он попробовал этого ремесла и всю жизнь тосковал
по нему, и тут дорвался до милой сердцу стихии огня, металла и его
перевоплощения.
В доме и усадьбе все было кованое: калитка и узоры над окнами,
кровати и цветы в вазах. Повсюду лежали запасы железа самого разного
профиля, особо ценное, выплавленное на березовых углях и добытое в
сносимых старых домах и церквях, оно хранилось отдельно, в специальном
сарайчике, недоступное соли морского воздуха, от которого меняло
кристаллическую структуру.
После бархатного сезона, с наступлением осени, когда разъезжались
последние отдыхающие, Виктор Сергеевич отпирал кузню и, словно
чародей-огнепоклонник, возжигал горн, почти не гаснущий до весны.
С апреля по октябрь он не носил никакой одежды, кроме плавок, загорал
до синего, негритянского отлива, за что носил прозвище Мавр, и часто
смущал своим голосом и видом одиноких женщин. Он настолько привык к
прозвищу, что давно отзывался на него и бывало, что представлялся так
своим квартирантам. В последние годы, как и все вокруг, он зарабатывал
тем, что пускал к себе "дикарей", заселяя ими две времянки и три отдельных
комнаты дома. Он долго удерживался от такого бизнеса, с весны до осени
посторонних на свою усадьбу не пускал принципиально, и лишь когда умерла
жена, не из-за денег, а от тоски поселил в доме отдыхающих.
А за зиму
соорудил в саду две времянки, и в самый разгар сезона население усадьбы
доходило до пятнадцати человек.
В восемьдесят седьмом году, в бархатный сезон к Мавру явился немец
Фридрих Шосс - старик лет семидесяти, очень хорошо говорящий по-русски (в
то время иностранцы хоть и робко, но уже начали осваивать Крым). Объяснил,
что в гостинице "Ялта" нет свободных номеров, а, дескать, так хочется
несколько дней покупаться в море. Мест не было и у Мавра, но этот немец
так настойчиво просился, что пришлось пустить его в чердачную
недостроенную комнату, где было оборудовано спальное место. Коноплев уже
давно не испытывал особой ненависти к немцам; скорее, напротив, было
некоторое любопытство. Пару дней Шосс ходил вдоль моря, заметно
прихрамывая, не купался и даже не загорал, и на третий не спустился с
чердака. Мавр поднялся к нему и обнаружил немчуру совершенно здорового и
даже веселого.
- А я тебя искал, князь, - сказал он. - Всю жизнь искал. Я не
поверил, что ты погиб в сорок пятом. Ты не мог погибнуть. Сменил фамилию -
дело другое...
- Похоже, и ты сменил, - перебил Мавр, вглядываясь в квартиранта. -
Как тебя раньше-то звали?
- Имени ты не знал. Что тебе были наши имена?.. Но фамилию должен
помнить - майор Соболь, начальник разведки дивизии.
- Ну как же! Пивоварня в Берлине... Да, сколько годиков минуло! -
Мавр сунул ему кулаком в отвисший живот. - Плохо сохранился, Соболь, пузо
как у старого мерина, обрюзг - никак бы не узнал.
- А я тебя сразу узнал, несмотря, что шкура черная.
- По этому? - Мавр показал шрам через всю щеку, напоминающий складку.
- И по этому тоже. Когда мне рассказали, какой ты, где и как живешь,
я еще твоей новой фамилии не знал, но сразу понял, ты тот самый полковник.
- Ну, не полковник, а генерал-лейтенант! - с удовольствием поправил
Мавр. - А кто меня обрисовал?
- Да один твой отдыхающий, случайно встретились в Италии, -
квартирант стриг глазами. - Всю жизнь искал, такие силы и средства
привлекал - никакой информации. А тут появляется хлипкий, нечаянно
разбогатевший мужичок и рассказывает, как отдыхал, у кого... Художник!
Мастер разговорного жанра!
- Значит, ты еще навыков не утратил?
- Приумножил, князь, приумножил!
- Ну да, а иначе бы не выжил. Как подлечили-то в немецком госпитале?
- Неплохо...
- Чего же хромаешь?
- Хорошо - ногу не отняли!
- Значит, вернуться в СССР не пожелал?
- Ты помнишь, как я попал в госпиталь? Сам же сдал!
- А что, лучше было бы пулю в лоб закатать?
- Ты бы закатал, и рука не дрогнула...
- Дурень, я от смерти тебя спас! Куда бы ты в эсэсовской форме?..
Бывший майор помялся.
- В общем-то, да... Ситуация... Оказался в американской зоне. Янки
начали меня крутить... Вернулся бы к своим - или шлепнули сразу, или в
лагерь. Из группы никого не осталось, а кто еще знал о нашей операции?
- Тот, кто отправлял!
- И кто бы меня пустил к Жукову? В СМЕРШе бы и разбираться не
стали... Мавр сделал паузу и спросил уже мягче:
- Как жилось-то на Западе? По-немецки научился говорить? Или все
контуженного играешь?
- Научился... А в жизни ничего хорошего не было. В сорок седьмом
раскрыли, осудили как советского шпиона и на семнадцать лет в тюрьму.
Правда, через два года освободили...
- Перевербовали?
- Но меня же никто не вербовал, чтобы перевербовывать.
- А, ну да, присяга, значит, не в счет... Согласился на
сотрудничество?
- Ты нисколько не изменился! Что ты въедаешься? Мне семьдесят один
год! А тебе лет на пять побольше, верно?
- На шесть, но я как-то об этом постоянно забываю, - добродушно
признался Мавр.