Глава 1
Все дело в доме. В Самом Начале, он уселся в очень удачном доме, крупноблочном и просто сказочно расположенном. Главное же, чем дом отличался от рядом стоящих — скважина. По нынешним временам это весьма даже круто, последняя скважина была пробурена уже давненько, а следующей, похоже, ныне живущим не дождаться. Тут дело не в одном удобстве, скважина делает хозяина неуязвимым в том гипотетическом случае, если каким-нибудь идиотам захочется поиграть в осаду углового Ахметкиного: из дома просто никто не выйдет за водой, стало быть, не будет повязан — а это единственная вменяемая тактика осады, иначе дом не взять. Разве что как раньше: привести рыл пятнадцать и патрон не жалеть; да только такими толпами больше никто не собирается, невыгодно. В общем, можно даже не сильно бояться, разве что гарнизон хозяйский — да только на хрена гарнизону сдался какой-то дом аж в самом сердце мертвого города…
— Ну ты че разлегся, не слышишь? — в дверях появляется жена — баба, как ее про себя зовет Ахмет. — Он уже раз пять стукнул, да я тебе ору сколько! Приперся, легок на помине… Че-то тащит. Он не долг ли отдать собрался? Да хрена он отдаст, знает, что ты рохля, у тебя все можно забрать — ничего тебе не жалко! Давай забирай, а то я сама возьмусь, мужик-то рта не откроет, все самой… — уже удаляясь обратно на кухню, что-то месит там, руки в муке — видать, на ужин что-то типа пирога. Хозяин, отодвинув заслонку самодельного перископа, наведенного на вход во двор, убедился: да, Серый; в самом деле чего-то принес. Снова замахивается арматуриной:
— Хорош долбить!
— Ты че там, уснул? Можно?
— Давай, заходи.
Скинуть клемму, а то чем черт не шутит. Серый петляет в лабиринте, вход во двор оформлен — мама не горюй. Полезешь налегке — сто раз пожалеешь, еще когда техника ходила, на этот вход столько было изведено — вспомнить страшно. Зато и вход получился — любо дорого взглянуть. С улицы выглядит как автосвалка, да только такую свалку не растащить: все газом прихвачено, егозой перепутано — заходи не бойся, выходи не плачь. В принципе, такая засека уже не нужна, ну да пусть будет, гостям нынче никто не рад. В подъезде стоит у стены сходня, перекинул ее через дыру на месте пролета — добро, Серый, пожаловать.
— Здорово, Ахмет.
— Здоровей видали. Че тащищь? Никак за пшенку отдать надумал?
— Ахмет, ты че завел с порога? Я тебе тут штуку одну принес — охренеешь…
Пока хозяин запирался, Серый прошел в комнату, чем-то загремел в мешке. Зашел Ахмет — а Серый сидит, сдержанно так сияет, на столе лежит обычный АКС,хотя… Блин, а ведь АКС-то как новый! Почему «как», просто новый. Ни хрена себе!..У Ахмета требовательно задергалась жаба:… так, где-то какую-то нычку нашли, еще с Самого Начала; Серый не мог ни найти, ни участвовать, хрен его кто возьмет; значит, нычку уже день-два минимум как раскурочили, не иначе надерганное на базаре появилось — Серый-то с базара не вылазит; либо залетные откуда-нибудь притащили — но почему он так лыбится, или даром досталось? Ну Серый, никак залетного завалил, машинка нулевая совсем, такую пятерокза пятьсот-шестьсот можно слить…— жабьи клешни давили все сильнее. Начался торг.
— Ну че, Сереженька, убивец бля ты наш, не ищут тебя случайно? Прямо сейчас? Какие-нибудь типа пыштымские? А ты тут мою хату палишь. Че лыбишься-то, гад? Сейчас как напрется их человек десять в ДК, и обойдется мне это минимум в ленту! Нет, че ты лыбишься — типа не видел никто? Детство в жопе! Всегда кто-то видит! На хрена ты ко мне приперся с этой херней, впарить мне хочешь и стрелки перевести, да?
Серый не возражал, не спорил — и это было довольно непривычно.
Тут хозяин как бы в расстроенных чувствах взял аксушку в руки и приступил к следующей стадии формирования договорной цены:
— А машинка-то почти как новая. Че хочешь-то за нее? Только не говори, что больше пяти рожков пятерки. — Тут он первый раз поднял свою тщательно нахмуренную морду и осекся. Серый сидел спокойно, даже расслабленно, воздуха для ответной реплики не набирал и вообще вел себя не так. Видимо, версия не проходит, совсем.
— Че за хреновина, Серый? — спросил уже серьезно. Серый просек, что заинтересовал и тут же под шумок надерзил:
— Тебе не татарином, евреем надо быть. Че, голову ломаешь?
— Говори что хотел, Серый.
— Да че говорить, — Серый наслаждался ситуацией. — Новость есть. К гарнизонным колонна пришла, но не дошла. Встали у Вениково, возле Кожаного озера, знаешь, где на самом берегу типа турбазы какая-то хрень? Вот, охранение выставили, где контора агростанции, со стороны трассы — на посту гаишном. Все по-взрослому — пока ЗУшканеокопанная, но уже блоки таскают на ИМээРе,минируются, видать, типа блокпоста че-то городят. Пришли третьего дня, но к гарнизонным ихние машины не ходят, по крайней мере до севодня. Ну че, мироед, отработал я долг? — и тянется, наглец, к кисету.
— Нет, только гляньте. «Отработал» он. Банка пшена по рожку без десяти идет, ты мне еще и на одну пятерку на наговорил — а уже ишь ты, табак без спросу хватаешь. Три литра пшена, а через пару дней вся Тридцатка будет знать.
— Дак то через два дня, а то сейчас. Ты ж не банку сраную, ты на этой сказке мешок наваришь. — но тут Ахмет сделал на морде выражение, типа еще слово — и пиздуйте за пшеном, товарищ Серый. Вроде проникся.
— Самое интересное, что с ними не то что хозяев или там немцев нет, даже сраного турка нету. Одни они, прикинь.
— Да ты гонишь. Точно?
— Ахмет, бля буду. Слушай короче. Я пошел в Вениково к Магомедычу, мы за чебака договорились, ну и это, зашел за ним, пошли к Кожаному озеру, у него как раз бригада обедала. Пришли, он мне чебака насыпал, бригада дохавала, отчалила — ну, я расчелся, потом достал, разлили — сидим, хорошо так. Тут пацаненок прибегает, че-то несет по ихнему — аж захлебывается, глаза по шестнадцать копеек. Смотрю, Магомедыч с лица поскучнел, я аж патрон дослал, волыну поближе держу. Че-то стряслось, чую. Ну, у меня мысли — сам знаешь, типа Хаслинские поперли опять. Я тут же ноги в руки — пока, мол, Магомедыч, я до дому. Он такой — обожди, мол, посиди тут. Сам вскочил, к берегу бежит, орет че-то по-ихнему, руками машет. Его бригадные враз обратно приплыли, башкир один выскочил, с пацаненком в деревню побежал. Я сижу вообще в непонятках. Тут Магомедыч подошел, уже с волыной — откуда взялась, вроде не было только что. Айда, — говорит, — Сережа, дорога скажу. Ну, в смысле по дороге расскажет что тут за движуха. Пошли мы между дорогой и берегом, я за этим старым чертом, веришь, едва поспеваю. Прошли пост, где менты раньше стояли, поворот, где покрышки вкопаны — ну, там, где лес кончается. Вот там и сели под елку, я как дух перевел — спрашиваю — че, мол, за балет? Он это, пацан-то, помнишь? пошли, грит, пацаны в лес, в сторону Куиша, а одного с дороги кто-то застрелил. Вот он к отцу и прибег, это второй пацан евоный. Стреляли, говорит, солдаты на солдатской машине. Откуда сейчас солдаты — до конвоя месяца два самое малое. Вот, мол, мы с тобой и выясняем этот антиресный вопрос. Я ему такой: а я-то при каких здесь? Магомедыч такой: — Сережа, ты один — я один; у этих, мол, семьи; а у тебя — бинокль. Тыкает в телагу мне, типа знаю, что с собой! Вот морда нерусская — откуда, спрашивается? Ну дал я ему бинокль, закуриваю, а он хлобысть меня по руке — типа тепловизор. Я ему — ты че, Магомедыч, размахался? Тут тебе че, трасса? Когда беспилотника последний раз слыхал? Он мне только пальцем тычет на небо, типа слушай.