Сейчас вспомню. Да - розовое крепкое за рупь тридцать семь.
Так-так-так, - говорите вы, - а общий итог? Ведь все это страшно интересно...
- Сейчас я вам скажу общий итог. - Общий итог девять рублей восемьдесят девять копеек, - говорю я, вступив на перрон. - Но ведь это не совсем общий итог. Я ведь купил еще два бутерброда, чтобы не сблевать.
- Ты хотел сказать, Веничка: "чтобы не стошнило"? Нет, что я сказал, то сказал. Первую дозу я не могу без закуски, потому что могу сблевать. А вот уж вторую и третью могу пить всухую, потому что стошнить может и стошнит, но уже ни за что не сблюю. И так - вплоть до девятой. А там опять понадобится бутерброд.
- Зачем? Опять стошнит? - Да нет, стошнить-то уже ни за что не стошнит, а вот сблевать - сблюю.
Вы все, конечно, на это качаете головами. Я даже вижу - отсюда, с мокрого перрона, - как все вы, рассеянные по моей земле, качаете головами и беретесь иронизировать:
- Как это сложно, Веничка, как это тонко! - Еще бы! - Какая четкость мышления! И это - все, что тебе нужно, чтобы быть счастливым? И больше - ничего?
- Ну как, то-есть, - ничего? - говорю я, входя в вагон. -Было б у меня побольше денег, я взял бы еще пива и пару портвейнов, но ведь...
Тут уж вы совсем принимаетесь стонать. - О-о-о-о, Веничка! О-о-о, примитив! Ну, так что же? Пусть примитив - говорю. И на этом перестаю с вами разговаривать. "Пусть примитив"! А на вопросы ваши я больше не отвечаю. Я лучше сяду, к сердцу прижму чемоданчик, и буду в окошко смотреть. Вот так. "Пусть примитив!" А вы все пристаете:
-Ты чего? Обиделся? - Да нет, - отвечаю. - Ты не обижайся, мы тебе добра хотим. Только зачем ты, дурак, все к сердцу чемодан прижимаешь? Потому что водка там, что ли?
Тут уж я совсем обижаюсь: да причем тут водка? - Граждане пассажиры, наш поезд следует до станции Петушки. Остановки: Серп и Молот, Чухлинка, Реутово, Железнодорожная, далее по всем пунктам, кроме Есино.
В самом деле, причем тут водка? Далась вам эта водка. Да я и в ресторане, если хотите, прижимал его к сердцу, а водки там еще не было. И в подъезде, если помните, - тоже прижимал, а водкой там еще и не пахло!.. Если уж вы хотите все знать,- я вам все расскажу, погодите только. Вот похмелюсь на Серпе и Молоте, и
Москва - Серп и Молот.
и тогда все, все расскажу. Потерпите. Ведь я-то терплю! Ну, конечно, все они считают меня дурным человеком. По утрам и с перепою я сам о себе такого же мнения. Но ведь нельзя же доверять мнению человека, который еще не успел похмелиться! Зато по вечерам - какие во мне бездны! - если, конечно, хорошо набраться за день - какие бездны во мне по вечерам!
Но - пусть. Пусть я дурной человек. Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грез и усилий - он очень дурной, этот человек. Утром плохо, вечером хорошо - верный признак дурного человека. Вот уж если наоборот - если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение - это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю как вам, а мне гадок.
Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу тоже рады, - так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно - и утром, и вечером, - тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченый подонок и мудозвон. Потому что магазины у нас работают до девяти, а Елисеевский - тот даже до одиннадцати, и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до какой-нибудь пустяшной бездны...
Итак, что же я имею? Я вынул из чемоданчика все, что имею, и все ощупал: от бутерброда до розового крепкого за рупь тридцать семь. Ощупал - и вдруг затомился я весь и поблек... Господь, вот Ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, Господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь.
..
И весь в синих молниях, Господь мне ответил: - А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
- Вот-вот! - отвечал я в восторге. -Вот и мне, и мне тоже - желанно мне это, но ничуть не нужно!
- Ну, раз желанно, Веничка, так и пей, - тихо подумал я, но все медлил. Скажет мне Господь еще что-нибудь или не скажет?
Господь молчал. Ну, хорошо. Я взял четвертинку и вышел в тамбур. Так. Мой дух томился в заключении четыре с половиной часа, теперь я выпущу его погулять. Есть стакан и есть бутерброд, чтобы не стошнило. И есть душа, пока еще чуть приоткрытая для впечатлений бытия. Раздели со мной трапезу, Господи!
Серп и Молот - Карачарово.
И немедленно выпил.
Карачарово - Чухлинка.
А выпив - сами видите, как долго я морщился и сдерживал тошноту, сколько чертыхался и сквернословил. Не то пять минут, не то семь минут, не то целую вечность - так и метался в четырех стенах, ухватив себя за горло: и умолял Бога моего не обижать меня.
И до самого Карачарова, от Серпа и Молота до Карачарова, мой Бог не мог расслышать мою мольбу. - выпитый стакан то клубился где-то между чревом и пищеводом, то взметался вверх, то снова опадал. Это было как Везувий, Геркуланум и Помпея, как первомайский салют в столице моей страны. И я страдал и молился.
И вот только у Карачарова мой Бог расслышал и внял. Все улеглось и притихло. А уж если у меня что-нибудь притихнет и уляжется, так это бесповоротно. Будьте уверены. Я уважаю природу, было бы некрасиво возвращать природе ее дары... Да.
Я кое-как пригладил волосы и вернулся в вагон. Публика посмотрела в меня почти безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами...
Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости. Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается ... глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза... Девальвация, безработица, пауперизм... Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой - вот какие глаза в мире Чистогана...
Зато у моего народа - какие глаза! Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий - эти глаза не сморгнут. Им все божья роса...
Мне нравится мой народ. Я счастлив, что родился и возмужал под взглядами этих глаз. Плохо только вот что: вдруг да они заметили, что я сейчас там на площадке выделывал?.. Кувыркался из угла в угол, как великий трагик Федор Шаляпин, с рукою на горле, как будто меня что душило?
Ну да впрочем, пусть. Если кто и видел - пусть. Может , я там что репетировал? Да... В самом деле. Может, я играл в бессмертную драму "Отелло, мавр венецианский"? Играл в одиночку и сразу во всех ролях? Я, например, изменил себе, своим убеждениям: вернее, я стал подозревать себя в измене самому себе и своим убеждениям: я себе нашептал про себя - о, такое нашептал! - и вот я, возлюбивший себя за муки, как самого сабя, - я принялся себя душить. Схватил себя за горло и душу. Да мало ли что я там делал?
Вот - справа, у окошка - сидят двое. Один такой тупой-тупой и в телогрейке. А другой такой умный-умный и в коверкотовом пальто. И пожалуйста - никого не стыдятся, наливают и пьют. Не выбегают в тамбур и не заламывают рук. Тупой-тупой выпьет, крякнет и говорит: "А! Хорошо пошла, курва!" А умный-умный выпьет и говорит: "Транс-цен-ден-тально!" И таким праздничным голосом! Тупой-тупой закусывает и говорит: "Заку-уска у нас сегодня - блеск! Закуска типа "я вас умоляю!" А умный-умный жует и говорит: "Да-а-а... Транс-цен-ден-тально!" Поразительно! Я вошел в вагон и сижу, страдаю от мысли, за кого меня приняли - мавра или не мавра? Плохо обо мне подумали, хорошо ли? А эти - пьют горячо и открыто, как венцы творения, пьют с сознанием собственного превосходства над миром.