Статья, решила я, подождет до вечера. В конце концов, кандидат в мэры и его супруг сами виноваты, что своими отговорками разбудили мою романтическую музу. Никому не будет вреда, если я немного пофантазирую: я же не собираюсь это публиковать?
"Форбергу страстно захотелось стереть с Эйри грим, проследить пальцами линию высоких скул и дотронуться до губ - так же они горячи, как взгляды, которые кидал на него цетагандиец во время переговоров. Томление плоти заставило его почти выбежать на улицу, чтобы вдохнуть прохладный воздух, чтобы тело перестало плавиться в присутствии врага, невыносимо желанного и недосягаемого."
Нет, не так. Добавить чувств.
"- Ни к кому я не питал такой безнадежной, всепоглощающей страсти, - взволнованно заговорил Форберг, перехватывая затянутую в тонкую перчатку аристократическую кисть. - Моя жизнь готова начаться с чистого листа, озаренного лишь пламенным цветом моей любви к вам. Будь я проклят, но я не могу считать врагом того, кому без остатка принадлежит мое сердце и мое желание."
Или даже?
"- Капитан, я вижу, вас снедает та же неутолимая жажда, что и меня, - выпалил цетагандиец горячим шепотом, - разделим же эту ночь на двоих.
К черту самоконтроль! Ни строгое воспитание, ни въевшаяся в плоть привычка прятать чувства под маской суровости, не помогали сохранить контроль над собой. Никогда еще его тело так не откликалось на близость чужого."
Я отложила световое перо и мечтательно закинула руки за голову. Следующий абзац надо было прочувствовать, прежде чем доверять его экрану комма. Пожалуй...
"... дивный, манящий запах незнакомого одеколона обжигал Форбергу ноздри. Его возлюбленный был так близко, он был почти обнажен - лишь тончайшая рубашка, почти не скрывающая его мускулистое тело, трепетала от прикосновений ночного ветра, врывавшегося в распахнутое окно землянки.
- Мое тело и сердце пусты, когда ты не рядом, - проговорил Эйри ему на ухо перехваченным от нежности голосом. Он сжал барраярца в объятиях, точно драгоценность, целовал его лицо и не мог насытиться. Теплые руки на чреслах, горячие губы на губах, все завертелось в вихре любовного дурмана".
А теперь прибавить драматизма?
"- Ни зависти, ни войне, ни людской косности - ничему меньшему, чем смерть, я не позволю разлучить нас, - горячо пообещал Форберг. - Мы воистину предназначены друг для друга, и я готов сказать это в лицо любому, и моей родне, эгоистически желающей, чтобы я сочетался браком по их выбору, - тоже".
О да, подобную прелесть я готова была писать страницами. Я мечтательно покосилась на недельной давности снимок, где двое мужчин, стоявших бок о бок, глядели друг на друга с плохо скрываемым чувством во взорах, и вздохнула. Ну почему мне не заказали чувствительную статью для дамского журнала? Я бы подала эту историю с блеском. А так...
Я вздохнула еще раз и развернула файл со статьей. Время поджимало. Сеньор Эйри, богач и консерватор, любезно дал мне интервью, и надо было отрабатывать этот аванс.
Когда я дописала последнюю строчку, за окном было темно, хоть глаз выколи, но все-таки пока не полночь. Значит, в сроки я уложилась. Многоречивые ответы сеньора Эйри я ужала вдвое, убрав оттуда воду, зато нашла место для взаимных комплиментов, выгодно характеризующих обоих супругов, сделала акцент на моем объекте как на поклоннике семейных ценностей и приложила то самое фото с брошки. Не знаю, поможет ли Эйри эта статья набрать очки в предвыборной гонке, но получилась она неплохо. Без оригинальничания, но с изюминкой. Я даже ухитрилась ввернуть туда чувствительную сентенцию "Два человека, каждый по-своему блестящий и неординарный, покинули свои родные миры, чтобы обрести счастье вместе. Эскобар приютил их любовь, и они мечтают воздать ему сторицей".
Я свела черновики вместе, отправила статью в редакцию и прошлепала на кухню за чаем и горстью имбирного печенья. Пускай уже поздно, но я могу побаловать себя заслуженным угощением, пока печатающая головка трудолюбиво посвистывает, распечатывая мой очередной шедевр для личного портфолио - ах, еще такой тоненькой папочки. Так, вот она, лапушка моя. Одна страница, две, три... что, целых десять? Я перевернула последний лист и как завороженная уставилась на роскошную фразу "... весь мир сейчас составляли прикосновения его рук, жар дыхания, ласка обнажённой кожи..."
Что?!
Я метнулась к комму с надеждой: может, чертова машинка просто сбойнула при печати? Чувствуя, как по спине сбегает целая стая мурашек, я развернула текст свежеотправленной статьи. Как и полагалось, начинался он с заголовка интервью для вестника "Сан-Милагро". А заканчивался... описанием бурной страсти очаровательного цетагандийца и страстного барраярца. С фамилиями. Собирая черновики в единый текст, я в спешке нечаянно прибавила к ним и свое вечернее развлечение. Со вкусом выписанная эротическая сцена между нынешним кандидатом в мэры и его тогда еще не законным партнером, несомненно, делала статью незабываемой. О, да.
Дрожащими пальцами я набрала номер личного комма главреда "Вестника", но ответа не было. Выпускающий редактор? Его координаты были у меня только рабочие, и я не сомневалась, что с утра он успеет прочесть все пришедшие статьи прежде, чем примется отвечать на звонки. И хорошо, если он просмотрит мой двухчастный опус до конца и сообразит, что с ним не так, прежде чем ставить в набор... от ужаса я аж зажмурилась.
Несколько следующих минут я упоенно предавалась мукам сожаления. Отчего я, подобно героине романа, - тут меня снова окатило холодом, - не могу умереть на месте от позора или еще чего-нибудь этакого? Впрочем, завтра у меня будет возможность проверить эту перспективу. Содрогнувшись, я снова перечитала последнюю фразу опуса.
Нет, умереть от стыда мне предстоит еще сегодня.
С обреченностью идущего на казнь я пролистала свой телефонный список до конца и набрала домашний номер страстного цетагандийца... виновата, добропорядочного бизнесмена и политика господина Эйри. Длинные гудки шли и шли, каждый был как электрический разряд, пронизывавший меня от кончика неповоротливого языка до замирающего от ужаса сердца и желудка, в которое сердце готовилось провалиться, презрев всякую анатомическую невозможность. Лишение лицензии, а то и иск... оскорбление чести и достоинства... ну же, Терса, соберись! В одиннадцать вечера нормально, что трубку не берут сразу, это еще ничего не зна...
- Дом Эйри, - произнес наш будущий мэр. После такой, хм, рекламы господина Эйри выберут, можно не сомневаться. Все домохозяйки города проголосуют за него.
- Сеньор Эйри, извините за поздний звонок, - выдохнула я. - Это Терса Яски, я брала у вас интервью, вы, наверное, помните...
Жалкое лепетание, но оно позволяло хотя бы на пару секунд отсрочить неизбежное.
- С моей статьей случились, - я так и не смогла преодолеть косноязычие, - э, непредвиденные накладки. Мне срочно нужно с вами переговорить. Лично. Пожалуйста!
Я стиснула зубы, чтобы не всхлипнуть. Вопреки распространенному в романах - ох! - мнению, мужчины не любят женских слез. А мне отчаянно было нужно если не расположение Эйри, то хотя бы помощь.
- Сеньорита Терса, - после небольшой паузы отозвался Эйри; голос в трубке был удивленным, но злости в нем не было, слава богу, - вы можете добраться до нашего дома? Виа Аугуста, сто восемь. - На заднем фоне мне послышалось чье-то покашливание и несколько смазанных слов. Проклятье, да господин Форберг меня утопит - прямо в знаменитом на весь город потолке-аквариуме. - Возьмите такси.
Автотакси приехало, едва я успела записать на датакарту злосчастное интервью с художественными приложениями. Я могла бы и сама сесть за руль, но вовремя заметила, что ручки у меня трясутся. Сама виновата, подумала я мстительно, застегнула куртку и ринулась в ночь. Если все пойдет скверно - последнюю ночь в моей жизни.
Несмотря на поздний час и непрошеное вторжение, встретили меня вполне дружелюбно: господин-будущий-мэр лично открыл дверь, и, если и сделал выводы по поводу криво наложенной помады или дрожи в коленках, ничего не сказал. Его супруг принес мне чаю и уселся напротив - а вот без этого я предпочла бы обойтись. Куда проще было бы объяснить идиотскую ситуацию кому-то одному из них.
- Господин Эйри... господа, - поправилась я на ходу. - Простите меня за беспокойство, но не уведомить вас о происходящем было бы еще большей бестактностью. - Эту фразу я успела отрепетировать в машине, с ней было легче. Дальше пошла терра инкогнита. - Я... допустила ошибку. Отправила в редакцию вместо готового варианта статьи ее черновик, содержащий, мнэ-э, материалы, тон и содержание которых вы бы не одобрили. И которые, э, не вполне соответствуют действительности.
От моих щек можно было уже прикуривать, а я так и не добралась до самого главного.
Супруги переглянулись. Судя по лицу господина Эйри, он еще не додумался до мысли о том, что дело похуже черновых наметок со стандартными для всякого журналиста "врет, как мерин" или чем-то в этом роде, зато его муж опасно прищурился.
- Черновик? - поинтересовался он. Сердце у меня ухнуло в пятки. - Мисс, а могли бы мы ознакомиться с его копией? Полагаю, она у вас сохранилась.
В этом "могли бы" звучал приказ. И я сдалась.
- Вот, - я обреченно протянула стопку листов, гадая, под рукой у офицера Форберга пистолет или за ним ему придется отлучиться, а я успею выпрыгнуть в окно. - Черновой вариант начинается, э, на пятой странице, это были просто личные наброски... ой.
Господин Эйри перегнулся через ручку кресла, и проклятую пятую страницу супруги изучали вместе. Если бы я могла, то зажмурилась бы, но я не могла - меня как парализовало - и потому не упустила ни одного из оттенков эмоций, пробегавших по лицам. Форберг покраснел, вероятно, от ярости, а что до Эйри, так его брови поднимались все выше и выше - к самой границе черных волос, заплетенных в косу.
Первым обрел дар речи именно Эйри. Железное самообладание политика. А может быть, Форберг больше привык сразу стрелять, в отличие от своего супруга. Я вжалась в кресло, мечтая стать маленькой-маленькой. Крошечной.
- Мисс Яски, - сказал Эйри на удивление нормальным голосом. У него лишь слегка дергалась щека. - Вы... поразительно щедры в описаниях.
- И неточны, - пробурчал побагровевший Форберг куда-то в сторону. Он несколько раз вздохнул, видимо, успокаивая ярость, и прибавил: - В землянке окон не бывает. Вы даже в этом ошибаетесь.
Эйри отобрал у него распечатки, пролистал до конца.
- Вот это, - он с чувством процитировал отрывок, посвященный "чистому листу, озаренному пламенным цветом любви", - не так уж далеко от истины. Но "жаркие поцелуи, дорожкой спускающиеся по твердому животу и рождающие томительное чувство сладострастия" - не то, что читатели ожидают увидеть в интервью с кандидатом на политический пост.
- Разве что, - добавил Форберг словно через силу, - понимать буквально... кое-чьи слова про бардак в политике.
- Это, - судорожно сглотнула я, - не предназначалось для читателей. И есть шанс, что не дойдет до них, если...
"Если выпускающий редактор утром успеет выпить свою чашку кофе, чтобы прочистить мозги. Это спасет реноме нашей газеты и самого Эйри, но мне уже не поможет..."
- Если что? - прервал мое блеянье Эйри. Форберг сжал его руку выше локтя, будто пытаясь удержать на месте. - Если ваш редактор прочтет этот романтический бред, у вас будут изрядные неприятности. А если напечатает, не прочитав, хотя это и маловероятно, "неприятностями" это уже не назовешь. Мисс Яски, я с трудом представляю себе, как можно предотвратить эту, ммм... катастрофу.
- Я сама не знаю! - Кажется, я сейчас разревусь. Как дура. - Я думала, вы... - Голос у меня сорвался на писк. Я вытерла глаза, схватила чашку с остывшим чаем и ожесточенно допила ее до дна.
- Вы не намерены впасть в истерику, я надеюсь? - строго спросил Эйри. - Посидите тут и поразмыслите над происшедшим. Мне нужно посоветоваться с мужем. И не делайте больше глупостей, прошу вас.
Супруги Эйри-и-Форберг скрылись, унося с собою злополучную улику. За закрывшейся дверью раздались странные звуки, словно что-то упало или морской конек из экзотического аквариума у меня над головой не упустил возможности поржать.
Мне было очень стыдно. Ужасно. А когда тебе ужасно стыдно, одни дурным поступком больше - уже не так принципиально. Только этим я могу объяснить, что вместо душеполезных размышлений я подошла к двери и плотно прижалась к ней ухом.
Сперва мне послышалось нечто вроде всхлипывания, а затем:
-... Иллуми, ты у нас теперь секс-символ города, ты в курсе?
- Ты тоже, заметь!
Фух, он, кажется, смеется. Значит, речь идет не о формулировке иска в суд, и убивать меня будут по крайней мере не сразу.
- Надо же, какой ты у меня горячий и романтичный тип, просто демонического нрава!
- А вот сейчас я тебе продемонстрирую, какой я горячий... - послышалась многообещающее.
Я запоздало отскочила от двери, сообразив, что при сцене изъявления супружеских чувств наблюдателей не требуется. Это, конечно, придало бы реалистичности моим писаниям... ой-ой! Мне вдруг стало так себя жалко, что я села на пол и тихонько разревелась. И уже не слышала, что там доносилось из-за двери. Мне было не до того: приходилось ожесточенно вытирать с лица остатки макияжа.
Слава богу, я успела это сделать прежде, чем дверь снова распахнулась.
- Я обдумал сложившуюся ситуацию, - произнес господин Эйри неприятно холодным тоном. - Вы поставили под удар наше доброе имя, и, по справедливости, вас следовало бы наказать за эту небрежность, а не помогать. Но, вынужден признать, исправление ситуации в наших общих интересах. Я прошу вас сосредоточиться и объяснить нам, где находится сейчас искомый компромат.
- Который, - добавил его муж, зачем-то поправляя воротник, - было бы крайне нежелательно кому-либо прочесть. Я на личном опыте могу сказать, насколько вредоносно он действует на человеческую психику.
Ну да, обреченно подумала я. То-то вы ржали, как целый кавалерийский полк. От шока, наверное.
- Я отправила его в редакцию, - горестно вдохнула я. - Все уже в комме у выпускающего, понимаете?
- Так позвоните ему и попросите удалить ваше творение, - с легким раздражением посоветовал Форберг. - Вы признались в ошибке, отдаю вам должное за храбрость - хотя не за ум - но теперь-то чем мы можем вам помочь?
Я помотала головой. - Не знаю... Редакция заперта до утра, там нет никого, а офисная рассылка у нас делается автоматически, по ночам. Я... очень спешила отправить статью, ведь сегодня крайний срок, и поставила на ней метку "в печать".
- Вы хотите сказать, мисс, - медленно переспросил Эйри, - что завтра утром _это_ будет опубликовано? Вы понимаете, что в таком случае у нас не будет иного выбора, как подать на вас в суд за диффамацию, мисс Яски?
- Нет! - испуганно вскочила я, замахав руками. - Конечно, да, понимаю, только нет, не надо! То есть, нет, не должно. В печать не должно. Это рабочие гранки... Их прочитают только в редакции.
Путаясь и спеша, я стала рассказывать, что такое автоматический робоверстальщик, которым я, кстати, уже умела неплохо управлять, и как создаются черновые гранки, и кому рассылаются, и почему редакция, где в штате всего-то пять человек, закрывается на ночь, и никакие уговоры не заставят пропускную систему впустить меня в здание ночью по дневной карточке...
- Перевожу, - хладнокровно поправил сеньор Эйри. - Подробности нашей личной жизни, вернее того, что вы представили таковой, будут известны завтра с утра всего полудюжине человек. Но стоит одному из них проболтаться, мы возвращаемся к предыдущей ситуации. Про плачевный в любом случае финал вашей профессиональной карьеры я просто умолчу.