Часть первая
Злейший Враг номер один
Бывают дни везучие, бывают грустные. Этот день был ужасным.
Ещё в пятницу Оля Найдёнова шла с любимой подругой Талей Малковой и рассуждала: как это некоторые девочки могут сидеть за партой с мальчишками.
— Я бы ни за что с мальчишкой не села! — говорила Оля.
— И я, — подтверждала Галя.
— Я бы лучше заболела, чем с мальчишкой сидеть, — продолжала Оля.
— И я бы заболела.
Но прошло лишь четыре дня, и сегодня, во вторник, 20 января, Оля оказалась за одной партой с мальчишкой.
К тому же — со своим Злейшим Врагом номер один, Максимом Михеевым.
Любимая подруга Галя Малкова за воскресенье переехала в новый район, на другой берег Невы.
Оля сама помогала подруге носить книги с пятого этажа без лифта во двор к фургону. Дверь в квартиру была распахнута, входящие не вытирали ноги и громко топали. Грузчики вынесли шкаф, диван, обеденный стол.
А потом забралась любимая подруга в кузов, усадили её между стульями, с торчащими вверх ножками, и лицо у Гали стало тоскливым.
Дёрнулась машина и увезла навсегда из Олиной жизни любимую подругу.
Пришла Оля в понедельник в класс и почувствовала, как ей одиноко.
«Буду сидеть одна», — решила она.
Не могла она представить, чтобы кто то другой посягнул на Галино место.
Но ведь посягнул.
Сел, развалился, словно с первого класса это была его парта. Разложил свои локти.
Стоило учительнице произнести:
— Максим, ты будешь сидеть с Олей. И Злейший Враг номер один оказался рядом.
С отвращением Оля смотрела на каракули в его тетрадях. Ведь у Гали с Олей были лучшие почерки в классе. С ненавистью глядела она на какие-то непонятные географические карты, которые он постоянно рисовал на уроках, шмыгая носом.
«Не хочу его замечать, не буду с ним разговаривать», — решила Оля.
Наваждение
(Или то, что было давно)
Деревенский кузнец Андрей Степанович и жена его тётя Анюта шли вдоль железной дороги. Впереди дымила огромная куча искорёженных вагонов.
Утром фашистские самолёты разбомбили поезд. Днём подвезли к месту аварии вагоны с ремонтниками и санитарами. Санитары погрузили раненых, наспех захоронили убитых, ремонтники очистили пути, отбросили остатки вагонов в стороны. Теперь здесь было пусто.
А муж с женой пришли из ближней деревни разжиться железом для кузницы.
— Изверги, ну изверги! — повторял Андрей Степанович, обходя дымящиеся груды. — Сколько имущества порушили, людям жизнь оборвали!
Ничего полезного для кузницы здесь не было. Жена уже собралась звать мужа домой, но вдруг за ближними кустами услышала странный голос.
— Баю-бай, баю-бай, спи, мой мальчик, засыпай, — запел высокий куст голосом женщины.
— Посмотри, кто там! — прошептала испуганная жена. — Наваждение какое-то!
Куст уже плакал голосом ребёнка, а когда Андрей Степанович шагнул к кусту, закричал вдруг злобным хриплым басом:
— Держи вора! Держи вора!
А потом скомандовал совсем иным голосом:
— Лечь в дрейф! За морем смотреть!
— Сила нечистая! — жена перепугалась всерьёз. — Пойдём, оставь, пойдём домой.
Андрей Степанович подобрал на всякий случай толстую палку и сделал ещё два осторожных шага.
А куст опять плакал голосом ребёнка. — Кто тут представление выказывает выходи! — приказал Андрей Степанович.
Из куста никто не показывался, лишь раздался странный свист да очередной хриплый выкрик:
— Держи вора! Держи вора!
— Говорю тебе, пойдём! — звала жена.
Но муж не послушался. Он придвинулся к кусту ближе и вдруг вскрикнул: — Да птица же это! Ну и птица!
— Какая птица?
— Попугай, я такого в Питере на квартире у господина инженера встречал.
Муж наклонился к кусту, потом снова повернулся к жене:
— И ребёнок здесь. Мальчик… Небось с поезда…
Услышав о ребёнке, к кусту заспешила жена.
Куст образовывал небольшую пещеру из веток и листьев, туда и заполз ребёнок. А рядом с ним сидел попугай.
Серая птица ростом с ворону к ребёнку не подпускала. Она угрожающе щёлкала тяжёлым клювом и выкрикивала:
— Держи вора! Держи вора!
— Что делать-то будем? — спросила жена. — Ребёнок застудится на сырой земле. Надо его взять в дом, может, придут за ним со станции.
Муж снял с себя пиджак, ловко набросил на птицу. Лишь тогда жена сумела взять ребёнка на руки.
Это был мальчик, лет двух с половиной, в городских штанишках и курточке. Он прижался к жене кузнеца и тихо заплакал.
Пиджаком мужа тётя Анюта укутала ребёнка, и они понесли его в деревню ближней тропой через лес. Попугай кружил над ними, перелетая с дерева на дерева, продолжая злобно выкрикивать:
— Держи вора! Держи вора!
Несколько раз он пикировал на тётю Анюту, пытался клюнуть её в голову. Муж с трудом отгораживался от него веткой.
— Птица дорогая, не зашибить бы! — приговаривал он при этом.
Ребёнка внесли в дом, попугай залетел следом. Тут он, видимо, понял, что мальчику плохо не сделают, уселся на спинку стула и успокоился.
Все мальчишки — противные
В первом классе некоторые девочки даже дружили с мальчишками. А к третьему стало ясно: все мальчишки — противные.
И отличник Лорин, и двоечник Авдуевский были одинаковы, потому что были мальчишками. С ними нехотя, небрежно здоровались, а чаще проходили мимо, их не заметив.
В перемены мальчишки носились по коридорам. У них были свои игры и свои тайны.
Девочки спокойно гуляли по двое, по трое или стояли у окон.
Максим Михеев был тогда как все, просто противным, ни врагом, ни другом. Злейшим Врагом номер один он стал в этом году, первого сентября.
Первого сентября Оля вышла из дома в белом переднике. Этот передник они с мамой недавно купили в магазине. Оля сама его гладила накануне, сама отпаривала платье, пришивала манжеты. Утром под весёлую музыку по радио она надела передник с удовольствием такой он был яркий, белый и наглаженный этот передник!
Впереди по улице шёл Максим Михеев, но она не окликнула его, даже и не подумала догнать.
Потом была стройка, забор, лужа с грязной маслянистой водой. Поперёк лужи лежали доски. Когда Максим встал на доску, из под неё полетели брызги — прямо на Олин передник. Ужасные ржавые пятна расплылись на ярко-белом переднике.
Оля даже лицо закрыла от горя. Рядом топтался Максим и бубнил:
— Я нечаянно, Найдёнова. Я больше не буду.
— Дурак! — сказала Оля.
Что толку, что он нечаянно обрызгал её этой грязью. Ей теперь стыдно идти по улице! Только что она тихо гордилась тем, какое всё на ней новое и наглаженное, и даже прохожая старушка ласково на неё оглянулась. А теперь она не знала, куда спрятаться.
Ей стыдно было стоять на торжественной линейке, и она встала за спиной Гали Малковой.
И по школьному коридору ходить было стыдно.
А Максим Михеев сбегал к знакомому восьмикласснику. Тот достал из шкафа в кабинете химии какую-то прозрачную жидкость в пробирке.
— На, не реви, — сказал Максим, торжествующе протягивая ту пробирку, любую грязь счистит.
В тот момент Оля ещё не плакала. Она заплакала позже.
Когда они вместе с Галей Малковой полили рыжие пятна на переднике жидкостью, материал стал съёживаться, потом на нём появились мелкие дыры. Мелкие дыры постепенно объединились в большие.
— Это он специально, чтобы поиздеваться над нами, — говорила любимая подруга, стараясь хоть как-то успокоить плачущую Олю.
Теперь Оля не просто плакала, она громко рыдала. Грязный передник она сама бы выстирала и разгладила. А этим, с огромной дырищей, можно было лишь пол мыть, больше он ни на что не годился.
Оля сняла его с себя за дверью на лестнице и засунула в урну.
После школы любимая подруга пошла вместе с ней домой, чтобы рассказать Алиной маме всё как было.
А Максим Михеев стал с тех пор её Злейшим Врагом номер один.
Кушать подано, милостивый государь!
(Или то, что было давно)
Вечером Андрей Степанович и тётя Анюта затопили печь, нагрели воды и вымыли мальчика в большом цинковом тазу. Городскую его одежду жена постирала и повесила сохнуть. А мальчика закутала в свою новую юбку и посадила на постель.
Попугай сидел на спинке стула и спокойно на всё смотрел. Иногда прикрывал глаза и задрёмывал.
Но едва тётя Анюта принесла чугунок с картошкой, он сразу оживился, скосил голову, взглянул на Андрея Степановича и проговорил басом:
— К столу, ребята, к столу!
Помолчал немного и теперь уже женским голосом объявил:
— Кушать подано, милостивый государь!
Андрей Степанович очистил ему картофелину, подул на неё, потом поднёс на щепке к клюву. Попугай принялся отклёвывать от картофелины большие куски, торопливо проглатывал их. Видно, сильно изголодался.
Жена по-прежнему смотрела на попугая боязливо.
— Может, к курам его отправим? Пусть поспит с ними…
— Попугай — птица особая, его с малолетства приучают жить при людях, ответил муж.
Мальчика они тоже накормили. И на конец все легли спать.
Орлик
(Или то, что было давно)
Раньше всех встала жена. Едва светать начало, она пошла готовить корове пойло, курам корм собрать.
Потом проснулся попугай. Он походил по спинке стула, на которой спал всю ночь, почистил клюв и объявил строгим голосом:
Граждане, воздушная тревога!
Граждане! Воздушная тревога!
— Спи спокойно, — посоветовал ему Андрей Степанович.
Но попугай в ответ завыл. Противно и громко, как выли сирены на городской фабрике.
Из коровника с подойником в руках прибежала жена. Она встала у двери, с ужасом вслушиваясь в вой попугая.
— До чего довели, проклятые, — муж кивнул на птицу, — даже живность замучили.
Наконец попугай замолчал, потоптался на спинке и серьёзно объявил:
— Отбой воздушной тревоги.
— Лучше бы сказал, как мальчишку зовут, чем сиреной выть, — посоветовал ему Андрей Степанович.
Жена же ещё долго приходила в себя.
— Отдать его надо. Отнесём в сель совет, а там пусть делают с ним что хотят.
— Это ты верно сказала, — подтвердил муж. — В сельсовет мы сходим и с мальчишечкой вместе. Может, кто им уже интересуется, ищет.
— А если не ищут? — с надеждой спросила жена.
— Как же так — человек пропал, а его не ищут?
— А вот так: не ищут, да и всё. Я пол ночи не спала, мечтала, чтобы он у нас остался.
— Что ж, и оставим. Будет у нас сынок, — ответил муж то ли в шутку, то ли всерьёз.
Мальчик уже проснулся и пытался что-то рассказать.
— Дядя, дядя, бух! бух! — повторял он.
— Про вчерашнее вспоминает, горемычный, — догадалась жена.
Попугай тоже посмотрел на мальчика и сказал нежно, женским голосом:
— Баю-бай, баю-бай, спи, мой мальчик, засыпай.
— Ты, Орлик, перепутал. Не спать, а вставать самая пора. Дела делать, укоризненно заметил ему Андрей Степанович.
— Какой же он тебе Орлик? — удивилась жена. — Сам же говорил: попугай.
— Орлик он и есть — и не орёл, и не курица, или там воробей.
Так у попугая появилось новое имя.
Собака Айна
В соседней квартире жила шотландская овчарка — колли. Конечно, собака не сама по себе жила, была у неё и хозяйка, Вера Давыдовна, — жена капитана дальнего плавания. Капитан постоянно находился в своих дальних плаваниях. Соседке было скучно одной ждать его, она и завела щеночка.
Оля, когда училась во втором классе, любила играть с пушистым щенком.
С тех пор весёлый щенок вырос в крупную рыжую собаку с длинной головой и лохматым хвостом.
Оля два раза в неделю носила Айке кости и остатки обеда. Иногда Вера Давыдовна болела, и Оля выводила погулять Айку на поводке.
Айка редко лаяла, а кусаться ни с того ни с сего никогда бы не стала. Но не которые прохожие не догадывались об этом и боялись, если Айка шла без намордника. Поэтому Оля носила намордник в руке.
В этот вечер соседке опять нездоровилось, и Оля вывела Айку гулять.
Они побродили по двору, а потом вы шли на улицу Рубинштейна. Улицу Рубинштейна соединяет с Владимирским проспектом узкий переулок. Туда и повела Оля Айку. Там совсем не ездили машины и редко ходили люди.
Её обогнали трое мальчишек. Они громко смеялись и толкали друг друга.
Айке это не понравилось, ей во всём нравится порядок, она повернулась к мальчишкам и два раза на них гавкнула.
Мальчишки на минуту притихли, а Оля решила подождать — пусть они пройдут.
И тут навстречу им появился Максим Михеев.
Двое мальчишек толкнули на него своего длинного приятеля. Максим попытался обойти их, но они преградили ему дорогу.
— Чего толкаешься? — спросил самый низенький из мальчишек ужасно нахальным голосом.
— Я не толкаюсь, — услышала Оля.
— А кто толкается? Мы, что ли? — засмеялся низенький.
Максим не ответил и снова попытался их обойти, прижав к груди книгу, завёрнутую в газету.
— Стой! — приказал низенький. — Проси прощения.
Максим Михеев молчал.
— Проси, говорят, прощения! У него проси, — низенький показал, указывая на длинного. — Целуй ему кулак.
— Ты чего? Мне не надо, — растерян, но проговорил длинный и на всякий случай спрятал руку в карман.
— Нет, надо, — железным голосом проговорил низенький. — Длинный, дай ему кулак, а он пусть поцелует. Тогда простим.
«Хоть бы какой-нибудь взрослый прошёл мимо!» — подумала Оля.
Но переулок был пуст.
Максим Михеев продолжал угрюмо молчать.
— Будешь целовать? — с угрозой спросил низенький. Он вдруг вырвал у Максима книгу и ударил по ней ногой. Книга отлетела в сторону, Максим бросился за книгой, но низенький на книгу наступил.
— Целуй кулак длинному.
И тут началась свалка. Все трое навалились на Максима. Он упал, его шапка покатилась по асфальту.
Этого Оля стерпеть не смогла. Вместе с Айкой, которая громко лаяла, она подбежала к мальчишкам.
Мальчишки испугались, оставили Максима и побежали по переулку к Владимирскому. В руках у низенького Оля увидела книгу и в ту же секунду спустила Айку. Айка, волоча поводок, с лаем бросилась вслед за мальчишками.
Мальчишки домчались уже до Владимирского проспекта, где шло много прохожих, но на углу Айка схватила низенького за рукав. Низенький прижался к стене, вскрикнул и выронил книгу на асфальт.
— Я не буду больше, не буду, — повторял он противным ноющим голосом. — Я пошутил.
Оля скомандовала Айке «фу», и та отпустила руку мальчишки. Оля нагнулась за книгой, обернула её газетой как следует, стряхнула с газеты грязь и пошла с Айкой назад. На низенького ей даже оглядываться было противно.
Но что странно — Максима в переулке не было.
Оля шла к своему дому, не переставая хвалить Айку.
— Умница, хорошая собака, — повторяла она.
И Айка, наверное, всё понимала, потому что заглядывала в лицо Оле и с удовольствием размахивала хвостом.
Андрей Степанович
(Или то, что было давно)
С виду Андрей Степанович был не старым, только хромал слегка — однажды целились ему из винтовки в сердце, а по пали в ногу.
Молодым подался он из деревни, от родного дома, в Санкт-Петербург. А там как раз начинали строить чудо инженерной мысли — Охтинский мост через реку Неву. И Андрей Степанович, а тогда могучий молодой красавец, стал рабочим на том строительстве.
Петербургские барышни, привстав с колясок, обожали смотреть на работу
молодого парня, на силушку его молодецкую.
Потом, когда началась Первая мировая война, взяли парня на фронт, стал он артиллеристом. И тут, если лошади не поспевали или гибли под шрапнелью, впрягался он и ворочал орудие не хуже коня боевого. Тогда и ударила его пуля в колено. Однако он ещё повоевал и в Гражданскую войну.