Дмитрий Быков, Андрей Рубанов, Втктор Точинов и др
Пристегните ремни!
Конец света, назначенный на декабрь 2012-го, не состоялся. В очередной раз не состоялся… Запасенный попкорн съеден по другим поводам. Свечи, макароны и тушенка пылятся по кладовкам.
Но не стоит отчаиваться, когда-нибудь он непременно наступит. Всему, имевшему начало, рано или поздно приходит конец, исключений это правило не знает. Знаменитая фраза «Да будет свет!» означала, что наступит момент, когда света не станет: пессимисты предрекают, что всего-то через три миллиарда лет наше Солнце погаснет, оптимисты увеличивают отпущенный срок до четырех миллиардов, даже до пяти…
Но что нам астрономические сроки? Небесные тела – планеты и звезды – куда более долговечны, чем живые существа, обитающие на них и под ними… Что за радость, если Солнце будет светить, но уже не нам?
В последние годы жизнь словно бы стремится продемонстрировать все многообразие возможных концов света… Все варианты в уменьшенном масштабе. Мироздание как будто предлагает рекламный каталог: смотрите и выбирайте, сравнивайте цену и качество, найдется все, на любой вкус…
Для сомневающихся возможен тест-драйв.
Космическая катастрофа? А вот вам крохотный – по астрономическим меркам – камешек над Челябинском. Модель конца света в масштабе тысяча к одному. Все оценили, как красиво и эффектно можно уйти?
Но не спешите делать заказ, есть и другие предложения.
Природный катаклизм земного происхождения? Легко и просто. Захудалый исландский вулкан выбрасывает облако пепла, и жители всей Европы передвигаются, как век назад, – по шоссе и по железным дорогам, небо для них закрыто. Сколько вулканов на нашем шарике ждут своего часа? Не будем забывать и о прочих козырях, припрятанных в рукаве матушки-природы: о тайфунах и землетрясениях, о смерчах и цунами, о наводнениях и засухах…
Даже обычная, без рекордных морозов, зима, затянувшаяся на лишний месяц, заставляет вспомнить простой факт: вся история Земли – история Великих оледенений, а мы сейчас живем в межледниковый период. И сколько он еще продлится, никому толком не известно. Вся наша цивилизация, от самых ее истоков, началась и продолжается в межледниковье. Вполне возможно, вместе с ним и закончится, – покрытая льдами планета не прокормит расплодившихся Хомо Сапиенсов.
Вам трудно представить июльский сугроб за окном? Сугроб, не растаявший до следующей зимы? Тридцать тысяч лет назад такая картина никого бы не удивила на большей части нынешней территории России… Не спешите съедать запасенную в декабре 2012-го тушенку.
Но зачем ждать милостей от природы? Руки и разум, наука и технологии – неужели мы не можем организовать конец света своими силами? Да запросто. Одна-единственная скважина в Мексиканском заливе – и семьдесят пять тысяч квадратных километров стали зоной бедствия. Сколько таких отверстий пробурено в океанском шельфе? А на суше?
Возможны и комплексные варианты. Фукусима показала, как это бывает, что случается, когда невиданное буйство стихии накладывается на самоуверенность проектировщиков, вот уже сто лет упорно игнорирующих уроки «Титаника».
Ах да, есть же еще классика жанра – ядерная война. Страшилка, давно переставшая пугать. Ружье, почти семьдесят лет висящее на стене без дела и воспринимаемое как привычная деталь интерьера. Ракеты и боеголовки так давно служат фишками в политическом казино, что о первоначальном и главном их назначении вспоминают все реже. Хотя, конечно, не все – жители той части мира, что расположена в окрестностях корейско-корейской границы, едва ли станут переоборудовать бомбоубежища под ночные клубы или овощные склады…
И не стоит забывать, что мы на планете не одни… Человек давно привык считать себя царем природы и правит братьями меньшими вполне самодержавно. Примерно так же когда-то царствовали динозавры… Но они, древние ящеры, по крайней мере не затевали игры с генами, не направляли эволюцию на странные и противоестественные пути. Динозаврам просто не повезло: шальной астероид, прилетевший из глубин космоса, – и выяснилось, что никто не может царить вечно ни в природе, ни в социуме.
Нам пока везет – астероиды пролетают мимо, то недолет, то перелет, мироздание пристреливается, «берет в вилку»… Но люди и без помощи космических катаклизмов способны взорвать ход эволюции, сотворив нечто, не способное ужиться с нами под одним небом.
Казалось бы, сама жизнь подкидывает нам столько вероятных концов света, что фантасты спокойно могут отдохнуть. В освещении возможных вариантов Апокалипсиса новостные ленты не менее информативны, чем самые мрачные антиутопии. Но фантасты не отдыхают… В конце концов, не так уж важно, как именно он состоится, пресловутый конец. Главный вопрос – как мы будем жить дальше? Даже если «дальше» целиком и полностью уложится в несколько дней, или в несколько часов, или хотя бы минут, – как? Что в людях
Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.
Откровение святого Иоанна Богослова, 8–7
Владимир Данихнов
Бог жуков
Я стоял на лоджии и занимался интересным делом – плевал вниз, а Коля вышел на балкон и крикнул мне оттуда:
– Приходи в гости!
– Сейчас, маму спрошу!
Я вернулся в гостиную, взял в руки зажженную свечку и пошел в спальню, чтобы спросить у мамы разрешения пойти к Коле, но мама спала на кровати пьяная вдрызг, а рядом с ней валялся, подложив руки под затылок, жилистый мужик с волосатой грудью и широкой плешью на макушке. И в трусах со слониками. Слоники на его трусах выглядели настолько по-идиотски, что я долго не мог оторвать от них взгляд. Однако в комнате неприятно пахло водкой и потом, а незнакомец громко храпел, поэтому я вышел из комнаты, так и не решившись растолкать маму.
Я вернулся на лоджию, сложил ладони ковшиком, прижал их ко рту и крикнул:
– Коля, мама пьяная, и она спит!
– Так приходи! – воскликнул Коля.
– Я не могу. Без маминого разрешения. Вдруг ей станет плохо?
– Да ты просто трус!
– Сам такой!
– Нет, ты – трус, раз не можешь прийти ко мне. Я ведь живу в соседнем подъезде!
– Ладно, – подумав, сказал я, – я приду к тебе, Коля, но знай, придя, я заряжу тебе кулаком в нос, а потом дам в ухо! Так-то!
– Вот и ладушки. Жду тебя через пятнадцать минут.
Я побежал в переднюю, снял с вешалки кожаную куртку, накинул ее на плечи, стал натягивать на ноги ботинки. В это время в прихожую, пошатываясь, вошла мать. Он смотрела на меня красными от недосыпа глазами и расчесывала в кровь голову; ее майка с надписью «end of time» была заляпана кетчупом и порвана в двух местах – там, где за майку тянул мужик в слоновых трусах.
– Ты куда собрался? – спросила мама. Она прислонилась к стене и закрыла глаза, шумно вдыхая и выдыхая.
– Я уже взрослый, – ответил я, – мне тринадцать лет, я много чего знаю и много чего повидал и имею право самостоятельно выходить на улицу и гулять, сколько захочу и когда захочу.
– Тебе только тринадцать! – воскликнула мама и, сдирая непослушными пальцами обои, упала. Наверное, в обморок.
Я осторожно спускался по лестнице вниз; проверял каждую ступеньку, прежде чем сделать шаг, и боялся. Боялся, что вдруг наступлю на одну из кошек и упаду. Котов и кошек в подъезде очень много, потому что они приходят в наш дом со всех концов города.
– Священник закрасил все окна черным, священник закрасил все окна, и теперь мы не видим луны, не видим света… – пел кто-то на третьем этаже, неумело подыгрывая себе на гитаре. Наверное, он тоже был пьян, но пел правду: все окна в нашем доме закрашены черной краской. Две недели назад приходил капеллан и сказал, чтобы все закрашивали окна, потому что скоро война, и в те дома, где окна не закрасят, бомба попадет в первую очередь. Конечно же, никто в подъезде не хотел, чтобы бомба попала в наш дом в первую очередь. К тому же у священника была черная борода лопатой и узкие очки, вызывающие доверие; мой папа сказал, что такому человеку не верить – грех. Дядя Федор, сосед, возразил; его удивило, откуда в нашей Российской армии взялся человек, который называет себя капелланом. Папа разозлился и дал дяде Федору в глаз, а потом подкараулил и пристрелил его пса, Шарика. Потом, чтобы подать пример, отец первым полез закрашивать окна и успел закрасить три или четыре прежде чем выпал, пьяный в хлам, из окна восьмого этажа и разбился насмерть. Но дело его продолжили, и теперь в нашем доме сплошь черные окна.
Выйдя из подъезда, я первым делом поежился, потому что на улице стояла осень. Вторым делом я закашлялся, потому что во дворе пахло гнилой картошкой, мешки которой свалены в кучу у третьего подъезда. Третьим делом я притронулся к голове, чтобы убедиться, что волос на голове у меня уже нет и никогда не будет. Стало обидно. В горле першило, чесались гнойные ранки на локтях, щеках и внизу живота. Вдалеке громко хлопало, и вечернее небо озарялось оранжевыми и красными вспышками. На улице никого не было; голые телеграфные столбы стояли, как призрачные часовые; соседняя хрущевка казалась многоглазым чудовищем, потому что там тоже закрасили окна. На свой дом оборачиваться и смотреть я не хотел – противно.
Перепрыгивая пустые бутылки из-под водки, пряча голову в высокий воротник, я бежал к Колиному подъезду. Там под козырьком покачивалась лампочка на длинном изолированном шнуре, а на самом козырьке сидели коты и кошки и смотрели на меня, выпучив глазищи. Кошки были тощие и ободранные.
– Бр-рысь! – крикнул я, подхватил с асфальта камень и запустил в кошек. Они даже не шелохнулись, а камень попал в оконце над козырьком и расколошматил его вдребезги. Испугавшись, я кинулся к дверям. Как раз вовремя: из окна высунулась и запричитала лысая женщина.
– Федя! Федя! – звала она.
– Что?
– Кажется, опять началось! Федя! Кажется, началось!
– Что началось, глупенькая?
– Война, Федя! Война!
– Глупенькая, ничего не началось… ну успокойся же.
– Федя! Феденька! Я так боюсь, боже, я так боюсь!
– Не бойся, милая, священник приказал нам закрасить все окна, и наш дом теперь в безопасности; война не доберется до нас. Возьми… возьми же, выпей.
– Федя! Но это водка, это опять водка, Федя!
– Я сказал, пей! И отойди от окна!
– Но Федя!
– Пей!..
Я стоял, прислонившись к сырой стене, и дрожал. Я ждал, что они вот-вот разберутся со своей водкой, со своей войной и выйдут из квартиры; увидят, что я разбил окно, схватят меня за ухо и приведут домой. А дома пьяная мама и неизвестный мужик в трусах с красными слониками; им не понравится, что я пришел не один, а в компании.
Но никто так и не вышел.
Мне открыл Коля. Он был, как всегда, неопрятен и грязен. На спортивных штанах – белые пятна, льняная рубашка серая от пыли и воняет потом. Коля – рыжий и веснушчатый; у него нос картошкой и серые глаза; длинные, как у девчонки, ресницы. Левый глаз розовый и слезится. У Коли конъюнктивит. Вроде бы. То есть это он так говорит, а на самом деле кто его знает, чем там Коля болен. К врачу он не ходил. По радио сначала говорили, что больницу взорвали, а докторов разогнали. Или разогнали, а потом взорвали – не помню. На следующий день передали, что это ошибка, никто больницу не взрывал; просто из нее выгнали всех больных, а окна закрасили в черный цвет, чтобы пилоты вражеских самолетов промахнулись и не попали в больницу ядерной бомбой. Еще через день радио заткнулось навсегда.
– Пришел? – спросил Коля, нахмурившись.
– Не видишь, что ли? – буркнул я, протискиваясь мимо друга. В квартире у Коли было тепло и пахло блевотиной. Меня аж самого затошнило. Воняло из-за приоткрытой двери, которая вела в туалет. Я поспешил отойти в сторонку.
На кухне горела свеча, в остальных комнатах было темно. Под самым потолком в прихожей, оклеенной обоями «под кирпич», висели круглые часы. Секундная стрелка дрожала на месте; я подошел ближе и увидел, что стрелки приклеены к циферблату скотчем.
– Зачем это? – спросил я.
– Что «это»?
– Стрелки. Зачем ты заклеил стрелки?
– Так надо, – ответил Коля деловито. – У меня совсем мало времени, а стрелки подгоняют его.
Длинные тени, словно призраки, носились по прихожей, и было немного страшно, и я подумал мельком, что зря ушел из дома, что надо бы вернуться, но Коля сказал вдруг:
– Я рад, что ты здесь.
Мне сразу полегчало. Не зря, получается, пришел.
– Фигня, – ответил я, стягивая куртку. – Зачем звал?
– Сейчас покажу тебе кое-что.
– Кое-что?
– Особенное кое-что!
Он привел меня на кухню, усадил за стол, а сам взял в руки свечку. С огарка ему на руку капал расплавленный парафин, но Коля даже глазом не вел. Он был стоек, как индеец, или кто там так стоек, что не обращает внимания на горячий парафин? Как мазохист, короче говоря, стоек был мой друг Коля.
– Знаешь, из чего делают парафин? – спросил Коля.
Я удивился его вопросу. Какая разница?
– Из нефти, – объяснил Коля. – Парафин из нефти и война тоже из нефти.
– Не «из нефти», а «из-за нефти», – поправил я. – И вообще хватит придуриваться.
– А что ты знаешь о жуках? – спросил он загадочным голосом.
– Много чего, – ответил я и замолчал.
– Ну? – выждав минуту, уточнил Коля.
– Они усатые, – сказал я и с намеком посмотрел на Колин холодильник: – Слушай, у тебя пожрать есть что-нибудь?
– Я съел все еще вчера. Весь вечер блевал, но все равно ел и пил, потому что боялся, что у меня будет обезвоживание, – строго ответил Коля и погрозил мне пальцем. – Не меняй тему, отвечай!
– Как это вчера? А паек? Твой папа не ходил в продуктовый ларек за пайком?
– Мой папа ходил в продуктовый ларек за пайком. Он ходил туда двенадцать раз, а позавчера пошел в тринадцатый и не вернулся. Отвечай!
– Я больше ничего не знаю о жуках, – признался я.
– Они что-то задумали, – доверительно сообщил мне Коля, присел на корточки и наклонил свечу к полу. На полу валялись мятые этикетки от водки. Среди этикеток маршировали упитанные черные жуки. Они задорно шевелили длиннющими усами и перебирали лапками со скоростью аэроэкспресса. Жуки сновали между бумажками, а иногда заползали под них и чем-то там занимались, отчего этикетки тряслись и подпрыгивали над линолеумом.
– Откуда у тебя в квартире столько жуков? – удивился я.
– Они пришли из ниоткуда, поэтому я не могу сказать тебе, откуда точно, – загадкой ответил Коля. Но я-то догадался, что никакая это не загадка, а глупость. Жуки пришли, откуда обычно приходят тараканы: из вентиляции.
От огонька Колиной свечи его лицо казалось осунувшимся и страшным.
– Они ходят туда-сюда и что-то ищут, – сказал он. – Быть может, некий жучий грааль или еще что-то; не знаю, что именно. Но если они найдут его, нам, наверное, не поздоровится.
– Кому «нам»?
– Нам всем!
– А разве есть такое слово: «жучий»?
– Какая разница?