Обреченные редко заботятся о красоте слога: подводя итог своей жизни, они силятся говорить сжато и точно.
Умирающий Баллистер лежал в рубке рыболовного судна «Норд–Капер» из Гремсби.
Жизнь уходила пурпурными своими путями, и мы напрасно старались их перекрыть. Лихорадки у Баллистера не было, голос звучал ровно. Видел ли он бинты и таз с мутно–красной водой? Вряд ли: отрешенные глаза следили за картинами далекими и зловещими.
Рейнс, радист, записывал его слова.
Этот Рейнс посвящал все свободное время сочинению сказок и эссе для эфемерных литературных журналов и брошюр благотворительных обществ. Если вы когда–нибудь раскрывали серию «Патерностер Роу», вы наверняка натыкались на чепуху Арчибальда Рейнса.
Поэтому не удивляйтесь несколько стилизованной записи монолога смертельно раненного моряка. Это вина Рейнса – литератора никудышного, как вы понимаете. Одно я могу утверждать точно: все факты, изложенные Баллистером, были выслушаны четырьмя членами экипажа «Норд–Капера»: капитаном Бенджаменом Кормоном, его помощником Джоном Коперлендом, механиком Эфраимом Розом – вашим покорным слугой – и вышеупомянутым Арчибальдом Рейнсом.
Баллистер рассказывал:
– Я встретил школьного учителя в таверне «Лихие ребята». Там мы заключили сделку, там я получил инструкции.
Надо сказать, настоящие моряки не часто швартуются в «Лихих ребятах» – больше лодочники и разные бродяги. Обшарпанный фасад этой таверны отражается в воде ливерпульского арьердока, где постоянно торчит парочка баржей или одномачтовых суденышек.
Я внимательно рассматривал отлично вычерченный план маленькой шхуны. Потом сказал:
– Это почти яхта. Скорость, должно быть, приличная. Корма широкая, хорошо: при попутном ветре это обеспечит ловкий маневр.
– Есть еще вспомогательный мотор, – добавил школьный учитель.
Я поморщился, так как беспредельно любил море и признавал только парусную навигацию. Потом снова принялся рассматривать план.
– Так. Верфи Галетт и Галетт, Глазго, спуск на воду 1909 года. Что ж, оснастка продумана толково. Шести человек хватит за глаза. Эти шестьдесят тонн будут держаться на воде не хуже пакетбота.
Школьный учитель довольно улыбнулся и заказал выпивку.
– Только зачем вы убрали название «Ара»? Звучит приятно, да и птица красивая.
– Видите ли, – засмеялся он, – это вопрос деликатный. Долг благодарности, если хотите.
– Значит, шхуна теперь называется «Майенская псалтирь». Любопытно… Оригинально во всяком случае.
Алкоголь развязал учителю язык.
– Дело не в этом. Год назад умер мой двоюродный дед и оставил мне в наследство чемодан, битком набитый старыми книгами.
Я только присвистнул.
– Погодите! Я их перебирал без особой радости, как вдруг одна книга привлекла мое внимание. Это была инкунабула.
– Как вы сказали?
– Инкунабула, – повторил он и снисходительно пояснил. – Так называют книгу, изданную в первую эпоху книгопечатания. Я едва мог поверить глазам: на ней стояла сигнатура Фуста и Шеффера! Имена вам ничего не скажут, но представьте: это были компаньоны Гутенберга – изобретателя книгопечатания, а в руках я держал изданный в конце пятнадцатого века редчайший роскошный экземпляр знаменитой «Майенской псалтири».
Я попытался изобразить внимание на своей физиономии.
– Заметьте, Баллистер, – продолжал учитель, слегка прищурившись, – эта книжонка стоит целое состояние.
– Ну да! – я мгновенно насторожился.
– Солидную пачку фунтов стерлингов. Хватило на покупку «Ары» и с лихвой осталось для найма экипажа из шести человек, чтобы совершить задуманное мной плаванье. Вот почему я решил заново окрестить наше суденышко и дать ему столь редкое имя, непонятное морякам. Но вы–то теперь понимаете?
Еще бы не понять. Я только пробормотал пару слов насчет величия его души и рассудительно добавил:
– И все–таки логичней было бы окрестить шхуну именем бесценного дядюшки: потому как…
Он вдруг злобно расхохотался, чего я никак не ожидал от образованного человека. Затем деловито сдвинул брови:
– Вы поедете в Глазго. Вы проведете шхуну проливом Норт–Минч до мыса Рат.
– Опасно, я вам скажу.
– Я выбрал именно вас, Баллистер, так как вы знаете эти рифы.
Нельзя больше польстить моряку, нежели сказать, что он знает пролив Минч – гибельную бушующую горловину. Сердце мое возликовало.
– Что правда, то правда. Я–таки поободрал шкуру между Чикеном и Тимпан Хидом.
– К югу от мыса Рат вы найдете хорошо защищенную бухточку, известную лишь контрабандистам. Ее называют Биг–тоэ. На картах ее искать бесполезно.
Я воззрился на него с откровенным восхищением.
– Черт возьми! Такое знание вам может дорого обойтись. Вы будете вознаграждены вниманием таможенников да и парочкой ножевых ударов. На берегу попадаются застенчивые ребята.
Он небрежно махнул рукой.
– Я буду вас ждать в Биг–тоэ.
– А затем?
Он указал точно на запад.
– Н–да…а, – протянул я, – вот это дыра. Кругом ничего, кроме горбатых рифов. И ни дымка на горизонте, сколько ни пяль глаза.
– Вот и хорошо. Просто великолепно. Я понимающе подмигнул.
– Ну что ж. Это ваше частное дело. А я не люблю вмешиваться в частные дела, особенно если денежки вперед.
– Полагаю, вы заблуждаетесь насчет моих дел, Баллистер. Они имеют отношение, как бы вам объяснить… отношение к науке, но я хотел бы держать их в тайне от назойливых ученых, которым ничего не стоит присвоить чужое открытие. Ну и хватит об этом. Заплачу сколько потребуется, даже больше.
Мы занялись выпивкой. Молча. Я, признаться, был удивлен, что в такой заплесневелой хибаре для пресноводных недоносков, как эти «Лихие ребята», подают приличные напитки. Потом мы принялись беседовать насчет экипажа, но как–то невпопад.
– Я в морском деле ничего не смыслю, – заявил мой партнер, – так что на меня не рассчитывайте. Я школьный учитель и привык работать головой.
– Уважаю ученость. Не хочу хвастаться, но и сам в этом деле не промах. Школьный учитель. Отличная профессия.
– Да, я преподаю в Йоркшире. Я от души засмеялся.
– Прямо Сквирс, владелец школы в Йоркшире. Помните «Николаса Никльби»? Нет, нет, вы нисколько не похожи на этого мерзкого типа. Постойте, дайте–ка сообразить!
Я внимательно оглядел упрямое костистое лицо, густую шевелюру, запавшие глаза угрюмой обезьяны, строгий опрятный костюм.
– Так и есть! Хедстон из «Нашего общего друга».
– Бросьте, – проворчал он. – Я пришел сюда не за тем, чтобы слушать разные гадости на свой счет. Храните литературные воспоминания про себя, друг Баллистер, мне нужен моряк, а не книгочей. С книгами я как–нибудь и сам разберусь.
– Пардон, – возразил я обиженно, поскольку в моей среде меня уважали за начитанность. – Пардон, не вы один получили образование. У меня в кармане диплом капитана каботажного плаванья.
– Потрясающе, – фыркнул он.
– Не будь этой дурацкой истории с пропажей канатов и ящиков с мылом, где я, поверьте, не при чем, я бы здесь не рядился командовать корытом в шестьдесят тонн.
Он примирительно улыбнулся.
– Я вовсе не хотел вас задеть. Капитан каботажного плаванья – это кое–что.
– Математика, география, гидрография, начала небесной механики. Прямо как у Диккенса:
* * *
Погожим днем ранней весны пролив НортМинч раскрылся перед нами на удивление гостеприимно. Шалые подводные течения кое–где давали о себе знать, но их легко было заметить по зеленым спинам, бугристым, как туловища издыхающих рептилий.
Один из внезапных юго–восточных бризов, дующих только в этом углу, принес нам за двести миль запах первой ирландской сирени и, действуя вместе с мотором, протолкнул нас к Биг–тоэ. Но здесь настрой и мотив изменились.
Водовороты перекрещивались и свистели наподобие паровых сирен. Лавировать меж бурунов было нелегким делом. Какой–то плавучий островок, заброшенный с просторов Атлантики, яркий, словно майская лужайка, вынырнул из–под бушприта и, ударившись о прибрежную скалу, рассыпался мрачным каскадом гниения и тлена. Сколько раз мы опасались, что ураган, словно единым взмахом гигантской бритвы, срежет мачты «Майенской псалтири». По счастью, этот великолепный парусник держался с элегантностью истинного джентльмена. Пользуясь часовым затишьем, мы завели мотор и таки сумели проскочить в заливчик Биг–тоэ, а через несколько минут разъяренный прилив ринулся по нашему следу, грохнув в корму вспененным изумрудной пылью валом.
– Мы здесь не в очень–то приветливых водах, – сообщил я своему экипажу. – Если на нас наткнутся береговые молодчики, объяснений не миновать, а у них в обычае начинать переговоры ружейными выстрелами. Так что приготовимся ко всему.
И спустя некоторое время молодчики действительно появились, правда, на свою беду, хотя беда эта показалась нам сколь тревожной, столь и загадочной.
* * *
Восемь дней мы простояли на якоре в бухточке, спокойной, словно утиная заводь. Жили мы отменно, качество провизии и напитков было достойно великосветской яхты. На расстоянии примерно семи взмахов весел таился крохотный пляж красного песка, где пробивался ледяной пресноводный ручеек.