Александр Белов
Бригада. Книга 15. Тень победы
Пролог
Белов задремал. Ему показалось, что он всего лишь на секунду сомкнул веки, а когда снова открыл глаза, то увидел перед собой темный силуэт Фила, подсвеченный сзади чем-то вроде мигающего голубого прожектора или вспышек электросварки.
— Привет, Саш, — сказал Фил. — Тебе опять не сидится на месте?
Белов напряг зрение: Фил был одет в водостойкий камуфляж; на ногах — резиновые сапоги. Он улыбался. Белову стало не по себе: он знал, как это бывает во сне, что Фил видит его насквозь. По сути, и ответа не требовалось: его покойный друг знал все ответы заранее.
— Ты сам знаешь, что я должен ему помочь, — развел руками Белов.
— Конечно, должен, Саша. А если не ты, то кто?
Фил наклонился и что-то поднял с темной земли:
это было охотничье ружье. Он поманил к себе Белова, повернулся и пошел вперед. Стоило им сделать пару шагов, и все вокруг изменилось. Свет перестал мигать, потом почти погас, дорога под ногами превратилась в узкую извилистую тропинку; со всех сторон нависли густые лапы елей. Они так и норовили хлестнуть Сашу по лицу, он едва успевал уклоняться. Воздух стал плотным, как вода, чтобы нагнать друга, приходилось изо всех сил раздвигать его. руками и помогать себе коленями.
— Фил! — позвал Белов, но тот, не отвечая, шел вперед. — Фил, постой, я не успеваю! — закричал он отчаянно и прибавил шагу
Внезапно ветви расступились, и перед ними открылась маленькая лесная поляна. Здесь царил полумрак, серебристо-голубой свет с трудом пробивал себе путь сквозь кроны высоких деревьев. Пользуясь
тем, что они наконец-то вышли на открытое пространство, Белов бросился вперед, чтобы догнать друга. Посреди поляны он увидел камень-мегалит высотой в человеческий рост; от него исходило слабое сияние. Выбитые на камне символы-пиктограммы показались Белову смутно знакомыми.
«Друиды! — почему-то мелькнуло в голове. — Что за бред? Откуда им здесь взяться?»
Саша уже собирался сделать шаг вправо, чтобы получше изучить надписи, но в этот момент Фил резко повернулся, и Белов с ужасом увидел, что это уже не Фил, а громадный медведь, вставший на задние лапы. У него были чудовищные черные когти, блестящие, словно вырезанные из эбенового дерева. Белые клыки влажно поблескивали, из пасти обильно текла слюна. Но больше всего Сашу поразили язык и пасть — алые, будто обагренные кровью.
Белов попятился. У него не было при себе никакого оружия. Убегать от медведя нет смысла, не стоит даже пытаться. Ситуация была безвыходной. Он медленно, шаг за шагом, отступал назад и вдруг зацепился пяткой за толстый сук, торчавший из земли. Пошатнулся и чуть не упал. Внутри у него все похолодело. Стоит оказаться на спине, и хищник одним ударом когтистой лапы вспорет ему живот.
«Нет! Уж лучше умереть стоя!» — решил Белов.
Он широко расставил ноги и напрягся, готовясь, как боец сумо, встретить и оттолкнуть зверя обеими руками. Медведь подходил все ближе, Саша уже ощутил его зловонное дыхание, но не двинулся с места и смотрел зверю прямо в глаза — маленькие, красные, сверкавшие в черной густой шерсти как угольки. Медведь выбросил вперед короткую мощную лапу, но стоило ему коснуться Белова когтями, как тут же стал рассыпаться, начиная с косматой головы, словно был из песка. Через мгновение он исчез, испарился, не оставив даже следа,
Саша вздохнул с облегчением. Руки и ноги у него дрожали, сердце бешено стучало в грудную клетку. В этот момент он кое-что понял. Ему внезапно открылось значение камня на поляне. Белов, чувствуя, как внутри разливается странное тепло, шагнул к валуну. Теперь он ясно видел высеченный на нем узор. Саша протянул к нему руку; сияние, исходящее от камня, призывно дрогнуло. Камень словно подталкивал, уговаривал его: «Давай, сделай это!»
И тут Фил, за это Белов мог поручиться, он бы не спутал его голос «и с каким другим, произнес:
— Кто владеет собой, имеет власть над будущим. До Белова не сразу дошел смысл этой фразы. Он все еще тянулся к камню, как вдруг раздался тяжелый, давящий на уши, гул, все задрожало, поплыло… И он проснулся с острым ощущением того, что сон не был случайностью.
Часть первая
УДАР В СПИНУ
I
На это надо было решиться. Белов уже не помнил, когда такое простое и очевидное решение требовало от него стольких сил. Странное чувство, чем-то отдаленно похожее на зависть, шевельнулось в груди. Он был вынужден признаться себе в том, немного завидует. Самым обычным, простым людям, которые, приходя с работы, могут себе позволить расслабиться и ни о чем не думать. Тем самым простым русским мужикам, которых ждет тарелка горячего борща и ласковая жена, вытирающая руки о передник.
Он знал, что это так. За примером далеко ходить не надо. Дела на комбинате шли в гору. Нервозность, терзавшая всех — начиная от водителя погрузчика и заканчивая менеджерами высшего звена — постепенно куда-то исчезла. Рентабельность производства только за последний год выросла на четыре с половиной процента. Рабочие получали зарплату — весьма высокую даже по столичным меркам — в срок и без задержек.
Белов сразу определил, какая сумма из дохода пойдет на социальные нужды. «Незачем изобретать велосипед, — рассуждал он. — Все это уже было. Почему у Путилова или Саввы Морозова была такая высокая производительность труда? Потому что они в первую очередь думали не о высоких прибылях, а о тех людях, которые эту прибыль обеспечивают. Вот и все. Это проще, чем дважды два — четыре».
Самое главное — люди. Эту простую истину Белов усвоил уже давно. Наверное, он всегда это знал, но вот так четко сформулировать смог только сейчас, когда на его директорские плечи легла ответственность за судьбы многотысячного коллектива. Он помог странноприимному дому Нила Сорского, выделил деньги на реконструкцию заводского детского сада, открыл для рабочих два современных спортзала и бассейн.
Белова раздражало, когда о русских говорили как о самой пьющей нации. Люди пьют от безделья и безысходности. Не все могут увидеть перед собой четкие цели — такие, к которым стоило бы стремиться. Сам-то он эту цель видел; значит, и другим мог показать. В. ближайших планах было открытие многопрофильной спортивной школы, чтобы привлечь туда ребятишек из проблемных семей, а то и вовсе сирот-беспризорников, что во множестве скитаются по городам и весям России.
Федор Лукин загорелся этой идеей и теперь целыми днями бродил по Красносибирску, отлавливая чумазых бомжат.
— Ты вот кошелек у тетки украл, — ласково гудел он, наставляя на путь истинный очередного хулигана, грозу окрестностей, — а братья-то Кличко, поди, кошельки не воруют. Им. это без надобности. Хочешь быть таким, как они? Приходи в Дом Сорского, поговорим. А потом я тебя в школу определю. В спортивную!
Белов и сам не забывал о спорте. «В здоровом теле — здоровый дух», — гласит латинская пословица. Саша соглашался с ней. только наполовину. «Если дух — здоровый, то он обязательно заставит тело соответствовать». Поэтому он два-три раза в неделю изнурял себя долгими занятиями на тренажерах и всегда по пятницам проплывал в бассейне пару километров.
Иногда, увлекшись, он мог погонять в футбол с рабочими. На время игры он превращался просто в Сашу и ничуть не удивлялся, когда слышал: «Санек, пас! Вперед играй! Ну, куда ты лепишь, мазила?!»
Такое тесное общение позволяло ему всегда быть в курсе заводских дел; видеть жизнь комбината изнутри. И ведь, что самое интересное: никто из его товарищей по команде или соперников не пытался придти запросто к нему в кабинет и попросить что-нибудь для себя. Похлопать, так сказать, по плечу: «Саш, помоги!» И Белов считал это очень важным. Хорошим признаком — люди стали обретать чувство собственного достоинства; гордость за свою работу и общее дело. Значит, все шло как надо.
Белов сидел за стоком в своем директорском кабинете и пытался расправиться с одной проблемой. Только эту проблему ему все никак не удавалось решить. Оттого-то и закралось в душу это гадкое, скользкое чувство, напоминающее зависть. Он не мог отпустить в отпуск одного-единственного человека; того самого, который, быть может, заслужил это больше всех. И поделать ничего с этим человеком он не мог, настолько тот был честолюбив и упрям. Ну, как ему можно что-либо приказать? Да никак. Пошлет ведь. Скажет: «Отстань, работы полно. Забот полон рот, а ты о каком-то отпуске».
Конечно, можно было действовать административными мерами. Написать приказ и завизировать его. Поставить круглую печать и сверху написать: принять к исполнению немедленно. Или — быть по сему, как писали российские самодержцы. Только это смотрелось бы по меньшей мере смешно. Наверняка Любочка, его секретарша, тихонько бы прыскала в ладошку, печатая такой приказ. Потому что написать пришлось бы примерно следующее: «Я, директор Красносибирского алюминиевого комбината, отправляю в очередной отпуск… директора комбината, Александра Белова». И размашистая подпись: все тот же Александр Белов…
Ситуация наметилась тупиковая, и Саша не знал, как из нее выбраться. Он понимал, что надо, что он созрел. Надо остановиться, оглянуться, на время прервать эту бесконечную гонку, позволить себе расслабиться, вспомнить о простых и доступных, радостях жизни. И в то же время он чувствовал, что без посторонней помощи ему не справиться. И помощь пришла. В виде обыкновенного телефонного звонка. Серии электрических импульсов, пробежавших через Атлантический океан и пол-Европы…
Белов снял трубку.
— Да, слушаю!
— Саша?
Этот голос был не просто узнаваемым. Его нельзя было забыть.
— Лайза? Ты! Как я… — у него чуть было не вырвалось «как я по тебё соскучился». Саша помолчал и добавил: — Как я давно тебя не слышал. Что у тебя нового?
— Ничего… У тебя так, подозреваю, новостей еще меньше?
— Ну почему же? Я! Мы… — Лайза на том конце провода, за много тысяч миль от Красносибирска, тяжело вздохнула: — Можешь не объяснять. Все твои новости связаны только с работой.
В общем-то крыть Белову было нечем. Оставалось только согласиться.
— Да, ты права. Знаешь, на прошлой неделе…
Лайза перебила его.
— Саша, не хочу тебя обижать… Мне, конечно, очень интересно узнать, какого цвета дым валит из труб Красносибирского алюминиевого завода, но, поверь, я позвонила не за этим. У нас ночь, три часа ночи…
Лайза замолчала, и Белов, опасаясь, что разговор сейчас оборвется, поспешил спросить:
— Ночь? Ты не спишь? Что ты видишь за окном?
В трубке послышался шорох, затем приглушенный звук шагов. «Наверное, она подходит к окну», — подумал Саша.
— Фонари… — ответила Лайза. — Уличные фонари. Знаешь, я им завидую. У них все просто. Они знают, зачем существуют. Чтобы светить. Разгонять мрак.
«Ты тоже…» — хотел было вставить Белов, но Лайза продолжала.
— Чуть выше — небо, фиолетово-черное. Бездна звезд… И они время от времени падают на землю. Такие сверкающие и чистые, что хочется их подобрать и унести с собой. Вот что я вижу, — сказала она печально. — Почему-то у меня такое чувство, словно мне постоянно чего-то не хватает. Понимаешь? Мне казалось, что я нашла; нашла что-то такое, что может наполнить мою жизнь смыслом. А теперь я это упускаю. Точнее… Мне кажется, что мы оба это упускаем…
— Лайза, все в наших руках! — с укором сказал Саша.
— Я тебя очень… очень… — она повторяла это слово на все лады, будто не решалась двинуться дальше, освободить речь и произнести.
— Лайза, я тебя тоже! — воскликнул Белов. — Я приеду! Слышишь?
— Слышу, — сказала Лайза: в ее голосе звучала грусть. — Я это слышала от тебя и раньше…
— Нет, милая, я точно приеду Скоро буду. Что ты скажешь о небольшом отпуске? Ну скажем, две недели? Мне очень хочется увидеть Большой Каньон Колорадо. И гейзеры в Иеллоустонском заповеднике. И Голливуд, и Диснейленд в Орландо, и еще много-много всего. Но только я хочу, чтобы ты была вместе со мной.
— Ты серьезно? — недоверчиво спросила Лайза.
— Абсолютно. Всегда!
— Ты… Приедешь?
— Как только утрясу с визой. Что скажешь?
— Скажу, что это было бы прекрасно.
— Ну вот и чудесно; Я позвоню тебе из Москвы, перед самым вылетом. Ты встретишь меня в Нью-Йорке?
— Где угодно, Саша. Хоть на краю земли.
Белов рассмеялся.
— А разве Нью-Йорк — это не край земли?
— Нет. Вот Красносибирск — это да. Самый край. Дальше только Камчатка.
— Лучик мой, все в мире относительно, — возразил Белов. — Это зависит, откуда смотреть.
— Я хочу, чтобы мы смотрели на все вместе.
— Так и будет! А пока — ложись спать. Очень жаль, что не имею возможности укрыть тебя одеялом и поцеловать перед сном, но поверь мне, очень скоро я это сделаю..
— Тогда мы не будем тратить время на сон, — сказала Лайза, и Белов мгновенно представил ее в этот момент: лукавая улыбка тронула пухлые губы, у наружных уголков глаз появились сеточки таких милых морщинок…
— Согласен. Спи, родная, — нежно сказал он.
— Сплю, — ответила Лайза и положила трубку.
Саша встрепенулся и рывком поднялся с удобного
вращающегося стула. Одна мысль преследовала его постоянно. Но раньше она была где-то позади, на задворках сознания, а теперь, когда Лайза произнесла это вслух… «Мне кажется, мы что-то упускаем…»
— Мне тоже так кажется, — тихо сказал Белов и позвал Любочку.
Люба почему-то не среагировала. Он вышел из кабинета в приемную. Миниатюрная секретарша стояла у окна и поливала цветы. Услышав голос шефа, она поставила лейку на подоконник и смешно вытянула тонкую и очень длинную шею. На языке жестов и поз это означало высшую степень готовности к исполнению обязанностей.
— Садись за компьютер, пиши приказ, — сказал Белов.
Любочка заняла свое место за клавиатурой и размяла пальцы рук, словно пианистка перёд концертом.
— Слушаю, Александр Николаевич, — сказала она, преданно глядя на Белова.
— Пиши. Настоящим приказываю…. Написала? Считать директора Красносибирского алюминиевого завода в отпуске сроком на две недели… На время его отсутствия обязанность директора возложить… — он додиктовал текст до конца. — Причина? Он очень соскучился и хочет немедленно видеть любимую женщину!
— Это писать обязательно? — совершенно серьезно спросила Любочка.
Белов пожал плечами.
— В общем-то нет. Главное, не забывать об этом.
— Хорошо. Я распечатаю и положу вам на стол, — сказала секретарша.
Ее хрупкие тонкие пальчики мелькали над клавиатурой, выбивая веселую дробь. Он вернулся в кабинет.
Едва дверь за Беловым закрылась, Любочка поджала губки:
— Чудит шеф! Так бы сразу и сказал, что на переговоры едет. Любимая женщина! — передразнила она его вполголоса. — Сам женат на своей работе, какая еще женщина, да еще и любимая? Откуда ей взяться?
Дверь кабинета снова приоткрылась, и Белов, наполовину из нее высунувшись, сказал:
— И кстати, Любочка! Закажи мне билет до Москвы. Я улетаю.
— Конечно, Александр Николаевич! Каким классом полетите?
— Любым! Лишь бы поскорее!
Белову улыбнулся своим мыслям и снова исчез за дверью. Секретарша достала из принтера распечатанный приказ (естественно, она использовала стандартную форму), поставила круглую печать и завизировала документ в списке входящих. Дело оставалось за подписью Белова, и она не сомневалась, что он ее поставит. С радостью.
— А может, и впрямь решил отдохнуть? — сказала Любочка вслух. — В конце концов сколько можно работать? Ведь он не железный! — Помолчала и добавила про себя: — И даже не алюминиевый.
II
Борт до Москвы улетал из Красносибирска поздно вечером. Белов приехал в аэропорт один: не хотелось, чтобы его кто-то провожал. Мужчина едет к любимой женщине — это дело интимное, глубоко личное. Багажа у него было немного — стильный вишневый (под цвет ботинок) саквояж из свиной кожи от «Гуччи», вот и все. В саквояже — смена чистого белья, несколько рубашек, носки, платки и дорожный несессер. Все остальное он рассчитывал купить на месте. Пройтись с любимой по магазинам — занятие для него скучноватое, но как ни крути приятное. Конечно, Лайза — дитя своей страны и эпохи, но у какой женщины не загораются глаза при слове шопинг? Разве что у статуи колхозницы, что стоит перед ВВЦ в Москве, да и то, наверное, она была бы рада новому серпу.