— Сейчас вас всех, козлы, отпетушим. Еще раз сунетесь к гостинице, — гробы заказывайте. Ройте могилу.
«Козел», «отпетушим» — для блатного оскорбления страшные. Костыль, не помня себя, сделал шаг навстречу Гоги. Но он был беспомощен: прямо в лицо смотрел зрачок автомата. В бессильной ярости Костыль выхватил финку и несколько раз полоснул себя по руке…
Губин внимательно выслушал рассказ. Гоги Кавсадзе по кличке «Седой Гоги» он знал как пронырливого, но не пользующегося авторитетом мошенника. Это ж надо, как обнаглел за последнее время! Прикинув, Важный благосклонно согласился принять предложение и взять бразды правления в свои руки. Он чувствовал, что «фирма» могла «работать» хорошо.
— Зачем, Гоги, ребят обижаешь? Вон, Костыль жаловался, — сказал Важный, подсаживаясь в ресторане за столик, где расположился Кавсадзе с длинноногой крашеной девахой.
— Костыль Богом обиженный. Эта территория моя… Даже тебе, брат, не советую лезть. Тут все круто закручено. Учти!
— Учту…
Через неделю Гоги исчез, и больше никто его не видел. Самого агрессивного и шебутного его телохранителя доставили в больницу с двумя пулями, а ближайшего помощника привезли на встречу с Губиным. О чем с ним беседовал Важный, какие слова говорил — никому неизвестно, но после этого все проблемы были улажены.
Связываться с наркотиками Губину нужды не было никакой. Однако у него был святой долг перед «зоной», и там большие люди определили поставку «зелья» как «общественную нагрузку». И пришлось-таки заняться «дурью».
Важный — человек действия. Наладил канал с Узбекистаном, изыскал возможности доставлять посылки адресату. Несколько партий прошло без сучка и задоринки, но сейчас возникла задержка. Куда-то запропастился курьер. А если через некоторое время товар не будет у покупателя — жди серьезных осложнений. Никаких отговорок — «дурь» должна быть доставлена вовремя.
Губин зашуршал газетой и отдернул руку от резкой боли.
— Тише, Васька, — прикрикнул он и несильно хлопнул по боку толстого полосатого кота, устроившегося у него на коленях. Васька проснулся от шуршания газеты и, как бы выражая свое неудовольствие, вцепился в руку хозяина.
Васька с Губиным пробыл почти весь срок в «зоне». Трудно поверить, что этот жестокий человек безумно любил животных, особенно кошек. Держать кошку в «зоне» было его привилегией, и администрация на это согласилась. Кормил полосатого и ухаживал за ним зэк из шестерок, и все знали — не дай Бог кто обидит ленивого пушистого кота. Покидал колонию Важный с брезентовой сумкой через плечо, из которой выглядывал Васька, оглядывавшийся на «зону», где он родился и кроме которой не видел ничего.
Кот снова цапнул хозяина, и тот согнал его с коленей. Васька встряхнулся и начал тереться о диван. С улицы послышался звук автомобильного мотора, хлопнула дверца. Губин подошел к окну. Людоед и Костыль подкатили на белой «Волге».
Важный подошел к двери, отпер замок, отодвинул тяжелый засов, распахнул дверь и критическим взглядом оглядел своих ближайших помощников. Понять что-то по лицу Людоеда, как всегда, было невозможно, а вот лицо у Костыля было встревоженное, он нервничал.
— Важный, представляешь…
— Зайди. Не в прихожей же калякать…
Губин уселся в свое любимое кресло, кивнул на второе кресло Костылю, затем велел Людоеду, склонившемуся над Васькой:
— Покорми кота.
Выслушав сбивчивый рассказ, Губин помолчал. Да, похоже, что-то стряслось с курьером.
— Где этот твой Гоша машины берет?
— Ворует, мать его, где же еще!
— Если бы он увел у курьера машину, тот все равно бы объявился. За помощью пришел бы.
— Конечно! Но где же он, падла?
— Мне плевать, где он! — повысил голос Важный, что с ним случалось нечасто. — Где «дурь»?
Костыль, закусив губу, виновато пожал плечами. У него была привычка отвечать нецензурными каламбурами, но в общении с боссом упаси Бог. Он с ненавистью подумал о Гоше и курьере. Во, гады, решили свести его со свету.
— Тащи этого механика сюда, — произнес вновь тихо и спокойно Губин. — И быстрее шевелись, Костыль… Быстрее…
* * *
Гоша сидел откинувшись на алюминиевом стуле. Свет стосвечовых ламп, делавших гараж похожим на операционную, проходил через прикрытые веки какими-то красными кругами. Руки его гудели, плечи налились тяжестью. Пришлось сегодня поработать. Главное сделано — номера перебиты. Притом так, что комар носа не подточит. Недаром Гоша считается признанным специалистом и до сих пор на свободе. Ну все, на сегодня пора заканчивать. Он встал, сполоснул руки бензином, вытер их, стянул халат. В это время в дверь постучали.
Слова о том, что преступники вздрагивают от косого взгляда или лязга лифта по ночам, к Гоше никак не относились. У него уравновешенная нервная система, он давно свыкся со своим промыслом. Но когда в дверь стучатся так по-хозяйски, как сейчас — есть от чего сердцу оторваться. Особенно после убийства хозяина «семерки». Ведь это же верный расстрел.
— Кто там? — хрипло осведомился Гоша.
— Костыль.
— Что ж так барабанить-то? — облегченно вздохнув, пробурчал механик и отодвинул засов.
Костыль почти ворвался в гараж, быстро и деловито огляделся. «Уехал-то всего два часа назад, и чего возвратился? Да и странный он какой-то». Гоша чувствовал — что-то не так. «Людоед тоже ведет себя непонятно — перегородил проход, руки в карманах. А в глазах что-то мелькнуло — похожее на жалость. Тьфу, наверняка показалось».
— Не хочешь, Гошечка, с нами проехаться? — хлопнув хозяина гаража по спине, спросил Костыль. — С тобой один мужик свидеться хочет. Денежный.
— Нет, сегодня не могу. Дел по горло. Завтра.
— Да ты че, Гош, какие дела? Вечер же, почти девять. «Спокойной ночи, малыши» уже показали. А мужик этот ждать не привык. Вобщем, не пудри мозги, времени нет.
Костыль взял Гошу за рукав и дернул легонько на себя. Людоед подался вперед.
Поведение гостей было агрессивным. «Почему? — думал Гоша. Угораздило же с отпетыми бандюгами связаться. Кто знает, чего от них ждать».
— Ладно, — вздохнул механик, надел любимую джинсовую куртку-варенку, застегнул молнию.
Выйдя из гаража, пытаясь протянуть, время и принять какое-то решение, он неторопливо запер огромный навесной немецкий замок, который никакому взломщику не по зубам.
— Ребята, а может, все-таки завтра?
— Нет, Гошенька, так твою через коромысло. Завтра оно, может, поздно будет.
В голосе Костыля прорвалась сдерживаемая до сих пор злоба. Гоше стало по-настоящему страшно, он теперь понял, что опасения его не напрасны, что от гостей ничего хорошего ждать не приходится.
Так же страшно было Гоше полгода назад, когда сержант, выскочивший из «Москвича» с надписью ПМГ[1], с размаху прошелся по его спине резиновой дубинкой, а потом впихнул на заднее сиденье, кинув туда же только что снятые, сложенные в мешок аккумулятор и свечи зажигания.
Георгий Ступенко вовсе не родился вором. Он родился автомехаником. Хотя желание взять чужое одолевало его еще с юного возраста, когда он уснуть не мог, мечтая о собственном мотоцикле. Рано или поздно мотоцикл он украл бы, если бы родители не подарили ему красную, с никелированными деталями, роскошную «Яву».
Работа в автосервисе вполне соответствовала его наклонностям. Там его уважали, ценили за золотые руки. Со временем подобралась клиентура, потекли деньги, купил свою машину. От дядьки по материнской линии, отбывшего в соответствии с пятой анкетной графой в края зарубежные и для большинства советских людей запретные, Гоше достался, не безвозмездно, естественно, прекрасный гараж. О дядьке Гоша вспоминал без особого уважения, поскольку человек он был нудный, большой скряга, а письма, где новоявленный американец описывал свою новую сказочную жизнь, раздражали недостижимостью тех волшебных супермаркетов, сияющих лимузинов, повсеместного сервиса. Дядькин гараж очень пригодился, когда Гошу выгнали с АВТОВАЗа. Шум поднялся страшный: спекуляция запчастями, позор на коллектив, таким у нас не место! Это Гоша, оказывается, позорил коллектив, где деньги прилипают ко всем, начиная от директора и кончая, наверное, чердачными крысами. Кто-то должен быть крайним, и им оказался Гоша. Он был с позором изгнан, отлучен от кормушки, из которой его бывшие коллеги продолжали кормиться с неослабеваемым усердием. Тогда-то он оборудовал гараж, взял патент.
Помощником к нему пристроился сосед Витька Маратов. Он спивался. Спивался медленно, но неудержимо. И ему было совершенно все равно, чем заниматься — лишь бы шли деньги на пропой и никто бы не тянул за душу.
Первую кражу совершили приятели, когда понадобился клиенту аккумулятор, а взять его, хоть убей, неоткуда. Поздним вечером вскрыли УАЗик… Потом один армянин посулил двадцать пять тысяч, если его рассыпающаяся «Волга» станет как новая. Тут Гоше пришел в голову слышанный им когда-то старый трюк. Через несколько дней действительно новая «Волга» ждала заказчика в гараже. Вскоре вокруг индивидуальщиков закрутились денежные люди. В общем, за год угнали шесть машин. В это время прибился к компании Ваня Смирнов, тоже живший по соседству и обучавшийся в ПТУ на слесаря.
Попался Гоша на мелочи. Настолько привык красть, что утерял бдительность. Отделался легко — получил два года условно.
Подходящую синюю «семерку» для Костыля не мог найти неделю. А тут нагрянул со своей компанией в город к бабам (сами-то жили в городке-спутнике Апрельске) и увидел у вокзала нужную машину, красивую, как с рекламного проспекта. Вот и решил попросить водителя по дороге выйти. Не впервой — однажды уже брали так зеленый «Москвич» — и все с рук сошло. Эх, кабы знать, что так кончится — обошел бы эту «семерку» за десять километров.
Когда водитель одним ударом отключил Маратова, Гоша перепугался. Такого оборота он не ожидал. Зажмурившись, он со всей силы ударил парня кастетом, а потом, будто обезумев, принялся наносить один за другим удары ножом, оброненным Маратовым. Увидев свои окровавленные руки, он понял, что убил человека. Эта мысль не укладывалась в голове, хотелось выть волком. Как жить-то дальше? Ведь ничего нельзя изменить. Но, проспавшись, он ощутил, что вчерашние события будто находятся от него за бронированным стеклом, как бы и не с ним все происходило, а с кем-то другим. На место отчаянья пришло тупое равнодушие…
Ступенко понимал, что ехать с посетителями никуда не должен. Идя к белой «Волге», он неожиданно толкнул Костыля в грудь и рванулся вперед, но тот успел среагировать, как регбист, бросился и в падении, уцепившись за ноги беглеца, покатился вместе с ним по земле. Тут подоспел Людоед, сопротивление было подавлено. Пленника усадили в машину, наградив ссадиной над бровью и пройдясь кулаками по ребрам и затылку. Голова у Гоши зашумела, он встряхнул ею, попытался снова вырваться из людоедовских лап, но тут на запястьях щелкнули наручники.
— Отпустите, сволочи! Что вы хотите, мать вашу? Я орать буду!
— Не будешь, прыщ, — Костыль налепил ему на рот пластырь. — А станешь трепыхаться — пришью…
* * *
Гоша был близок к истерике. Он не знал, что происходит, но чувствовал, что ничего хорошего его не ждет. Страх мешал трезво обдумать свое поведение, заполнил сознание, нес с собой ощущение бессилия и беспомощности.
Пока машина, как бешеная, неслась по шоссе, пробиралась по узким улицам незнакомого поселка, он сидел, сжав до боли кулаки. Иногда успокаивался на секунду мыслью, что действительно какая-то шишка хочет переговорить с ним, сделать заказ, а эти парни просто не владеют хорошими манерами. Тогда через полчаса его ждет свобода. Но потом снова подкатывали тошнота, слабость в коленях, отчаянье, что нельзя вернуть все назад, переиграть.
«Волга» остановилась у двухэтажного кирпичного дома. Костыль позвонил.
Гоша заерзал на сиденье, осознавая, что на смену его думам приходит реальность, и от этого в голове стало совершенно пусто.
— Сиди спокойно, — прикрикнул Людоед.
Костыль раздвинул тяжелые металлические ворота и завел «Волгу» во двор, освещенный тремя лампами дневного света, отбрасывающими какой-то мертвенный отсвет на предметы. На бетонной площадке перед домом стояла иномарка вишневого цвета.
Костыль распахнул дверцу, за плечо вытащил Гошу и пинком толкнул его к застекленной веранде. Пленника провели в комнату. В кресле сидел незнакомый ему мужчина. Гоша понял, что он-то и есть здесь хозяин. Внешность его немножко успокоила механика: уж очень какой-то домашний — невысокий, полноватый, с залысинами, чем-то похож на Горбачева. Одет в спортивные брюки и длинный халат, на коленях полосатый котище, блаженно урчащий от поглаживания. Трудно представить, что от этого человека можно ожидать что-то плохое. Если бы Гоша слышал раньше о Важном, вряд ли эта встреча успокоила бы его.
Костыль еще раз наградил Гошу пинком, снял наручники, грубо сорвал с губ пластырь.
— Где взял синие «Жигули»? — без вступления, смотря прямо в глаза, спросил Губин.
— По случаю досталась, — легкомысленно усмехнулся Гоша, вращая затекшими кистями рук.
Важный встал, бережно, чтобы не потревожить, положил кота на диван. Подошел спокойно, молча поднял стул и ударил им. Удар пришелся по плечу и руке. Гоша отлетел на несколько шагов и скорчился от боли.
— Где взял машину? — как ни в чем не бывало снова спросил Важный.
— Увел на улице… Правда, увел.
— Куда «дурь» дел?
— Чего? Какую такую «дурь»?
Пленника отвели в подземный гараж, заваленный ящиками, канистрами, в углу стоял металлический стол с верстаком. Опять щелкнули наручники. Костыль и Людоед принялись за «обработку». Гоша свалился на пол, вскрикивая от обрушивающихся ударов. Людоед бил молча. Костыль же сыпал наполненными злобой ругательствами.
Съежившись на полу, Гоша прикрывал голову руками и чувствовал, как тяжелые башмаки разносят в кровь губу, впиваются в тело. «Убьют» — мелькнуло в голове. Он старался не кричать громко, понимая, что за крик достанется еще больше.
Сильные руки подняли его с пола, кинули на скрипящий стул. Гоша всхлипнул. Слезы душили его.
— Слюни не разводи, тудыть твою так, — крикнул Костыль и ударил еще раз ногой в бок. Бедолага старался сдерживаться, но слезы все равно текли по щекам. Здесь эти слезы ни у кого не могли вызвать даже тени жалости.
— Давай, птичка, пой со всеми подробностями.
Шмыгнув носом, забитым кровью, Гоша проглотил соленый сгусток. Он уже понял, что выкручиваться бесполезно.
— Пришили чурека. Не хотели его убивать, он на нас сам кинулся. Но «дури» никакой в глаза не видел. Она же мне даром не нужна!
Важный, стоявший у маленького низкого окошка, задумчиво сказал Костылю:
— По-моему, не врет. Где же тогда этот курьеришка товар схоронил?
— У него, тудыть его так, баба здесь. Наташа. В прошлый раз, когда был, он ей звонил. Номер ее у него в записной книжке. Красивая такая записная книжка. Этот фраер любил красивые вещи. Эй, ты, прыщ, где записная книжка?
— Кажется, Ванька взял, — заискивающе произнес Гоша, обрадованный тем, что его больше не бьют.
Он назвал адрес Вани, и Людоед записал его на бумажку. По лицу Костыля прошла нервная судорога. Он подошел к пленнику и прошипел:
— Из-за такой жабы, как ты…
На этот раз бил он в порыве ярости, не обращая внимания, куда приходятся удары, стараясь сделать побольнее. В Гошиных глазах расплывались красные круги. В голове пронеслось, что шансы выбраться из этой переделки у него невелики. И мелькнула обжигающая мысль: а что чувствовал в свой последний миг парень, которого они убили? Неожиданно нахлынуло раскаянье, ощущение неизгладимой вины за отнятую жизнь.
— Хватит, Костыль, — щелкнул пальцами Важный.
Костыль на секунду замер, кивнул, напоследок размахнулся и со всей силы ударил механика кулаком в грудь. Гоша отлетел на несколько шагов, ноги его заплелись, и он, споткнувшись, полетел на пол. При падении головой ударился об острый угол верстака… Умер он сразу.
* * *
Ваня всю жизнь был недотепой. Таких обычно называют лопухами. Не то, чтобы он испытывал какие-то страдания от осознания этого факта, однако нередко его посещали мысли о несправедливости уклада, при котором ему всю жизнь суждено оказываться крайним и страдать за чужие шалости. А страдал он за них нередко. Если шли драться на пруд с ребятами с Электролитки, то из тридцати человек, участвовавших в «битве», больше всего доставалось Ване. Если под стул Выдре — хмурой и вредной учительнице химии — подкладывали небольшое, сооруженное из новогодних хлопушек взрывное устройство, отдувался за всех, конечно же, тоже Ваня. Несмотря на полную невиновность, у него, у единственного в классе, глаза бегали воровски, а лицо краснело. И когда Гриб с Санькой нюхали в подвале дихлофос, то, естественно, милиционер по делам несовершеннолетних схватил Ваню, который никогда ничего не нюхал, а в подвале находился просто так, за компанию. Отец его, водитель-дальнобойщик, педагогическим тонкостям был не обучен и драл сына, как в старорежимные времена.