На мгновение «Раб-1» погрузился во тьму, дефлек-торные щиты превратились в воспоминание, оружейные системы отключились — одно-единственное попадание, и от него ничего не останется, — а потом сработал сам демпфер.
На нижней палубе ухнули взрывы, инерционный демпфер, сделав дело, прекратил существование и, похоже, прихватил с собой гипердрайв. Половина индикаторов на очнувшемся пульте горела красным. То, что осталось от «Раба-1», разом потеряло девяносто процентов скорости: столько требуется электрону, чтобы перейти со своей орбиты на соседнюю, Питание вернулось «Рабу-1» в тот момент, когда «ИГ2000» с разгона проскочил мимо. Фетт невозмутимо проделал все необходимое: разнес ионными пушками кормовой дефлектор «ИГ-2000», потом поймал корабль лучом захвата, не дав противнику отступить, и ракетой завершил начатое.
— Не следовало называть его так, — сказал он вслух.
Голос вежливо удивился: то есть?
— Корабль. «Раб-1». Ошибка. Название предоставляет другим информацию, что у меня есть еще…
Он замолчал. Он висел, пришпиленный к стене, в стылой тьме. Он не чувствовал ни рук, ни ног, кожа начинала гореть, а хуже всего было то, что борт «Раба-1» далеко.
— Как так вышло?
На него накатило ощущение чужого удовлетворения. Не его. Это было легко. Нет… ты был легок. Ты силен. Ты хорошо жил. Сильно. Быстро.
Он вздрогнул от внезапного холода в темноте, где рядом что-то чмокало и хлюпало.
— Кто ты?
Хороший вопрос. Темное наслаждение стало сильнее. Как ты был моим прошлым, я — твое будущее.
***
— У него хорошее выражение лица, — сказал хатт. — Нас впечатляют твои усилия, и мы рады заплатить семьдесят пять тысяч кредиток за Хэна Соло.
Боба Фетт покачал головой.
— Джабба… ~ сказал он и услышал, как в комнате неодобрительно зашушукались от такой фамильярности. — Мы торгуемся не по поводу капитана Соло. К тому же за его голову ты давал сто тысяч кредиток. Я помню.
Джабба нервно дернул хвостом; знак опасный. Тон голоса хатт понизил почти до рычания.
— Это — не Соло?
— Это? — сказал Фетт со всей вежливостью, на которую только был способен.
Обшегалактический не был для него родным языком, Боба до сих пор говорил на нем недостаточно четко и довольно грубо.
— Это произведение искусства. Скульптура. Повелитель тьмы использовал карбонит человеческое тело там, где прочие берут глину.
Он пожал плечами.
— Пока летел сюда, даже привязался к нему. Есть в нем что-то.
— Хорошее выражение, — медленно повторил хатт. — У него на лице — хорошее выражение.
— А мне нравятся руки, — добавил Боба Фетт — Полюбуйся. Повелитель тьмы работает по высшему разряду.
— Вполне, — буркнул хатт, — вполне… Ему было страшно в последнее мгновение.
Хатт пристально оглядел Бобу Фетта, застывшего у карбонитовой плиты молчаливым часовым. И Фетт, и предмет обсуждения находились далековато от ловушки. Ташитъ туда их придется силой, и неизвестно, кто пострадает больше. Не исключено, что дворец и челядь.
— Говорят, — сказал Джабба, — Вейдеру не удалось захватить Скайуокера, Органа и Калрис-сиан тоже сбежали. Вероятно, Чубакка тоже свободен. Их общая стоимость… впечатляет.
Он не отводил глаз с тяжелыми веками от охотника.
— Впечатляет.
И Чубакка может прийти сюда — спасать Соло. Фетт кивнул своим мыслям.
— Все обсуждаемо, — произнес он. — А за скульптуру в авторстве Дарта Вейдера…
Охотник почувствовал все возрастающий интерес к предмету торга; легкое разочарование постигло его, когда Джабба перебил почти с энтузиазмом, который отметил Фетт.
— У меня есть работа для охотника за головами, — Джабба облизал губы. — Сто тысяч — за поимку и доставку сюда крайт-дракона. Я хочу стравить с ним ранкора.
— Много, — сухо откликнулся Боба. — За крайта — как за Соло?
Хатт отмахнулся.
— Мы еще поговорим о Соло. О произведении искусства. А пока… Фетт поднял голову: — Четверть миллиона.
В тронном зале воцарилась тишина, какой здесь никогда не бывало, даже когда дворец был абсолютно пуст. Те, кто стоял ближе всех к Фет-ту, попятились.
Джабба тряс головой, пытаясь справиться с негодованием.
— Это уж… слишком! Даже за работу Вейдера.
Фетт пожал плечами и стал ждать.
Хатт скривился. Охотник не ошибся, приняв это за знак того, что Джабба, скорее всего, согласится.
— Итак… четверть миллиона кредиток за… скульптуру.
Глаза его сузились в щелочки.
— И мы насладимся твоими попытками поймать крайта. И твоим присутствием во дворце. Ненадолго.
— Четверть миллиона. Ненадолго, — повторил Боба Фетт и отвесил издевательский поклон. — Все обсуждаемо, Джабба.
***
Впечатляюще… о да.
Он мотнул головой, и тронный зал дворца Джаббы растворился во тьме. Во влажной тьме, в которой он висел, пришпиленный к упругой стене, в глубинах сарлакка. Во рту появился вкус гнили; прежде чем отвечать, он нашарил губами трубку, втянул немного воды. Шлем еще был на нем.
— Не делай так больше…
Не буду, после долгой паузы сказал голос. Если по-прежнему будешь меня веселить.
— Пошел ты в преисподнюю… кто ты?
Преисподняя. Ты очень точно выразился. Я — сарлакк. Я — чистый дух…
— Ты не сарлакк, — угрюмо откликнулся фетт. — У него нет мозгов. Имя им без надобности.
Голос хмыкнул. Я — Сусейо. Стена дрогнула. От нее исходила волна удовольствия. У меня давно не было такого, как ты. Ограненного. Сияющего. Холодного. Ты — произведение искусства, Фетт. Твои намерения чисты. Ты великолепен.
— Я охотник, — мрачно сообщил он, подавив ярость; в этом ему не было равных. — Мне платят, я приношу добычу. Я разбираюсь с теми, кто нарушает законы справедливости. Тут даже обсуждать нечего.
Ты мне напоминаешь… как их звали? Ах, да. ^едаев. Тоже не любят эмоций.
Потребовалось усилие, чтобы сохранить голос бесстрастным: — Кого?
Ты слышал. Дй. Мы проглотили одного-одну несколько тысяч лет назад. Сохранили ее. Ты ее напоминаешь. Хочешь с ней поговорить?
— Нет, — Боба закрыл глаза и утонул в своей собственной мгле.
Голос сказал: мы проглотили.
— Нет. Оставь себе.
Ощущение пожатия плечами. Как пожелаешь. Скоро тебе станет скучно. Очень скоро.
Он открыл глаза и опять стал смотреть в пустоту, слушая тишину. Крики, которые он слышал раньше, крики существ, упавших в сарлакка вместе с ним, прекратились. Некоторое время было очень тихо. В сердце зарождалась ярость, черная и глубокая. Рядом раздался щелчок, похожий на удар хлыста. Дыхание застревало в горле, в результате голос едва заметно дрогнул.
— Я не понимаю. Совсем. Почему смерть должна быть долгой? Для чего? Сарлакк сможет меня сожрать, только когда я умру, что ли? Я убивал. Говорят, что я стреляю во все, что движется. Почти правда. Я видел смерть многих существ, разумных и глупых. Если существо дышит, значит, его можно убить. Но я убивал чисто и быстро. Не затягивал. В долгой смерти нет милосердия.
Ощущение размышления. Ты прав. Для тебя милосердия нет. Но теперь твоя жизнь и смерть принадлежат мне, не тебе. Пойми и, прими свое место, Боба Фетт, потому что теперь ты — — всего лишь собрание мыслей, а не реальное существо. Тут все нереально.
— Значит, я не реален? Ничто не реально? — он оскалился. — Слишком сильно воняет, чтобы поверить.
Ты и я, все вокруг — всего лишь процесс, Ъоба Фетт. Прогресс, который называет себя «я». Конечно, реальность существует, успокойся, мы лишь ее отражение. Но реальны ли мы с тобой? Нет. Мы — прогресс, который зашел далеко и больше реальности не принадлежит. В свое время мы соединимся с ней. Невидимый собеседник сделал паузу. Хочешь знать, почему так долго? Ты здесь всего лишь день, Боба Фетт.