— Такая милая маленькая штучка! Неудивительно, что генерал так увлекся.
— Мама, я этому не верю, — запротестовала мисс Саттон, краснея до корней светлых волос. — Генерал Хейуорд слишком… привык к светским дамам, чтобы найти во мне что-то интересное для себя.
На самом деле она имела в виду, что генерал достаточно стар, чтобы быть ее дедом, и абсолютно безразличен молоденькой девушке, которой едва исполнилось семнадцать. К тому же впереди ее ждал первый лондонский сезон.
— Вздор, дитя мое, — отрезала мисс Саттон, с треском закрывая веер. — Помяни мои слова: как только генерал вернется в Лондон, твой отец быстро приведет его в чувство еще до Рождества.
Она блаженно вздохнула, откидываясь на спинку сиденья очень модной коляски и поднимая лорнет, чтобы оглядеть людную Пиккадилли. Знакомых было так много, что она поминутно кивала.
Поскольку они хотят удачно выдать замуж дорогое дитя, любимый муж, достойный всяческого восхищения мистер Саттон, велел жене не упускать возможности войти в лондонское общество. Он обещал позаботиться, чтобы они не нуждались в деньгах, и хотел помочь жене, которая претендовала на то, чтобы вращаться если не в высших кругах, то по крайней мере в тех, что ниже ярусом.
— О, кажется, это леди Барстоу…
Марианна с улыбкой поклонилась проезжавшей в ландо даме и получила в ответ едва заметный кивок. Улыбка ее сразу померкла, и голос стал язвительным:
— До чего же убогий экипаж! А ведь лорд Барстоу вполне может позволить себе купить жене что-то поприличнее. Смотрится она настоящей вороной.
Абигайль ничего не ответила, давно усвоив, что лучше предоставить матери распространяться на любые темы. Сама она, забившись в уголок коляски, любовалась уличными сценками. Она пробыла в Лондоне всего три недели, и для нее он по-прежнему оставался городом чудес. Абигайль никогда не уставала рассматривать магазинные витрины с их разнообразным содержимым или наблюдать за дамами, которых часто сопровождали маленькие чернокожие пажи, помогавшие хозяйкам втиснуть широкие юбки с фижмами в узкие дверные проемы.
А джентльмены! Что за великолепные создания: в напудренных париках, вышитых камзолах с широкими манжетами и драгоценными булавками в галстуках тонкого кружева.
Она жаждала поскорее стать частью этого общества, уверенно порхать среди этих ярких бабочек, отвечать на поклоны и приветствия изящным реверансом и элегантным наклоном головы. Но, увы, дебют только еще предстоял. В Лондоне собралось не так много представителей высшего общества, да и сезон официально начнется после открытия очередной сессии парламента, а пока что светская жизнь ограничивалась визитами к друзьям родителей и немногим знакомым, которых они приобрели во время двухмесячного путешествия по Европе.
Абигайль не понравился Париж, и еще меньше — Брюссель. От чужого языка, на котором так бойко трещали местные жители, у нее болела голова. Кроме того, все они были так высокомерны, что смотрели сквозь нее. Если не считать генерала Хейуорда и его падчерицы, леди Серены, не будь которой, Абигайль, наверное, умерла бы с тоски. Леди Серена познакомила ее с библиотеками и музыкальными салонами, сопровождала в походах по магазинам, тактично объясняла, что Абигайль идет, а что — нет. Она была хорошо знакома с обычаями света, знала куда больше мамы о нынешних модах, и Абигайль чувствовала, что обрела кого-то вроде старшей сестры. Они пообещали друг другу встретиться в Лондоне, и Абигайль каждый день ждала визитной карточки, которая откроет ей волшебный мир.
Но пока что ничего не получила. Генерал Хейуорд знал, где они остановились: отец Абигайль догадался дать ему адрес, прежде чем они покинули Брюссель, — но, возможно, генерал с падчерицей еще не вернулись в Лондон. Они оставались в Брюсселе, когда Саттоны сели на пакетбот, идущий в Дувр. Такое объяснение было куда предпочтительнее мысли о том, что леди Серена напрочь забыла свою протеже. Или их лондонский адрес был из тех, куда никогда не приедет светская дама? Этот страх преследовал Абигайль. Что знал ее отец о фешенебельных кварталах, где проживает все лондонское общество? Он был невежественным, добродушным торговцем из Срединных графств Англии, но проницательным, неглупым и достаточно богатым, чтобы удовлетворить честолюбивые претензии жены. Претензии, которые невозможно было претворить в жизнь в графстве Стаффордшир. Но нужно отдать Марианне должное: она старалась не столько ради себя, сколько ради дочери. А Уильям Саттон был любящим отцом, готовым на все ради золотоволосого ангела, которым считал Абигайль.
Она достойна самого лучшего. И поэтому ее послали в школу для молодых леди, очень далеко, в Кент, где она безумно тосковала по дому. Зато ее речь лишилась стаффордширского выговора, и девушку заставляли ходить с книгой на голове, пока ее спина не стала идеально прямой, а позы — грациозными. Несколько недель на континенте должны были завершить ее образование и подготовить к лондонскому дебюту.
Иногда Марианна позволяла себе помечтать о том, как дочь представят его величеству, если, конечно, они попадут в те круги, где можно найти патронессу, которая стала бы покровительницей Абигайль. Если такое чудо случится, девушку могут принять и в «Олмаке». Мечта вряд ли исполнится, но ведь в лондонском обществе вращались не только «верхние десять тысяч». Кроме них, в столице проживало достаточно джентльменов — небогатых аристократов, готовых обменять имя и происхождение на приданое, которое дадут за дочерью Уильяма Саттона.
Генерал Джордж Хейуорд, чья усопшая жена была вдовой некоего неизвестного шотландского графа, мог считаться слишком старым для Абигайль, но отзывы о нем были безупречными. Он прекрасно ладил с Уильямом, которого представил военным, толпившимся в салонах и клубах Брюсселя, а его падчерица леди Серена стала идеальным примером и наставницей для Абигайль. Марианна постаралась выбросить из головы сомнения касательно возраста генерала и сосредоточилась на восхитительных перспективах для дочери. Сделав удачную партию, она по праву войдет в высшие круги общества, о которых сама Марианна могла только мечтать.
— Надеюсь, генерал Хейуорд не потерял карточки, которую дал отец, — выразила вслух Марианна мысли, которые тревожили дочь.
— Он не сказал, когда они вернутся в Лондон, мама.
— Ты права. Но прошло уже три недели, — расстроено пробормотала Марианна, принимаясь барабанить пальцами по колену, прикрытому теплой шерстяной шалью.
— Возможно, генералу не пристало появляться на Брутон-стрит, — высказалась наконец Абигайль, пытаясь говорить непринужденно, словно шутя.
— Вздор, дорогая. Твой отец поговорил со знающим человеком. Это очень фешенебельный адрес. И ты должна согласиться, что дом весьма красив и хорошо меблирован.
Абигайль кивнула. Что верно, то верно, но она сомневалась в том, что отец разбирается в тонкостях светской жизни. Она горячо любила отца, но после кентской школы была вынуждена признать, что его манеры оставляют желать лучшего, а добродушный юмор здесь считается грубым и неподходящим для изысканного общества. Вполне возможно, что те, на чье мнение он полагался, вряд ли принадлежат к сливкам общества.
Коляска остановилась у дома на Брутон-стрит, и Абигайль была вынуждена признать, что сверкающие окна, блестящая краска и величественные входные двери явно придают дому элегантный вид.
Она пошла вслед за матерью. За ними шел нагруженный пакетами лакей.
Заслышав шаги, из библиотеки показался широко улыбавшийся Уильям Саттон, держась одной рукой за солидное брюшко.
— А, вот и вы… как всегда, прелестны. Накупили безделушек? Повезет, если вы меня не разорите! Приятная прогулка, дорогие мои?
— Очень. Спасибо, папа.
Абигайль привстала на носочки, чтобы поцеловать отца в щеку.
— Честное слово, мы тебя не разорим. Всего лишь шарф и новые ленты для старой шляпки да еще кружево для маминого голубого платья.
— О, я просто шутил, кошечка, и ты это знаешь, — хмыкнул Уильям, потрепав дочь по щечке. — Для тебя только самое лучшее. Но ты должна покупать новые шляпки, а не отделывать старые. Стыдитесь, миссис Саттон, я ведь велел вам не стесняться в расходах!
— Я и не стеснялась, дорогой сэр!
Жена погладила его по щеке.
— Возвращайтесь в библиотеку, и я велю Моррисону подать второй завтрак. Со времени первого прошло несколько часов, и я знаю, как ты голоден. Обед будет сервирован только в шесть. Помни, мы живем по лондонскому времени.
— Как я мог забыть, — притворно пожаловался Уильям. — Понять не могу, как можно обедать так поздно, а потом ложиться спать.
— Но, папа, люди обычно не спят после обеда. Они редко ложатся раньше двух-трех ночи, а иногда не спят и до рассвета.
Отец резко вскинул глаза и покачал головой.
— Я так не смогу, дорогая. Но ты молода… это совершенно другое дело. Помни только: я не позволю, чтобы ты исхудала и осунулась.
— О, папа, конечно.
Абигайль сделала реверанс, нежно улыбнулась, что заставило его рассмеяться и назвать дочь плутовкой, после чего поспешила к себе. Она развязала ленты шляпки и швырнула ее на кровать, прежде чем уныло побрести к окну. Улица внизу была почти безлюдна, но она слышала звуки огромного города: стук колес по булыжным мостовым, крики уличных торговцев-пирожников и ломовых извозчиков, вопли кучеров, сидевших на козлах кебов.
Абигайль не хотела пребывать в покое своей комнаты. Не хотела находиться на тихой улице, тянувшейся под ее окном. Лондон, весь мир у ее ног, а она сидит взаперти и ждет, пока кто-то раздобудет ключ к двери в этот мир. Но ведь она может прогуляться сама? По Пиккадилли, ведь это совсем недалеко, в конце улицы. Дома она постоянно гуляла одна. И ничего не случится!
Забыв о шляпке, Абигайль быстро сбежала вниз в надежде не встретить слугу. К счастью, никто не вышел в переднюю. Девушка ступила на крыльцо и глубоко вздохнула. Здравый смысл подсказывал ей, что этого нельзя делать, по крайней мере без эскорта. Это Лондон, а не провинциальный город, к которому она привыкла. Нужно было попросить лакея или хотя бы горничную проводить ее, но бесшабашность и авантюризм бурлили в крови.
Абигайль тряхнула головой, наслаждаясь свободой, и быстро зашагала по улице, тревожно оглядываясь и каждую минуту ожидая повелительного окрика. Но она благополучно добралась до конца улицы и свернула на Пиккадилли.
Здесь картина была куда более оживленной, а городской шум — громче. Люди с любопытством оглядывали хорошо одетую девушку без плаща, шляпы и сопровождения. Но Абигайль было все равно: это только добавляло остроты ее приключению. Поэтому она продолжала брести по Пиккадилли, пока молодой щеголь в кричащем золотистом с алыми полосами жилете не поднял к глазам лорнет и не стал нагло ее рассматривать. Девушка гордо отвернулась и ускорила шаг. И вдруг сообразила, что он преследует ее. Испугавшись, она нырнула в узкий проход и оказалась на шумном дворе, окруженном с четырех сторон высокими кирпичными стенами зданий.
Девушка панически оглядывалась. Грязная растрепанная женщина с трубкой в зубах прислонилась к стене на дальней стороне двора, наблюдая за Абигайль. Рядом с ней какой-то мужчина строгал кусок дерева. Оба оценивающе рассматривали новоприбывшую.
Абигайль повернулась, чтобы убежать, и увидела перед собой щеголя в полосатом жилете.
— Так-так-так, что за хорошенькая штучка тут у нас? — спросил он неприятно высоким голосом, растягивая слова, отчего у нее заныли зубы.
— Позвольте пройти, сэр, — потребовала она как можно более уверенно, но услышала, как дрожит ее голос.
— О, мне что-то не хочется, — ответил он, сжав ее предплечья. — Это все равно что смотреть дареному коню в зубы. Такой лакомый кусочек сам попал в мои руки. Поцелуй меня, цыпочка!
Он нагнул голову. Блестящие от слюны губы почти коснулись ее рта.
Абигайль вскрикнула и ударила его по ноге. От него пахло вином и потом, смешанным с тяжелыми духами. Девушка снова вскрикнула, перед тем как он прилип к ее губам. Ей показалось, что она сейчас задохнется от мерзкого смрада.
Но он вдруг отлетел от нее, ударился о стену и жалобно взвыл.
— Он сделал вам больно, дорогая? — спросил спокойный голос.
Она перестала яростно тереть рот в попытке уничтожить отпечаток гнусных губ, отняла руку и взглянула на спасителя, молодого человека с золотистыми волосами, связанными на затылке черной бархатной лентой, и сиявшими в полумраке двора и встревоженными голубыми глазами. Абигайль подумала, что никогда доселе не видела столь прекрасного создания.
— Н-нет, не думаю… спасибо, сэр, — заикаясь, пролепетала она.
Себастьян недоуменно моргнул, услышав мягкие интонации и прекрасный выговор молодой, хорошо воспитанной женщины. Он предполагал, что жертвой щеголя стала посланная с поручением служанка или даже девушка из ковент-гарденского борделя, но теперь, рассмотрев модное платье, свежее личико, элегантность осанки, понял, что ошибался.
Ее оскорбитель так и прилип к стене, кашляя и задыхаясь, при этом пытаясь втянуть воздух в легкие после мощного удара в пах. Очевидно, он предположил, что одинокая молодая женщина без шляпки — легкая добыча.
— Пойдем.
Себастьян взял девушку за руку, вывел из душного двора на залитую солнцем улицу, где воздух был куда чище, и Абигайль сразу успокоилась.
— Где ваша горничная… гувернантка… кто был с вами? — спросил Себастьян, оглядывая улицу.
Абигайль неохотно покачала головой, прекрасно понимая, что подумает и кем посчитает ее этот человек, узнав, что она вышла на улицу одна.
— Я… со мной никого нет, — призналась она, низко опустив голову. — Мне просто захотелось немного свободы, вот и все.
Себастьян молча уставился на нее. Он понимал это желание. Потому что часто наблюдал, как женщины, особенно молодые, иногда находили невыносимыми ограничения, накладываемые на них обществом. Даже Серена, которая пользовалась большей свободой, чем многие женщины, держалась в рамках приличий. Впрочем, сейчас, может, и нет. Он не знает, кем она стала.
— Где вы живете? — спросил он наконец.
— Брутон-стрит.
Он кивнул. Как и предполагалось, весьма респектабельный квартал.
— Ваши родные, должно быть, вне себя от тревоги.
Он не хотел ее упрекать, но темно-голубые глаза девушки наполнились слезами, а губка дрогнула. Он понял, что она еще почти ребенок и вела себя как любая маленькая озорница!
— Я не хотел журить вас, — поспешно сказал он, — тем более что не имею на это права.
Мужчина с легким поклоном предложил ей руку, что отчасти вернуло Абигайль утерянное достоинство.
— Себастьян Салливан к вашим услугам, мисс.
Абигайль умудрилась присесть.
— Абигайль Саттон, сэр, и я искренне благодарна за помощь.
— Очень рад, — добродушно рассмеялся он.
Во время короткой прогулки до Брутон-стрит Себастьян многое узнал об Абигайль Саттон. Она с поразительной скоростью пришла в себя и щебетала так, словно встретила старого друга.
— Мне не слишком понравился Париж, — призналась она, — но мама посчитала необходимым, чтобы я приобрела некоторый жизненный опыт на континенте, а заодно попрактиковалась во французском. Боюсь, я не сильна в иностранных языках, которые изучала в школе. Мой французский ужасен, но я немного говорю по-итальянски и неплохо рисую, по крайней мере так утверждала моя преподавательница, мисс Трентон. Она даже говорила, что я талантлива. Немного играю на фортепьяно и пою, так что с этим все в порядке, хотя арфа для меня — сущее проклятие.
— Понять не могу, почему нужно обязательно уметь играть на арфе. По-моему, этот инструмент более всего подходит для немолодых леди солидной комплекции и с уродливыми прическами, — торжественно объявил Себастьян, чем вызвал восторженный смешок спутницы.
Они подошли к дому, и Себастьян немедленно покинул бы подопечную, но дверь распахнулась еще до того, как он успел поднять молоток, и на крыльцо выскочила дородная и явно расстроенная леди.
— Абигайль! Дитя мое, где ты была? Твой отец вне себя от тревоги. Я рву на себе волосы!
В качестве наглядного доказательства она помахала руками над напудренной куафюрой. Легкие пряди вырвались из шпилек, и теперь локоны в беспорядке обрамляли ее лицо. Алые румяна ярко выделялись на фоне белых от пудры щек.