Будучи впоследствии арестованным и приговоренным к пожизненному заключению, Морозов был брошен в одиночную камеру самой мрачной политической тюрьмы России — в Петропавловскую крепость, позже переведен в Шлиссельбург-скую. Так он оказался один на один, можно сказать, с гамлетовским вопросом: «Быть или не быть?», но только доведенным до крайней своей заостренности: «Жить или не жить?» Тюремщики издевались над узниками (а с Морозовым по одному и тому же делу сидели десятки людей), месяцами цинично морили голодом, очевидно добиваясь как бы естественной смерти. У Морозова развились и стали быстро прогрессировать самые тяжелые заболевания: стенокардия, туберкулез, цинга, нервное истощение и другие. Однако человек решил жить — вопреки всем ужасам, вопреки, казалось бы, уже самой смертью проштампованной судьбе. И началась беспрецедентная борьба. Полуживой скелет, он не мог вставать с тюремной койки, ноги опухли — цинга и ревматизм. Тюремный врач уже отметил в лазаретном журнале, что жить Морозову осталось считанные дни. Но он встал. У него не было другого выхода — он решил клин вышибать клином, памятуя, быть может, шекспировскую мысль, что отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства или никакие. Первые дни смог простоять на ногах, корчась от нестерпимой боли, лишь по нескольку секунд, затем, уже даже приплясывая на еще полумертвых ногах, больше и больше. Ноги стали разрабатываться, кровоток в них оживился, болезнь повернула вспять и постепенно отступила. Еще более жестким и каким-то неправдоподобным на первый взгляд способом он расправился и с другой страшной, совершенно неизлечимой тогда болезнью — чахоткой (туберкулезом). Уже кровь шла горлом, легкие гнили, смерть опять стояла у изголовья. И снова Морозов, загнанный в угол неумолимой дамой в саване, противопоставил ей свою непреклонную волю к жизни: вновь применил принцип «клин — клином». При кашле идет все больше крови? Значит, кашлять нельзя. Подавить кашель во что бы то ни стало. И Морозов из последних сил затыкает себе рот тюремной подушкой или просто рукой, задыхаясь и едва не теряя сознание, но с каждым разом все успешнее подавляя приступы кашля, а тем самым и болезненный процесс в легких. Так была побеждена чахотка (правда, далеко не сразу — эта борьба не на жизнь, а на смерть длилась многие годы), а также целый ряд других болезней(Некоторые современные медики объясняют факт самоизлечения Морозова от туберкулеза эффектом волевой задержки дыхания, которым он интуитивно воспользовался.).
Через несколько лет Морозов окреп настолько (благодаря также и ежедневным физическим упражнениям в камере), что перед ним встал другой вопрос: жизнь свою он спас, но ради чего теперь жить? Ведь пожизненное заключение лишало узника всякой надежды, сводило с ума. Но не Морозова. Он верил, что когда-нибудь выйдет отсюда. Он понимал, что убийственной духовной пустоте и умственному расслаблению, которые коварно подтачивали психику, необходимо было противопоставить мощную и непрерывную интеллектуальную нагрузку, работу ума и души. Пищу и неограниченный материал для этого могла дать только наука. И Морозов решает заняться изучением едва ли не всех основных наук — высшей математики, физики, химии, астрономии, истории и других. Тюремщики к тому времени несколько ослабили свою мертвую хватку по отношению к заживо погребенным политическим узникам, скорее всего просто махнули на них рукой — позволили, например, пользоваться довольно богатой тюремной библиотекой (в Шлиссельбургской крепости) и получать книги от родственников и друзей с воли.
Обгоняя события, хочу сказать, что напряженные занятия наукой в тюрьме действительно спасли Морозова, уберегли его от неминуемого умственного угасания, очень укрепили его мозг, усилили веру в себя.
Проведя в тюрьмах более 25 лет, он вынес оттуда огромный запас духовной энергии и энциклопедические знания. Удостоенный за многочисленные научные изыскания и открытия звания академика, он прожил долгую и плодотворную жизнь, став воистинуselfmademan (человеком, сделавшим себя). Но теперь назад, к той теме, ради которой я и рассказываю здесь об этой феноменальной личности, — к иностранным языкам. Дело в том, что, поставив перед собой большую цель — серьезно взяться за науки, Морозов понял, что без знания языков он не преуспеет ни в одной из них, так как не сможет следить за передовой научной мыслью в мире с помощью хотя бы журнальной периодики. Владея на данный момент лишь французским и как биолог имея познания в латинском, он решил изучить основные европейские и некоторые восточные языки. И вот поразительно: за полгода изможденный узник в мрачной камере изучил на хорошем уровне 16 (!) языков.
Читателю, конечно же, не терпится узнать ответы как минимум на два вопроса. Первый, недоуменный: как же ему это удалось? И второй, пожалуй, грустный: почему же нынешние школьники, студенты и все желающие изучать языки не могут, как правило, достичь даже 1/16 результата Морозова, то есть изучить хотя бы один иностранный язык? И пусть не за две, три или четыре недели, как это удавалось ему, а «всего лишь» за два, три или четыре месяца, да что там… хотя бы за десять — двенадцать месяцев. И возможно ли это в наших условиях? Ответы на эти вопросы — и достаточно обнадеживающие — читатель скоро получит. Для начала же давайте посмотрим, как просто и захватывающе интересно рассказывает об этом сам Николай Морозов. Привожу здесь довольно длинную выдержку из его воспоминаний — она стоит того.
«Измученный от хождения, я сел перед своим железным, прикованным к стене столиком на такой же железный стул своей камеры.
«Пришлите мне самоучитель немецкого языка», — написал я своим друзьям…
И мои тайные корреспонденты тотчас же мне прислали учебник Больца, составленный по методу Робертсо-на, а я, по обыкновению бросив все остальное, принялся за него. Мне очень понравилась система Робертсона, снабжающая вас лишь самыми краткими грамматическими правилами. Она заставляет вас немедленно читать на изучаемом вами языке какой-нибудь занимательный рассказ, не утомляющий вас бесполезным копаньем в словаре. Робертсон тут же, на каждой странице, дает вам подстрочный перевод читаемого, и вы находите вверху урока все нужные слова с необходимыми объяснениями. А я еще более упростил этот способ, не вытверживая значения слов, а удовлетворяясь пониманием их смысла в самом тексте. Я переходил к чтению следующего урока сейчас же, как только был способен без запинок прочесть текст предыдущего и понимать его содержание, закрыв подстрочный перевод.
Так я проходил по пяти и даже десяти уроков в день, занимаясь часов по двенадцать в сутки. Через неделю учебник был уже закончен, и я сейчас же принялся за чтение на немецком языке сначала романов Шпильгаге-на, потом сказок Андерсена и романов Ауэрбаха. Словарем я почти не пользовался. Взяв роман, я вполголоса читал его от начала до конца, стараясь понимать лишь смысл прочитанного и догадываясь, по возможности, о значении неизвестных мне слов во фразах, прямо по смыслу уже известных.
Когда я кончил таким образом свой первый немецкий роман "DURCH NACHT ZUM LICHT" («Из мрака к свету»), который еще гимназистом читал в русском переводе и потом забыл, я только смутно понял его содержание в деталях и сейчас же начал читать снова. При втором чтении я уже уяснил себе половину фраз, а при третьем — почти всё.
Тогда я принялся за новый роман, и уже при втором чтении понял ясно во всех главных деталях. После этого я прочел по два раза еще романов десять.