И начался гон. Сперва Кром ещё останавливался, чтобы перевидеть Лиса, но не спугнуть, а потом перестал. Лис не пытался спрятаться и переждать день на лёжке, зализывая рану, но бежал — словно стремился куда-то. Может, в своё логово? Кром всё ждал, что вот-вот след уведёт его к оврагу или ещё какому укромному месту, но нет. Лис бежал. Рыжий хвост мелькал впереди, дразня и зазывая за собой. С неба слетали редкие снежинки, лыжи чуть слышно шелестели, а Кром всё шёл и шёл, не отрывая взгляда от лисьего следа. Несколько раз он останавливался перевести дух, а потом снова: чащи сменялись просеками, низины — пригорками, лисий хвост вспыхивал шальной искрой где-то там, на другом конце ровного следа. И когда левый глаз заслезился от алого закатного света, Кромгал понял, что день почти миновал. Он прищурился на лесок, в котором скрылся Лис, на след. Тот стал неровным — видать, заговорила уязвлённая лапа. Вряд ли после целого дня хода Лис будет путать след. Тут никаких сил не хватит. Пора отдохнуть — и ему, и охотнику. Кром мягко съехал с пригорка и нырнул в ельник.
Разумный человек не пойдёт в зимний лес без трёх вещей: огнива, топорика и запаса пищи. «Идёшь в лес на день — хлеба бери на седьмицу», — говаривала бабушка. На седьмицу, конечно, многовато, но сухари в его заплечном мешке всегда водились. Набрав валежника, Кром сложил костёр и вдарил кремнем по кресалу. Сноп искр мгновенно подпалил сухой трут, смолистые сучья занялись жарким пламенем. Кром подогрел над огнём чёрствую лепёшку и сжевал её, запивая холодной водой из меха. Солнце давно уже нырнуло в заснеженный окоём, в лесу заухала ночная птица. Кром смотрел на огонь и удивлялся, как это его занесло в такую даль. Суточный ход лисы — полтора десятка поприщ(5). Ну, два. А Лис увёл его почти за три, и неизвестно, залёг ли на ночь. Да нет, залёг, точно — не деревянный же он. Кром вдруг представил, как Лис бежит, глотая колючую снежную пыль, унося в лапе тупую ноющую боль от засевшего наконечника.
— Чудной зверь, — прошептал он. Случалось и ранее заходить за добычей на другой конец Полесья, но никогда ещё не хотелось словить зверя так сильно. И его настиг охотничий яр(6). На ум Крому пришли басни(7), которые сказывала бабка на ночь ему, маленькому. В них охотники уходили в леса, завороженные златорогим оленем или белым лунным волком, а возвращались после многих приключений на тройке коней, с мошной денег и писаной красавицей. В его же басни только Лис-пролаза(8) да костёр в зимнем лесу, а красавица на вечорках — звенит серебряным смехом, нижет для виду бусы. Кром усмехнулся. Ну и ладно. Пусть Вариша как хочет, но Лиса он словит. Хоть для неё, хоть… Да просто так. Просто потому, что на всякого лиса есть свой охотник.
Он подбросил в костёр валежника и, устроившись на куче припасённых еловых ветвей, зябко притулился под деревом. Спал вполглаза, вскидывая иногда голову и сонно прислушиваясь. Где-то перекликались волки, но далеко, нестрашно. Перед рассветом Кром вздрогнул, просыпаясь. Тело ныло после долгого гона, уговаривало повернуть домой, но он пересилил себя: забросал снегом тлеющие угли, вздел лыжи и вновь встал на лисий след.
* * *
Всякий охотник знает: лисица-подранок не ходит через чистые, открытые места. Она выберет лес погуще или западину на равнине. Да только Лис, кажется, этого не знал. Он бежал неверной рысью напрямки через дол; не сворачивая и не петляя, проходил через чащи и перелески. Этот странно прямой след тянул Крома за собой, точно повод. Не зная устали, он скользил на своих быстрых лыжах и к полудню второго дня перестал узнавать места. Равнину пересекала маленькая речушка — безымянный приток Неряди. Кром, помедлив, осторожно перешёл её по неглубоким сугробам и почувствовал себя так, словно вошёл в иномирье. Вроде всё то же — небо да снег, но лес стал реже, вдали завиднелся Загорский кряж и будто самый воздух стал другим на вкус. А следы уводили прямой строчкой по белому полю. Он оглядел их: левая задняя лапа ступала всё тяжелее, иногда Лис даже проваливался, взламывал ей тонкий наст. Больно, наверно. И куда его несёт? Кром уже не надеялся, что Лис ляжет засветло. И точно: будто следуя людскому обычаю, тот опять бежал весь день. К вечеру они оставили позади не менее двух десятков поприщ. Крому казалось, что он вот-вот настигнет Лиса. Что за следующей рощей увидит его, завязшего в снегу. Но Лис, мелькая впереди, всякий раз уходил за перестрел(9).
Под вечер Кром, вымотанный гоном, еле заставил себя развести костёр. Ноги студенисто дрожали в коленях, руки тоже отчего-то слушались плохо. А ещё считал себя выносливым. Он нехотя зажевал пару лепёшек и со стоном улёгся на свалённые наспех сосновые ветви. Так он не бегал ещё никогда. У Лиса-то откуда силы берутся? Ведовство какое-то. Но о возвращении он в этот раз не мыслил. Куда уж теперь поворачивать, после стольких усилий. Много чести… Кром беспокойно задремал под треск горящего валежника. А в нескольких поприщах от него, под корнями вывороченной сосны, Лис, вздрагивая от боли, свернулся в нетугой комок.
Он тоже очень устал.
* * *
На рассвете с неба полетели мягкие крупные хлопья, но Кром не взволновался: след подранка был глубоким, и захочешь — не потеряешь. Он умылся свежевыпавшим снегом и уже привычно двинулся по двойной нитке. Лис теперь шёл не так прытко, иногда скакал на трёх ногах. Кром знал, что настигает его, но не торопился, берёг силы. Вскоре зверь совсем ослабнет, тогда и можно будет его взять.
Кряж встал перед ним неожиданно. Вроде мелькал лишь смутно-корявой полосой на окоёме, но когда Кром выехал из очередной низины на пригорок, то столкнулся с ним, точно с древним закаменевшем змием, поросшим сосновым лесом. Загорский кряж угрюмо нависал над равниной, через которую заплутавшим огоньком скакал Лис. Вон как. Значит, он пришёл из Загорья. Кром там не бывал, а загорских видел только в городе и никогда с ними не разговаривал. Он вновь глянул на заснеженный хребет кряжа. На узких извилистых тропинках он, лесной житель, Лиса не выследит. Надо ловить сейчас, пока не ушёл в свою поднебесную нору. Заслонившись ладонью от пасмурного света, Кром зорко вглядывался в снежный покров долины. В одном месте её пересекал лог — неглубокий, но широкий. Лис пойдёт напрямки — так быстрее. Было бы быстрее, если б он не ковылял на трёх лапах. Кром тронулся с места. Он обойдет лог по ровному и встретит Лиса с другой стороны. И вот теперь надо поторапливаться.
Серое небо, вихрящийся снег, шелест лыж — всё слилось в один смазанный порыв белого ветра. Кром бежал, что есть сил, обходя лог по полукружью. Он заприметил на подходе к кряжу небольшую рощицу и решил укрыться там, поджидая Лиса. Усталость отступила; охотник в нём ощущал близость желанной добычи. Влетев в редколесье, Кром остановился, переводя дух. Лиса он не видел, но знал, что тот либо попытается взойти на кряж, либо придёт в эту рощу — с другой стороны была Нерядь, а в Поречье он мог и раньше перейти, да не перешёл. Ветер тихо посвистывал в ветвях, снег повалил гуще. Кром ждал. Лиса всё не было. Неужто почуял его и ушёл за реку? Только он так подумал, как на снегу зажглось знакомое рыжее пятно. Зверь шёл медленно, не по-лисьи тяжело увязал в сугробах и жался к опушке. Кром спрятался за дерево, подпуская Лиса ближе. Шаг, ещё один. Лук сам собой выскочил из-за плеча, в ладонь лёг тяжёлый томар(10). Кром прицелился в бок, но тетиву завёл до лишь до половины — такой удар ошеломит, вышибет дух, но не убьёт. Тетива упруго натянулась в умелых пальцах и швырнула в Лиса стрелу. В этот же миг зверь учуял что-то: он встал, повёл носом и…
… резко прянул назад.
Томар влетел ему в голову.
Лис взвился, подброшенный ударом, и упал.
Кром бросился к нему. Неужто насмерть зашиб? Неужто зря гнал в такую даль? Он бухнулся на колени рядом с Лисом. Глаза у того были закрыты, но он дышал — мелко-мелко, с присвистом. Кром склонился ниже. Если пробита голова, вряд ли выживет. Он протянул руку и запустил пальцы в мех за острым ухом, ощупывая кость. Лис тут же распахнул глаза и вперил в него мутный плывущий взгляд. Кром замешкался от неожиданности, а Лис вдруг злобно оскалился. Одним молниеносным движением он извернулся и сомкнул клыки на его запястье. Несильно, подумал замерший Кром. Не до крови. Лис косил карим глазом, шумно дышал, но не сжимал челюсти. И ничего не стоило схватить его за горло, стиснуть, заставить выпустить руку — подумаешь, пара царапин останется, но он откуда-то знал, что нельзя этого делать. В глазах лиса было что-то инакое(11). Страшное. А ещё — осознание другой, запредельной силы. Из-под шапки на лоб сбежала капля холодного пота, а Кром всё не мог шелохнуться под тяжёлым тёмным взглядом. А потом всё прошло. Лис разжал челюсти, вздохнул почти по-человечьи и зарылся мордой в снег. В глазах — обычных глазах лесного зверя — слезой собралась боль. Кром вытер лоб, растерянно глядя на него. И что теперь? На поводу Лис идти не сможет. Стянуть лапы и морду да понести на плече? Сюда шёл три дня, обратно все пять придётся. Но делать нечего. Он спустил на снег заплечный мешок и достал из него моток верёвки и нож. Блеск лезвия отразился в прикрытых глазах Лиса. Он дёрнулся, словно пытаясь отползти, а потом…
По телу зверя прошла мучительная судорога. Он забился, расшвыривая снег, глухо заскулил и выгнулся дугой. Шерсть вздыбилась и начала отступать, словно втягиваясь в кожу. Он бешено замотал головой. Лапы прочертили борозды по снегу, сжали в горсти и… Да и не лапы это вовсе, а руки. У ног Крома лежал нагой человек. Парень. Тощий, бледный, с отметиной запёкшейся крови на распухшем бедре. Кром выронил нож.
Оборотень! Вот тебе и бабушкины басни...
Парень в последний раз вздрогнул и обмяк. С искусанных губ сорвался тихий короткий стон, он повернул голову и глянул на Крома. А потом глаза закатились. Тот тоже зажмурился. Что делать с ним? С этим? Он судорожно припоминал, всё, что слышал про оборотней: огромные, жадные до крови, злобные… Кром открыл глаза. Снег ложился на раскинувшееся тело и не таял. Нечисть? Зверь? Но сейчас-то человек. Такой же, как он. Не убивать же. Решившись, он отшвырнул верёвку, подошёл к парню, опустился рядом. Забот теперь было хоть отбавляй, и он отбросил все мысли о нечисти, а вместе с ними и страх. Запасной одежды нет; если они пойдут обратно, парень замёрзнет. Но куда-то же он бежал. Кром взял его за широкие костистые плечи и встряхнул несколько раз:
— Эй! Куда ты шёл?
Веки медленно приподнялись; парень бездумно уставился в ответ.
— Куда. Ты. Шёл? — раздельно повторил Кром. Тот моргнул и перевёл взгляд на кряж.
— Наверх?
Губы беззвучно шевельнулись. Парень поморщился, неловко вытянул исцарапанную руку и ткнул в сторону кряжа. Кром проследил взглядом: он указывал на отвесную стену.
— Куда? — повторил он. Но парень опять забылся. Бредит? Но делать нечего, надо проверить. Может, пещера какая найдётся.
Снег валил всё гуще. Кром тащил на себе лыжи, мешок, да ещё и парня впридачу. Тот кое-как перебирал ногами, не открывая глаз, вис на нём. Чем ближе они подходили к кряжу, тем тоскливее делалось на душе. Нет там ничего. Даже тропок нет, чтобы наверх взойти. Слева голый склон, справа Нерядь. Разве что в прорубь кинуться. Они подошли совсем близко. Метель разгулялась, перед глазами было белым-бело. Кром решил развести костёр у подножия кряжа. Там, должно быть, нападали какие-нибудь ветки, а каменная стена, как он приметил, вдавалась вглубь — хоть от ветра чуток прикроет. Он потащил парня вперёд, стараясь не думать о том, что при таком ветре костёр сразу же затухнет. И тут его уха коснулся звук. Чуждый здесь и такой знакомый. Он встал, как вкопанный, прислушиваясь. Ветер морочит? Нет, вот опять. Он половчее перехватил свою раненую ношу и пошёл туда, где ему чудился звук. Стена кряжа делал поворот, за которым, по виду был обрыв. Он усадил парня прямо в снег и, увязая в наметённых сугробах, пролез дальше. Не обрыв — за поворотом пряталась полоса высокого берега; а подальше, под защитой нависшего каменного склона, стояла изба. Открытая дверь скрипела и хлопала на ветру. Кром улыбнулся, моргая от жалящего снега. Не услышал бы — не заметил. «Знать, не время мне помирать».
Нам.
Спохватившись, он вернулся за…
Лисом? Человеком?
…за раненым. Того уже заметал снег. Кром принял его на спину и так, пошатываясь, ввалился в сени. Притворил дверь, повернул деревянный вертушок. Сени привели в большую комнату. Печь, стол, полог, за пологом наверняка кровать. Туда его? Нет, лучше на широкую лавку под окном, там света больше.
Бабушка Крома по отцу была почитаемой в Полесье знахаркой и травницей. Она много ведала, пыталась учить его, но Крому не перепало лекарского дара. Кое-что он умел, себя лечил сам, но его снадобьям было далеко до тех, что варила бабушка. В последний год жизни она наготовила ему мазей и отваров про запас, как чуяла. Кром берёг их, без крайней нужды не брал, но… Он глянул на парня. Тот по-прежнему был в беспамятстве, но иногда вздрагивал и перебирал ногами, точно бежал куда-то. Рана на бедре выглядела скверно. Кром вздохнул. Если уж не убил, так надо вылечить.
В избе было студёно — вода в вёдрах подёрнулась ледком. Кром сломал его, зачерпнул воды и обмыл руки. Из мешка достал несколько завёрнутых в бересту склянок и чистую тряпицу — всегда с собой носил, мало ли что на охоте приключится. Он перевернул парня набок и осмотрел рану. Наконечник был там: рана почти закрылась, плоть вокруг вздулась и нехорошо покраснела. Кром, прижал парня к лавке и быстро чиркнул по опухоли приготовленным ножом. Тонкая кожица распалась, он надавил на края. Раненый вздрогнул, попытался вырваться, но Кром удержал. Из раны лез гной вперемешку с рыжей шерстью. Он вытянул наконечник, отложил его на подоконник — пригодится, а сам продолжал выдавливать дрянь. Гной сменился сукровицей, потом пошла чистая кровь. Кром закрыл разрез куском тряпицы, смоченным в ледяной воде. Парень так и не пришёл в себя. Видать, гоже он его томаром угостил. Выждав немного, Кром с великой осторожностью смазал края раны «злым» снадобьем — оно убивало заразу, замотал тканью. Теперь надо напоить «добрым» отваром, который очистит кровь и прогонит трясовицу(13). Он влил три капли в ковш с водой, размешал и поднёс к губам парня. Тот фыркнул, закашлялся, разбрызгивая воду. Кром осерчал. Тратит на него бабкин последний дар, а тот ещё и плюётся! Он накрепко зажал парню нос и заставил проглотить снадобье. Всё, больше он ничем помочь не может. Разве что печь протопить? Но тут тело напомнило о трёхдневном гоне по зимнему лесу, и Кром понял, что силы его иссякли. Он пошарил по кровати, нашёл овчинное одеяло и, укрыв первым долгом раненого, прилёг рядом и в ту же секунду уснул.
(1) — 2е февраля
(2) — пушнина
(3) — скоблить тупым ножом
(4) — стрела с узким наконечником
(5) — 1145 м.
(6) — здесь: азарт
(7) — баснью раньше называли вымышленную историю, то, что мы сейчас зовём сказкой
(8) — проныра, пройдоха
(9) — расстояние, с которого можно достать стрелой
(10) — стрела с тупым наконечником или без оного; ими били пушных зверей, чтобы не портить шкурку
(11) — здесь: иное
(12) — Трясовицы или Лихоманки — это злые демоны болезни в облике женщин-сестер; здесь: заражение, лихорадка
Глава 4
Проснулся Кром от непривычного ощущения жаркой тяжести, навалившейся сбоку. Он поморгал, сгоняя сонливость, а потом вспомнил всё и живо обернулся. Раненый спал. Дыхание шумно слетало с пересохших губ, скулы алели неровным румянцем. Нехорошо. Кром сел на лавке, соображая, что сделать в первую очередь. Снаружи завывал ветер, снежная крупа шелестела по стенам избы. Кром нагнулся к окошку, силясь разглядеть что-нибудь сквозь мутноватую слюду. Похоже, сивобородый Сечень разыгрался не на шутку, теперь метелям не будет конца. Как по лютому снеговею домой-то добираться? Взгляд вернулся к раненому. Ладно, сперва надо этого долечить, а там поглядим. В избе было так холодно, что стена у двери уже начала серебриться инеем. Кром поплотнее закутал спящего парня и поднялся. Первым делом — протопить печь.
В прилубе(1) нашлись дрова и береста для растопки. Кром, поразмыслив, поклонился печи и домовому, живущему под ней, молчаливо испросив разрешения похозяйничать в чужом доме. Домовой никак не ответил, но дрова в печи не задымили, не погасли, а занялись быстрым жарким пламенем — стало быть, принял заботу нечаянного гостя. Поставив на место заслонку(2), Кром решил осмотреться как следует.
Поначалу он решил, что попал в зимовку — избёнку, срубленную когда-то неведомым охотником, которая рада принять под кров всякого захожего человека, но не имеет одного хозяина. В зимовках оставляли запас дров (ежели истопил припас, готовь новый для того, кто придёт после тебя), воду, солому для постели. Но эта изба не казалась проходным местом. Всё было уряжено по чтимым от века домовым правилам, даже печь — не коптящий очажок, а настоящая белёная государыня, хоть сейчас пеки пироги для большой семьи. Вот только едва ли тут пёкли. На маленьком столе громоздились немытые горшки и миски, на полу была рассыпана зола, мелкие опилки и всякий сор. Кром ещё мог понять, почему прилуб не отгорожен и не скрыт завесой, — у них с отцом, у двоих мужиков, было так же. Но разводить перед челом печи непотребную грязь? Что же за человек тут живёт? Или не человек вовсе… Он глянул в сторону лавки. Лис явно шёл сюда. Но один ли он тут? А то вдруг стемнеет да и нагрянут родственнички, волки или медведи. Вот уж впрямь, словно в страшную баснь попал. Но баснь или нет, а изба настоящая. И грязь в ней — тоже. Недолго думая, Кром взял пару самых больших горшков и вышел наружу. Ветер мало не сбивал с ног, и он опять подумал, что нипочём бы ему не выжить, если б не Лис и не его жилище. Что ж, тогда тем более надо им послужить.