Посвящаю пионерам Советского Союза
ЧАСТЬ I
РЫЖИЙ ФОМКА
ВСТРЕЧА НА ДОРОГЕ
Ночью, по шоссейной дороге, идущей от Луги к Пскову, шел мальчик. Боязливо оглядываясь, он почти бежал. Был уже октябрь. Стояла сырая холодная погода. Несмотря на это, мальчик был бос. Одежда его была испачкана и изорвана в долгих скитаниях. Сквозь дыры виднелось грязное, худое тело… В глазах мальчика застыл испуг.
Кругом, куда ни кинешь взгляд, видны были следы прошедших страшных боев. Тянувшийся вдоль дороги лес изломан, будто его безжалостно терзали и коверкали чьи-то гигантские руки. Поля изрыты воронками от снарядов.
Вот, завалившись набок, стоит походная кухня со сломанным колесом, а неподалеку — пушка с разорванным стволом. Валяются каски, противогазы.
В канаве, вверх колесами, лежит машина. Видно, ее подбили на дороге, а после столкнули в кювет, чтобы не мешала.
Через дорогу выкопан глубокий ров, вбиты в землю толстые рельсы, надолбы. По сторонам тянутся окопы, траншеи… Видно, жестокая здесь была схватка. Беспомощно вытянув голову, лежит убитая лошадь, так и не выпряженная из разбитой повозки. Дыханье спирает противный сладковатый, трупный запах.
А неподалеку, на бугре, неподвижно вздыбились два танка, — с черным ломаным фашистским крестом и советский. Упершись друг в друга, они застыли, словно два быка, сцепившиеся в смертельной схватке. На люке советского танка лежит обгорелый танкист.
Мальчик остановился и посмотрел назад, туда, где остался такой родной и недоступный сейчас Ленинград. Там, на небе, полыхало багрово-красное зарево. В ночной тишине издалека глухо доносились раскаты канонады…
Мальчуган вздрогнул от холода. Ему стало жутко.
Перекинув с руки на руку связанные вместе рваные ботинки, он быстрее побежал вперед.
Изредка мальчик настороженно посматривал по сторонам, оглядывался назад. Вот он остановился, прислушался… Вдалеке, за поворотом шоссе, послышался рокот автомобиля. Мальчик стремительно бросился в придорожные кусты.
С грохотом промчался тяжелый грузовик. Сидевшие в нем немецкие солдаты громко пели. Мальчик со страхом следил за автомобилем, пока тот не скрылся за поворотом. Затем снова вышел на дорогу.
Но вскоре он опять насторожился. На этот раз ему почудился шорох в придорожных кустах. На мгновение он замер.
«Уж не волк ли?» — подумал он со страхом, и холодный пот выступил у него на лбу.
Прислушался…
Тишина.
Только слышно, как с деревьев с легким шуршаньем срываются пожелтевшие листья и тихо падают на землю да высоко над головой гудят телефонные провода.
Но вот снова послышался шорох. Потом кто-то чихнул.
«Человек», — с облегченьем подумал мальчик, но не двинулся с места. А что, если немцы?.. Повернув голову в сторону, откуда донесся шорох, он напряженно вглядывался в темноту.
Никого.
Одинокая копна сена бросает длинную тень на поляну, освещенную луной.
Из-за копны ему ясно послышался тихий детский плач. Не раздумывая, он свернул с дороги и стал осторожно обходить копну. Тогда он увидел до половины зарывшуюся в сено девочку. Еще тише, чтобы не испугать ее, стал пробираться к сену. Тут только он заметил, что в тени, падающей от копны, на земле лежит человек. Женщина!.. Руки ее раскинуты по сторонам, глаза открыты. Иссиня-бледное лицо с полуоткрытым ртом смотрит куда-то вверх.
— Мёртвая… — чуть слышно прошептал мальчик, и снова холодный пот выступил у него на лбу.
Страшно было двигаться дальше. Но девочка так жалобно плакала. И он, собрав всё свое мужество и осторожно обойдя мертвую, подошел к ребенку. Не зная, с чего начать, ласково проговорил:
— Не плачь!
Девочка от неожиданности вздрогнула, замерла, потом робко подняла голову. Увидев перед собою незнакомого человека, стала его разглядывать. Он был высокий, худой, с бледным лицом. На его лоб густым чубом нависли темные волосы. В руках мальчик держал ботинки, такие же рваные, как и вся его одежда.
— Ты… откуда?
Мальчик, не отвечая, посмотрел на мертвую и тоже спросил:
— А вы откуда?
— Мы беженцы, — ответила девочка. — Из Демьянского района.
— А это кто?
— Это бабушка моя. — Девочка всхлипнула. — Болела, болела и померла. Вот здесь и лежит. — И, помолчав, добавила — Я тоже больная.
Мальчик подошел поближе и сел на сено рядом с девочкой. Ему было холодно, и он спросил, как будто девочка была хозяйкой этой копны:
— А мне можно в сено зарыться?
— Конечно, ложись около меня, — пригласила она.
Мальчик разрыл сено, сделал удобную норку и прилег возле девочки.
— А как тебя звать? — спросил он.
— Меня? Машей, — ответила девочка. — А тебя как?
— Меня Петькой.
И Петьке сразу стало как-то теплее и от сена, и от того, что рядом с ним лежит живой человек.
Помолчав, девочка снова заговорила:
— Папа мой комиссаром в Красной Армии, а мама в партизанах врачом. Хотела и нас с бабушкой взять, да не успела, — Маша вздохнула. — Фашисты нас забрали, довезли до Пскова, а бабушка уже едва живая. Как вышли, — так и упала около вагона. Я присела рядом. Подошли офицеры-эсэсовцы, посмотрели на нас; один из них толкнул бабушку ногой, и все пошли дальше. Поезд тронулся, а мы остались. Только тогда бабушка еще жива была. Еще встала. А вот когда сюда дошли…
Девочка не докончила и, уткнувшись в коленки, зарыдала. Петька, внимательно слушавший печальный рассказ, стал успокаивать ее. Девочка притихла. Пригревшись в сене, Петька тоже задремал. Посмотрев на него, Маша осторожно прикрыла себя и Петьку сеном.
Утром мальчик проснулся первым. Было уже светло. Маша, горячая, раскрасневшаяся, беспокойно металась в бреду. Петька тихонько окликнул ее.
Веки Маши дрогнули и поднялись. Лицо ее горело как в огне, голубые глаза лихорадочно блестели.
— Пить! — попросила она.
Петька вскочил, поднял валявшуюся около старухи глиняную чашку и побежал к канаве. Зачерпнув воды, он вернулся и, боязливо обойдя мертвую старуху, которая при дневном свете казалась еще страшнее, забрался в сено.
Маша пересохшими губами прильнула к чашке и выпила всё. Потом отдала чашку Петьке и сказала:
— Спасибо. Бабушка говорила, что я сильно простудилась и у меня будет воспаление легких.
Петька молча смотрел на девочку, на ее белокурые волосы, в которых запуталось сено, на ее большие голубые глаза.
Как она похожа на Нину, его сестренку, застреленную гитлеровцами!
У Петьки даже слезы навернулись на глаза.
Думая о том, чем бы еще помочь больной, он спросил:
— Есть хочешь? Я достану.
— Нет, — коротко ответила Маша, — только пить хочется.
Петька еще раз сбегал за водой. Он готов был сто раз бегать туда и обратно, только бы помочь белокурой девочке, такой же, как и он сам, одинокой, да еще и больной.
Между тем погода изменилась, подул холодный ветер. Черные тучи повисли над головой. По сену зашуршали первые капли дождя.
Метавшаяся в забытьи Маша на минуту пришла в себя.
— Что это?
— Дождик. Лежи, он скоро пройдет, — ответил Петька, укрывая ее сеном.
Руками и ногами мальчик стал углублять нору в копне. Достаточно расширив ее, он осторожно перетащил туда Машу, потеплее укрыл ее и влез в нору сам.
Непогода всё усиливалась. Весь день и всю ночь бушевала буря, как из ведра лил дождь. Густой лес стонал под порывами сильного ветра.
Петька лежал около Маши, дрожа от холода и страха. Дождь начал пробивать сено, и вскоре мальчику за ворот потекла вода. Как мог, он старался потеплее укрыть Машу и защитить ее от затекавших в сено струек воды.
«Завтра пойду на дорогу, остановлю крестьян, расскажу им всё и попрошу спасти Машу», — решил он.
Успокоенный этой мыслью, мальчик притих, потом заснул. А на ко>пну сена всё лил дождь.
Когда Петька проснулся, горячая ручка Маши лежала у него на шее. Девочка продолжала метаться во сне и изредка тихо вскрикивала в бреду. Мальчик осторожно снял руку Маши и вылез.
Было холодное сырое утро.
Ежась от холода, Петька долго стоял на шоссе, поглядывая то в одну, то в другую сторону, — не покажется ли подвода. Наконец он услышал стук колес. Мальчик сошел с дороги и притаился в кустах. Что, если фашисты? Нет, по дороге ехала крестьянская телега, на которой сидели женщина и бородатый мужчина.
Петька выскочил к ним навстречу и поздоровался.
— Здорово, здорово, — ответил мужчина. — Ты что ж в такую рань по дорогам шатаешься?
Сняв шапку, опустив голову, Петька тихо проговорил:
— Дядя, помогите, девочка умирает.
Проезжие переглянулись.
— А где она?
— Там, — и мальчик показал в сторону копны.
Приблизившись, крестьянин внимательно посмотрел на мертвую старуху, подошел к девочке и взял ее на руки. Маша широко открыла глаза. А бородач, нежно и бережно держа на руках больного ребенка, проговорил глухим сердитым голосом:
— Что делают, проклятые! Баб, ребятишек до чего довели! Ну, постой, за всё будете ответ держать!
Он отнес Машу на телегу и, заботливо уложив ее, строго наказал женщине.
— Закутай потеплее. Видишь, совсем замерз ребенок.
Сам же снова вернулся к копне, завалил сеном мертвую старуху.
— Приду потом с лопатой, похороню по-человечески, — коротко сказал он, возвращаясь к телеге.
Женщина тем временем, бережно укладывая и укутывая Машу, приговаривала:
— Застыла совсем, сиротинка бедненькая… Сестренка, что ли? — повернулась она к Петьке.
— Нет, чужая она.
— Ну, нечего стоять на дороге, — прервал ее мужчина. — Того и гляди фашисты прикатят. А тебе куда, парень? Нам к лесу.
— Мне в Псков надо, — ответил Петька.
— Тогда прощай, малец. Не забывай свою знакомую. Навещай. Деревня Захворово. Запомнишь?
— Не забуду, — кивнул Петька.
Лошадь тронулась. Телега свернула с шоссе на проселок.
Петька долго смотрел вслед телеге, увозившей девочку. Потом тряхнул головой и решительно зашагал вперед.
НЕОЖИДАННЫЙ ДРУГ
— Эй ты, куда идешь? — крикнул Петьке полицейский, когда мальчик вошел в город.
Петька от неожиданности остановился. Полицай в черной форме стоял прислонившись к пивному ларьку.
— Куда идешь? — снова рявкнул он.
Петька, быстро сообразив, что полицай пьян, спокойно ответил:
— К бабушке иду. Она здесь, в Пскове живет.
— Ну катись к своей чертовой бабушке! Много вас тут шляется.
Полицай грузно опустился на скамью возле ларька; голова его свесилась на грудь. Петька, прибавив шагу, скрылся за углом. На Советской улице он увидел лавчонку. У стеклянной двери стоял, видимо, хозяин. Его толстое лицо «украшали» усики, хитрые глазки посматривали на редких прохожих, шагавших торопливо, будто все они спешили куда-то. Лавочник был щеголевато одет и резко отличался от других псковичан в серых, давно истрепавшихся одежонках.
«Хозяин!»— подумал Петька.
Вот разрушенный дом. На его уцелевшем фасаде еще сохранилась вывеска: «Гастрономический магазин».
Петька свернул на Некрасовскую. Проходя мимо Поганкиных палат, мальчик замедлил шаг. Что-то там теперь? Раньше музей был. С отцом сюда ходил, когда в отпуск приезжали. Отец… Вспомнились его сильные добрые руки, ласковый голос. Сердце мальчика защемило. Нет больше отца, никого нет. Всех расстреляли гитлеровцы!
Из ворот Поганкиных палат шумно вышли три эсэсовца-кавалериста, о чем-то переговариваясь, прошли мимо Петьки, повернули на Советскую. Руки мальчика сжались в кулаки. Полным ненависти взглядом он проводил оккупантов.
Выйдя на Гоголевскую, Петька повернул к реке. Уже близко! Он даже забыл про усталость и зашагал быстрее.
«Вот сейчас увижу тетю Полю», — радостно думал он,
Почти бегом мальчик вышел на берег реки. Но что же это? Видно, не туда попал? Никаких домов. Кругом — груда развалин, битый кирпич, обгорелые бревна…
Однако вот же дуб, огромный вековой дуб, под которым раньше любили играть ребятишки. Только сейчас он лежит на земле, вывороченный с корнем, с изломанными и обгорелыми ветвями. А ведь домик тети Поли был совсем рядом!.. Теперь на месте дома — огромная воронка от бомбы.
Петька присел на обгоревший ствол могучего искалеченного дерева и затих. Позабытая было усталость с новой силой охватила его. Натруженные за дни скитаний ноги тупо ныли.
«Никого! Наверно, и их убили. Теперь совсем один. Куда же идти?»
Мальчик долго сидел не двигаясь, охваченный тоской и болью. Потом поднялся и тихо побрел в город.
Долго Петька бродил по городу. Очень хотелось есть. Но куда идти, к кому обратиться? Редкие прохожие шли быстро, боязливо озираясь по сторонам. Немецкие патрули то и дело попадались навстречу, и Петьке приходилось часто прятаться в калитках и подворотнях, пережидая, пока гитлеровцы пройдут дальше.
Усталый и голодный, вышел он, наконец, на берег Псковы и сел на траву отдохнуть. Обхватив колени руками, Петька смотрел на другой берег реки. Вдали виднелась большая Гремячая башня. Когда-то Петька с отцом ходил туда за реку. Тогда там было много ребятишек. Ловили рыбу, купались, играли в мяч. Теперь на противоположном берегу было тихо. Даже галок и тех не видно.
«Видно, фрицы и галок всех пожрали, — подумал Петька. — Надо пойти на рынок, может, там что-нибудь достану», — решил мальчик и медленно побрел по берегу реки.
Небогатым оказался псковский базар, до которого, наконец, добрался Петька. Пусто было в рядах, где торговали рыбой, снетками, какими-то сушеными травками и корешками. Немного оживленнее — в стороне от торговых рядов, — там, где толкучка. Но и здесь смешанной и странной была толпа. Вот у забора, присев на уличную тумбу, примостился старичок. На грязной мешковине он разложил потрепанные старинные дореволюционные книжки, старый будильник и еще какую-то мелочь. Неподалеку пожилая женщина в аккуратном, во многих местах подштопанном пальто держит за кончики вышитую салфеточку, выжидательно поглядывая на проходящих. Ясно, — это псковичи, вынесшие на продажу свое имущество, в надежде на вырученные деньги купить что-нибудь съестное. А рядом снуют какие-то темные типы, торгующие с рук вещами, то ли крадеными, то ли снятыми с убитых. Вот здоровенный полицай потряхивает добротной кофтой, показывает ее какой-то женщине. Она щупает материал, рассматривает вещь и вдруг, заметив на спине кофточки темное пятно, отступает и быстро скрывается в толпе.
— Буду я покупать с покойников! — ворчит она, торопливо проходя мимо Петьки.
Шумной оравой, грубо расталкивая встречных, идут пьяные эсэсовцы. Подойдя к старушке, торгующей семечками, с хохотом насыпают себе полные карманы и уходят, не заплатив.
— Пусто на базаре. Мяса нет, а как свинина выглядит, — я уже и забыла, — с грустью жалуется женщина с болезненно серым лицом.
— И-и, какая там свинина! Хлеб-то нынче какой — с мякиной да с льняным семенем, так и его не получишь. Всё пожрал проклятый Гитлер! — озлобленно откликается тетка, тут же испуганно оглянувшись на стоящего рядом Петьку, подталкивает собеседницу и уходит с нею с базара.
«Тут тоже голод», — тоскливо подумал Петька и двинулся дальше по базару.
Вдруг заверещал пронзительный свисток. Толстый полицай грубо разгонял народ.
Толпа ринулась в сторону. Пробегая, кто-то больно толкнул Петьку. От неожиданности мальчик едва не упал. Куда это все понеслись? Он растерянно оглядывался по сторонам.
— Эй, оголец, не спи! — услышал вдруг Петька раздавшийся сзади веселый и звонкий голос.
Он отскочил в сторону и хотел было бежать. Но сзади кто-то снова громко окликнул его. Петька оглянулся. Он увидел взобравшегося на большой чурбан рыжего взлохмаченного мальчишку. Весело приплясывая, парнишка скорчил Петьке озорную рожу, а потом обеими руками показал полицейскому длинный нос.