– Я спрашиваю, возможно ли вообще?
– Думаю, что да, – не очень твердо ответил барон.
– В таком случае, доставь ее ко мне. А заодно и этого бездельника Каширского.
– Постараюсь, – кивнул барон и поставил еще одну кляксу.
– А теперь мы подымем чары за успех нашего грядущего похода! – провозгласил князь Григорий и извлек из-под плаща крупную бутыль с красной жидкостью. Откуда-то появились не совсем чистые чарки, и князь щедро налил каждому по полной. – Ну, за победу!
– За Родину, за князя Григория! – выкрикнул воевода Селифан и первым опрокинул в себя содержимое чарки. Остальные незамедлительно последовали его примеру, кроме одного упыря, самого пожилого и матерого, который осушил чарку медленно, цедя и смакуя каждый глоток.
– Хорошая кровушка, – похвалил он, вылизав чару до последней капельки. – И видно, что выдержка не меньше ста годов.
– Бери выше – все двести, – удовлетворенно посмеиваясь, проурчал князь Григорий. – Из старых запасоу. А ежели точнее – кровушка моего высокородного тестя, сиречь князя Ивана Шушка.
– Ух ты! – восхитился вурдалак помоложе. – А я слыхивал, будто кровь высокородных особ голубого цвета!
– А она и есть голубая, погляди внимательнее, – и князь Григорий плеснул юноше еще пол чарки.
– Точно, голубая! – восхищенно выдохнул вурдалак, хотя жидкость была ярко-красной.
ГЛАВА ВТОРАЯ
НЕ БУДИТЕ СПЯЩУЮ АННУ СЕРГЕЕВНУ
Альберт искоса глянул на Гробослава, пытаясь определить, говорит ли он всерьез или со скрытой издевкой, но тут не выдержала Анна Сергеевна.
– Да что вы тут, – далее она подпустила несколько не совсем цензурных выражений, – всякой фигней занимаетесь! Да если вы не дадите войск, то я такое учиню, что все вы, трам-тарарам, в гробу перекувыркнетесь!
В возбуждении чувств Анна Сергеевна схватила со стола баронскую кружку и залпом выпила. Гробослав, который пришел раньше всех и успел подлить туда некоего отравного зелья, даже привстал на стуле, ожидая быстрой, но мучительной смерти, однако Анна Сергеевна лишь встряхнула белокурой головкой и как ни в чем не бывало опустилась в кресло. Видимо, на нее яд воздействовал как успокоительное.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Многие знают, каково это – подыматься рано утром, когда так хочется еще немного поспать.
По роду занятий Анне Сергеевне приходилось вставать в шесть утра, но с недавних пор ровно за пол часа до будильника ее будил телефонный звонок. Это происходило почти каждое утро, и если даже телефон молчал, то Анна Сергеевна все равно просыпалась в половине шестого и уже не могла заснуть. Из-за того, что ее лишали предутреннего сна, Анна Сергеевна весь день ходила одновременно и сонная, и раздраженная, но втайне сознавалась себе, что уже ждет утреннего звонка, и если его не было, то чувствовала себя еще более опустошенной.
В первые дни человек на том конце провода молчал и, выждав минуту, клал трубку, а через неделю заговорил. Но заговорил такое, что Анна Сергеевна решительно не могла понять, о чем, собственно, идет речь. При этом все ее попытки выяснить, чего от нее хотят, оставались без ответа. Знакомые советовали ей прибегнуть к помощи милиции, чтобы раз и навсегда прекратить это телефонное хулиганство, но Анна Сергеевна предпочитала без особой нужды не вступать в сношения с государственными органами, и в милицию не обращалась, надеясь разобраться сама.
В это утро Анна Сергеевна, как всегда, ждала звонка, и даже заранее включила торшер. Но телефон молчал. Подождав до без двадцати пяти шесть, Анна Сергеевна погасила торшер в надежде если и не поспать, то хотя бы подремать до шести часов, но тут раздался звонок.
– Да! – рявкнула Анна Сергеевна, нащупав в темноте трубку.
– Госпожа Глухарева? – раздался привычный вежливый голос, довольно высокий, который мог принадлежать и мужчине, и женщине, и даже ребенку.
– Погодите минутку, – попросила Анна Сергеевна. Сегодняшний звонок она решила встретить во всеоружии, одолжив у соседей магнитофон и телефонный аппарат с громкоговорителем.
Анна Сергеевна зажгла свет и включила все эти достижения техники:
– Слушаю вас. И вообще – или скажите, кто вы и что вам нужно, или перестаньте хулиганить. А то вам не поздоровится!
– Ну ладно, – решились на том конце провода. – Вы правы, Анна Сергеевна, пора переходить к делу. А дело в том, что известная вам высокопочтенная особа нуждается в вашей помощи и велела передать, что в долгу не останется.
– Какая особа? Что за услуги? – тут же с напором стала расспрашивать Анна Сергеевна.
– Ну, вы понимаете, что это разговор, мягко говоря, не совсем телефонный, – зажурчал голос в динамике. – Могу только сказать, что ваша помощь нужна по ту сторону известного вам городища.
– Я должна подумать, – сказала Анна Сергеевна, пропустив мимо ушей последние слова.
– Да-да, разумеется, – засуетился ее собеседник. – Надеюсь, недели вам хватит? Поверьте, если бы не особые обстоятельства, то мы не стали бы вас тревожить!
– Ладно, позвоните через неделю, – милостиво разрешила госпожа Глухарева, невольно включаясь в не совсем понятную игру. – Но не звоните больше по утрам, дьявол вас побери!
– Миль пардон, мадемуазель, я не предполагал, что это будет вам столь неприятно, – рассыпался в извинениях невидимый собеседник. – Больше такое не повторится, уверяю вас!
Из динамика раздались короткие гудки. Анна Сергеевна положила трубку, выключила запись, прокрутила пленку чуть назад и поставила на воспроизведение.
– А ведь я узнала голос! – воскликнула Анна Сергеевна, прослушав запись. – Ну, теперь он у меня получит, артист недоделанный!
Анна Сергеевна выключила магнитофон и глянула на часы – они показывали без десяти шесть. Ложиться уже не имело смысла, и Анна Сергеевна, накинув халат поверх темного ночного белья, поплелась на кухню готовить завтрак.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГРОБ ДЛЯ ОЛИГАРХА
– …так покойся же, боярин Василий, с миром, – вещал дворецкий. И со слезами завершил: – И суждено душе нетленной В веках скитаться по Вселенной.
(Очевидно, сочиняя погребальное напутствие, Грендель все-таки не удержался от того, чтобы вставить туда парочку своих гениальных строчек).
Промокнувши глаза платочком, дворецкий отошел в сторону, а его место занял квартет плакальщиц-кикимор, Кузькиных знакомых. Обступив гроб, они жалостно заголосили:
– Ох ты батюшка боярин свет-Васильюшка,
На кого ж ты нас покинул, горемычныих,
В путь далекий ты собраисся,
Во неродную землю-матушку,
Во землю-матушку во болотную…
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Таких похорон городское кладбище не видало давно. А может быть, и вовсе никогда. Площадка перед входом была вся уставлена автомобилями, среди которых преобладали "Мерседесы", "Вольвы" и "БМВ", из чего можно было определить социальный статус пришедших проводить покойного в последний путь: крупный бизнес, крупное чиновничество и крупный криминал. На фоне иномарок весьма сиротливо смотрелись старенький синий "Москвич" и не менее пожилая "Волга" кофейного цвета, служебная автомашина мэра.
Покойник, лежавший в роскошном гробу из карельской березы с позолоченными скобочками, петельками и прочими финтифлюшками, считался человеком авторитетным во всех трех категориях городского бомонда – это был банкир и общественный деятель Иван Владимирович Шушаков, которого пресса желтого и всех иных оттенков уважительно именовала "нашим олигархом".