Новая книга петербургского писателя и исследователя Н.М. Коняева посвящена политическим событиям 1918-го, "самого короткого" для России года. Этот год памятен не только и не столько переходом на григорианскую систему летосчисления. Он остался в отечественной истории как период становления и укрепления большевистской диктатуры, как время превращения "красного террора" в целенаправленную государственную политику. Разгон Учредительного собрания, создание ЧК, поэтапное уничтожение большевиками других партий, включая левые, убийство германского посла Мирбаха, левоэсеровский мятеж, убийство Володарского и Урицкого, злодейское уничтожение Царской Семьи, покушение на Ленина - вот основные эпизоды этой кровавой эпопеи. Все "странности" и "нестыковки" в поведении Ленина, Троцкого, Дзержинского, Свердлова, других больших и малых "вождей" объясняются антинациональной и антинародной политикой "большевиков-интернационалистов", их стремлением разжечь Гражданскую войну и разрушить российскую государственность. Книга основана на обширном документальном материале.
Содержание:
Глава первая. - ЛЕНИН, ТРОЦКИЙ И… ДЗЕРЖИНСКИЙ 1
Глава вторая. - ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 9
Глава третья. - РОЖДЕНИЕ ПЕТРОЧЕКА 17
Глава четвертая. - НАКАНУНЕ 26
Глава пятая. - В ПОДВАЛАХ ЧК 35
9 45
Глава шестая. - СЕНГИЛЕЙСКИЙ ТУМАН ИЮНЯ 45
Глава седьмая. - ТАЙНЫЙ АГЕНТ ДЗЕРЖИНСКОГО 54
Глава восьмая. - ЗАГАДКИ 6 ИЮЛЯ 60
Глава девятая. - ЕКАТЕРИНБУРГСКАЯ ТРАГЕДИЯ 66
Глава десятая. - НОВОЛАДОЖСКАЯ ВАНДЕЯ 75
Глава одиннадцатая. - ОН УБИВАЛ, СЛОВНО ПИСАЛ СТИХОТВОРЕНИЕ 80
Глава двенадцатая. - ФИАЛКИ ДЛЯ ИЛЬИЧА 89
Глава тринадцатая. - НОВОЛЕТИЕ КРАСНОГО ТЕРРОРА 95
ЭПИЛОГ 103
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА 104
ИЛЛЮСТРАЦИИ 104
Примечания 105
Ссылки 107
Н.М. Коняев
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Начало террора. 1918 год
Когда надлежало соблюдать закон, они попирали его; а теперь, когда закон перестал действовать, они настаивают на том, чтобы соблюдать его. Что может быть жалче людей, которые раздражают Бога не только преступлением закона, но и соблюдением его?
Иоанн Златоуст
Глава первая.
ЛЕНИН, ТРОЦКИЙ И… ДЗЕРЖИНСКИЙ
Русской массе надо показать нечто очень простое, очень доступное ее разуму.
В.И. Ленин
Русский народ - дрова в топке мировой революции…
Л.Д. Троцкий
ВЧК - лучшее, что дала партия.
Ф.Э. Дзержинский
Широкие, чинные коридоры Смольного института благородных девиц как-то сразу сделались по-восточному тесными и неопрятными. Между похожих на биндюжников матросов с маузерами бегали черноволосые, юркие большевики с жуликоватыми глазами, звучали визгливые голоса.
И устраивалось все необыкновенно грязно, неудобно и бестолково.
Ленину отвели для отдыха комнату, в которой почему-то почти не было мебели, только в углу валялись брошенные на пол одеяла и подушки.
Но и прокуренные, заплеванные "страшными" и "веселыми чудовищами" коридоры, и мышиный, смешанный с чесноком, запах, которым пропитались подушки и одеяла, не вызывали отвращения.
Это был запах русской революции.
Широко раздувая ноздри, устраивался Ленин на своей первой смольнинской постели… Но только закрыл глаза, как вбежал в комнату Троцкий в потертом, засыпанном перхотью сюртуке.
- Устроились, Владимир Ильич? - спросил он, опускаясь рядом на одеяла.
- Да… - ответил Ленин. - Слишком резкий переход от подполья, от переверзенщины к власти… Es schwindelt…
- У меня тоже кружится голова… - признался Троцкий. Он не договорил - в двери заглянули:
- Дан говорит, товарищ Троцкий, нужно отвечать! Троцкий убежал в зал, где шло заседание съезда Советов, ответил товарищу Дану и снова вернулся в комнату с одеялами . С порога заговорил, продолжая мысль, которая жила в нем, не прекращаясь, все последние дни…
- Да-да… Самое трудное теперь - не захлебнуться в событиях революции. Быстрый успех обезоруживает, как и поражение…
Ленин сбросил с себя одеяло и подошел к окну, за которым грязноватые октябрьские сумерки мешались с серыми солдатскими шинелями, со страшной ночною чернотою матросских бушлатов…
- Если это и авантюра, товарищ Троцкий, то в масштабе - всемирно-историческом! - сказал Ленин, чуть наклонившись вперед и заложив большие пальцы рук за вырезы жилета. - Это такая авантюра, которой не видывал мир!
Сколько раз видел Троцкий это движение, но до сих пор не мог привыкнуть к той поразительной метаморфозе, что происходила в такие мгновения с Ильичом. Голова сама по себе не казалась большой, но, когда Ленин наклонял ее вперед, огромными становились лоб и голые выпуклины черепа…
Троцкому казалось тогда, что Ленин пытается разглядеть нечто еще не видимое ни окружающим, ни ему самому. Как-то сами собой из-под могучего лобно-черепного навеса выступали ленинские глаза…
"Угловатые скулы освещались и смягчались в такие моменты крепко умной снисходительностью, за которой чувствовалось большое знание людей, отношений и обстановки - до самой что ни на есть глубокой подоплеки. Нижняя часть лица с рыжевато-сероватой растительностью как бы оставалась в тени" .
Ленин заговорил быстро, без пауз, и картавый смысл его речи сводился к тому, что большевики смогут закрепить свою власть в стране, - голос Ленина смягчился, сделался гибче и по-лукавому вкрадчивей, - только разрушив ее!
Ленин восхищал Троцкого.
В этом хазарском вожде российского пролетариата почти не ощущалось еврейства…
Кажется, ни матьеврейка , ни годы, проведенные в революционных кругах, не оставили в Ленине никакого следа, кроме рыжины и картавой неспособности правильно выговаривать звуки русского языка.
Но при этом - интернационалист Троцкий это очень остро чувствовал! - Владимир Ильич был евреем гораздо большим, чем мать, чем сам Троцкий, чем все товарищи по партии…
Рожденный и выросший на Волге, каким-то немыслимым чудом проник Ленин в тысячелетнюю даль еще не сокрушенного русскими князьями каганата, напился злой и горючей хазарской мудрости и, потеряв почти все еврейские черты, стал евреем в вершинном смысле этого слова…
Он так необыкновенно развил в себе желание и способности лично воздействовать на историю, что всегда, пусть и подсознательно, воспринимал общественные отношения только в соотношении с самим собою, так, как будто всегда находился в их центре… Все, что не встраивалось в эту модель общественного устройства, отвергалось им, подлежало осмеянию и забвению…
Снова вспомнилось Троцкому то острое, подобное слепящему удару ножа, восхищение Лениным, которое испытал он на Апрельской конференции…
Что-то долго и скучно говорил Коба.
Сталин тогда приехал из Сибири, не скрывая своих претензий на руководство партией.
И вот в самый разгар его работы, которой Сталин придавал характер работы вождя, и появился Ленин. Он вошел на совещание, точно инспектор в классную комнату, и, схватив на лету несколько фраз, повернулся спиной к учителю и мокрой губкой стер с доски все его беспомощные каракули.
У делегатов чувства изумления и протеста растворились в чувстве восхищения. У самого Сталина, это было видно по его лицу, обиду теснила зависть, зависть - бессилие. Коба оказался посрамлен перед лицом всей партийной верхушки, но бороться было бесцельно, потому что и сам Сталин тоже увидел новые, распахнутые Лениным, горизонты, о которых он и не догадывался еще час назад.
Сейчас, когда совершился Октябрьский переворот, было так же…
Только теперь на месте Сталина оказался он, Троцкий…
1
К сожалению, кроме воспоминаний самого Л.Д. Троцкого, рассыпанных по томам его сочинений, никаких свидетельств о том, что происходило тогда в комнате с одеялами, не осталось.
"Биографическая хроника жизни В.И. Ленина", избегающая в числе многих сподвижников В.И. Ленина упоминания Л.Д. Троцкого, не говорит и об этой комнате…
В "Хронике" отмечены лишь разговор В.И. Ленина с рабочим А.С. Семеновым, беседа с инженером-технологом Козьминым, интервью корреспонденту "Рабочей газеты", отдых на квартире В.Д. Бонч-Бруевича, но никаких упоминаний о встречах и разговорах с видными работниками партии нет или они обезличены участием В.И. Ленина в различных заседаниях…
Тем не менее мы склонны верить утверждениям Л.Д. Троцкого (косвенно они подтверждаются воспоминаниями других сподвижников В.И. Ленина), что именно в той комнате с одеялами и была выработана принципиально новая стратегия государственного строительства.
Тут надобно сделать пояснение.
Многие критики большевиков совершенно справедливо указывают на антинародный, антигосударственный характер их деятельности. Однако как только встает вопрос, а почему этим антирусским силам удалось захватить власть в России, разговор уходит в туманные рассуждения о масонском заговоре, о происках мировой закулисы, которые не столько отвечают на вопрос, сколько переформулируют его.
Спору нет, и заговор был, и мировая закулиса не дремала, но ведь не об этом речь, а о том, почему русское национальное и государственное сознание оказалось неспособным противостоять атаке злых сил, почему русское общество позволило захватить власть в стране жалкой кучке заговорщиков…
В воспоминаниях знаменитого террориста и военного генерал-губернатора Петрограда Б.В. Савинкова ответа на этот вопрос нет, но из них становится ясно, что в октябре 1917 года та часть русского общества, которая получала жалованье за то, чтобы оберегать страну, и не собиралась противостоять большевикам…
"25 октября 1917 года рано утром меня разбудил сильный звонок. Мой друг, юнкер Павловского училища Флегонт Клепиков, открыл дверь и впустил незнакомого мне офицера. Офицер был сильно взволнован.
- В городе восстание. Большевики выступили. Я пришел к Вам от имени офицеров Штаба округа за советом.
- Чем могу служить?
- Мы решили не защищать Временного правительства.
- Почему?
- Потому что мы не желаем защищать Керенского.
Я не успел ответить ему, как опять раздался звонок и в комнату вошел знакомый мне полковник Н.
- Я пришел к Вам от имени многих офицеров Петроградского гарнизона.
- В чем дело?
- Большевики выступили, но мы, офицеры, сражаться против большевиков не будем.
- Почему?
- Потому что мы не желаем защищать Керенского.
Я посмотрел сначала на одного офицера, потом на другого. Не шутят ли они? Понимают ли, что говорят? Но я вспомнил, что произошло накануне ночью в Совете казачьих войск, членом которого я состоял. Представители всех трех казачьих полков, стоявших в Петрограде (1, 4 и 14-го), заявили, что они не будут сражаться против большевиков. Свой отказ они объяснили тем, что уже однажды, в июле, подавили большевистское восстание, но что министр-председатель и верховный главнокомандующий Керенский "умеет только проливать казачью кровь, а бороться с большевиками не умеет" и что поэтому они Керенского защищать не желают.
- Но, господа, если никто не будет сражаться, то власть перейдет к большевикам.
- Конечно.
Я попытался доказать обоим офицерам, что каково бы ни было Временное правительство, оно все-таки неизмеримо лучше, чем правительство Ленина, Троцкого и Крыленки. Я указывал им, что победа большевиков означает проигранную войну и позор России. Но на все мои убеждения они отвечали одно:
- Керенского защищать мы не будем.
Я вышел из дому и направился в Мариинский дворец, во временный Совет республики (Предпарламент. - Н.К.).
На Миллионной я впервые встретил большевиков - солдат гвардии Павловского полка. Их было немного, человек полтораста. Они поодиночке, неуверенно и озираясь кругом, направлялись к площади Зимнего дворца.
Достаточно было одного пулемета, чтобы остановить их движение".
Пулемета, как мы знаем, не нашлось.
Зимний дворец вместе с Временным правительством защищали лишь мальчишки-юнкера да женский батальон.
Причины этого отказа Временному правительству в защите можно поискать и в том, как трусливо и подло "сдал" А.Ф. Керенский армию во время так называемого Корниловского мятежа, но во главе тут - конечно же откровенно антирусская политика Временного правительства.
Лидеры партий, пришедших к власти, не считали нужным скрывать, что Февральская революция была совершена во имя еврейских интересов.
"Я бесконечно благодарен вам за ваше приветствие, - отвечая председателю Еврейского политического бюро Н.М. Фридману, говорил глава Временного правительства князь Георгий Евгеньевич Львов. - Вы совершенно правильно указали, что для Временного правительства явилось высокой честью снять с русского народа пятно бесправия евреев, населяющих Россию".
"В ряду великих моментов нынешней великой революции, - вторил ему не менее известный член Государственной Думы Н.С. Чхеидзе, - одним из самых замечательных является уничтожение главной цитадели самодержавия - угнетения евреев".
А Павел Николаевич Милюков, будучи министром иностранных дел, так рапортовал Якову Шиффу, директору банкирской фирмы в Америке "Кун, Лейб и К°", финансировавшей русскую революцию: "Мы едины с вами в деле ненависти и антипатии к старому режиму, ныне сверженному, позвольте сохранить наше единство и в деле осуществления новых идей равенства, свободы и согласия между народами, участвуя в мировой борьбе против средневековья, милитаризма и самодержавной власти, опирающейся на божественное право. Примите нашу живейшую благодарность за ваши поздравления, которые свидетельствуют о перемене, произведенной благодетельным переворотом во взаимных отношениях наших двух стран".
В.Д. Набоков изволил пошутить по этому поводу, что состоявшееся в октябре 1917 года совещание старшин Предпарламента можно было назвать синедрионом, ибо "подавляющая часть его состава были евреи".
А.И. Солженицын в книге "Двести лет вместе" достаточно убедительно показывает, что власть Временного правительства простым населением воспринималась как власть еврейская, и большевики, хотя, разумеется, и не поддерживали антисемитских настроений в обществе, но, "ведя своё движение под лозунгом "долой министров-капиталистов", не только не глушили эту струю, а не гнушались раздувать:… мол, Исполнительный Комитет ведёт себя относительно правительства так чрезвычайно умеренно лишь потому, что всё захвачено капиталистами и евреями".
Много говорилось, насколько точно был выбран Лениным момент для производства переворота. Гениально точно рассчитал он, когда, свергнув Временное правительство (обладавшее, кстати сказать, нулевой легитимностью), большевики, пусть и на короткий момент, но будут восприняты русским народом не как захватчики, а как освободители от ненавистной власти А.Ф. Керенского.
Но эта победа - победа момента. Она могла уплыть из рук, растаять в руках, как будто ее и не было.
Гениальность Ленина не только в том, что он определил момент, когда можно захватить власть. В комнате с одеялами он совершил невозможное - нашел способ, как закрепить свою власть навсегда…
2
Первыми Декретами, принятыми съездом Советов сразу после переворота, были заложены основы для разрушения России как государства…
Сами по себе сформулированные в Декрете о мире предложения "начать немедленно переговоры о справедливом, демократическом мире, без аннексий… и контрибуций" никакого практического значения не имели и не могли иметь, потому что декрет не оговаривал, кто и с кем должен договариваться. Не определено было и то, как должны осуществляться переговоры. Предлагалось только вести переговоры открыто, ликвидировав все тайные соглашения и договоры.
Более того…
После обращения ко "всем воюющим народам и их правительствам" Ленин вычеркнул из декрета все упоминания о правительствах воюющих стран, и все предложения декрета адресовались нациям, воюющим народам и полномочным собраниям народных представителей, которыми, как это доказали сами большевики, могли стать любые авантюристы…
И предложения эти говорили не столько о мире, сколько об устройстве мировой революции: "Рабочие названных стран поймут лежащие на них теперь задачи… помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс от всякого рабства и всякой эксплуатации".