Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) - классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 - 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У. Б. Йейтса.
Содержание:
СКАЗИТЕЛЬ 1
ВЕРА И НЕВЕРИЕ 1
ПОМОЩЬ СМЕРТНЫХ 2
ДУХОВИДЕЦ 2
ДЕРЕВЕНСКИЕ ПРИЗРАКИ 3
"ПРАХ ПОКРЫЛ ЕЛЕНЫ ОЧИ" 4
ХОЗЯИН СТАД 6
ПАМЯТЬ СЕРДЦА 6
ЧЕРНОКНИЖНИКИ 7
ДЬЯВОЛ 7
ТЕОЛОГИ СЧАСТЛИВЫЕ И НЕСЧАСТЛИВЫЕ 7
ПОСЛЕДНИЙ ГЛИМЕН 8
REGINA, REGINA PIGMEORUM, VENI{6} 10
"ОНИ СИЯЛИ ЯРОСТНО И ЯСНО" 10
ЗАЧАРОВАННЫЙ ЛЕС 11
ТАИНСТВЕННЫЕ СУЩЕСТВА 12
АРИСТОТЕЛЬ-КНИЖНИК 12
ДЕМОНИЧЕСКАЯ СВИНЬЯ 12
ГОЛОС 13
ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ 13
ТЕ, КТО НЕ ЗНАЕТ УСТАЛОСТИ 14
ЗЕМЛЯ, ВОДА И ПЛАМЯ 15
СТАРЫЙ ГОРОД 15
ЖИВЫЕ САПОГИ 15
ТРУС 16
ТРИ О'БИРНА И ЗЛЫЕ ФЭЙРИ 16
ДРАМКЛИФФ И РОССЕС 16
КРЕПКИЙ ЧЕРЕП, БОЖИЙ ДАР 18
МОЛИТВА МОРЯКА 18
О БЛИЗОСТИ НЕБА, ЗЕМЛИ И ЧИСТИЛИЩА 18
ЕДОКИ ДРАГОЦЕННЫХ КАМНЕЙ 18
МАТЕРЬ БОЖЬЯ НА ГОРАХ 19
ЗОЛОТОЙ ВЕК 19
УПРЕК ШОТЛАНДЦАМ, УТРАТИВШИМ ДОБРОЕ РАСПОЛОЖЕНИЕ СОБСТВЕННЫХ ДУХОВ И ФЭЙРИ 20
ВОЙНА 21
КОРОЛЕВА И ДУРАК 21
О ТЕХ, КТО ДРУЖИТ С ФЭЙРИ 22
ГРЕЗЫ БЕЗ ВСЯКОЙ МОРАЛИ 24
У ОБОЧИНЫ ДОРОГИ 26
Примечания 26
Примечания автора 28
Уильям Батлер Йейтс
Кельтские сумерки
СКАЗИТЕЛЬ
Немалую часть рассказанных в этой книге историй поведал мне человек по имени Падди Флинн, маленький ясноглазый старик, ютившийся в крохотной, в одну комнату, и с прохудившейся крышей хижине в деревне Баллисдейр, в самом, с его точки зрения, "знатном" - имелся в виду народ холмов - месте во всем графстве Слайго. Есть они, конечно, и в других местах, но с Драмклиффом или Дромахайром всем прочим тягаться трудно. Когда я впервые увидел его, он сидел, скрючившись, у огня, и рядом с ним стояло ведро грибов; в другой раз я застал его прямо под забором - он спал как младенец и улыбался во сне. Он всегда был приветлив и весел, хотя по временам мне казалось, что я отследил в глазах его (быстрых, словно глаза кролика, и глядели они, как будто из нор, из двух морщинистых темных норок) толику грусти, которая, однако, и сама была отчасти в радость; мечтательная тихая грусть зверей и людей, живущих, как звери, чутьем.
А жизнь, нужно сказать, его не баловала вовсе - донимаемый деревенскими ребятишками, он брел по ней, заключенный в тройную клетку старости, чудаковатости и глухоты. Может, оттого он и прописывал себе и всем прочим весьма своеобразную жизнерадостность - как средство ото всех невзгод. Так, он очень любил рассказывать историю о том, как Св. Колумкилле вылечил свою мать. Как-то раз святой пришел к ней и спросил: "Как ты чувствуешь себя сегодня, матушка?" - "Хуже", - ответила та. - "Бог даст, завтра будет еще того хуже", - сказал ей на это святой. Назавтра Колумкилле пришел снова, и повторился в точности такой же разговор, но на третий день мать сказала: "Лучше, сынок, благодарение Богу". И тогда святой ответил ей: "Бог даст, завтра будет еще того лучше". Еще ему нравилось рассказывать о том, как Судия, в день Страшного Суда награждая праведного и обрекая на вечные муки грешника, улыбается равно ласково. Самые странные на сторонний взгляд вещи могли вдруг обрадовать его, как и опечалить. Я спросил его однажды, видел ли он когда-нибудь маленький народец, и получил в ответ: "А кто как не они донимает меня всю мою жизнь?" Еще я спросил, не приходилось ли ему встречать баньши. "Да, я видел одного, - сказал он, - внизу, у реки. Он сидел и шлепал по воде руками".
ВЕРА И НЕВЕРИЕ
Даже и в западных деревнях встречаются порой люди неверующие. Одна женщина рассказывала мне на прошлое Рождество, что она не верит ни в ад, ни в призраков. Ад выдумали попы, чтобы люди вели себя хорошо; а духам, согласно твердому ее убеждению, никто бы не позволил "слоняться по земле без дела", как бы им того ни хотелось; "но фэйри есть, и эльфы есть, и водяные лошади, и падшие ангелы". И еще один мужчина из тамошних, у которого на руке был вытатуирован индеец-мохоук, придерживался таких же совершенно взглядов. Какие бы сомнения тебя ни посещали, в существовании фэйри сомневаться не приходится, потому что, как заявил мне тот человек с индейцем-мохоуком на руке, "с точки зрения разума они вполне объяснимы".
Что-то около трех лет назад в деревне Грейндж, неподалеку от Бен Балбена, ночью пропала вдруг девочка, работавшая там в прислугах. Сразу же прошел слух, что ее украли фэйри, и люди в деревне взволнованы были до крайности. Говорили, что один из местных жителей схватил ее в последний момент и долго с фэйри за нее боролся, но в конце концов они одержали-таки победу, а в руках у него вместо девочки осталось метловище. Обратились к местному констеблю; он тут же организовал поиски, а кроме того, посоветовал крестьянам сжечь на том лугу, с которого она пропала, весь букалаунс (крестовник), потому что букалаунс для народа холмов - травка священная. Они всю ночь выжигали крестовник, а констебль читал тем временем какие-то заклятья. Наутро девочку обнаружили на этом самом лугу. Она рассказала, что фэйри увезли ее прочь, очень далеко, на лошади-фэйри. В конце концов она увидела большую реку, и тот человек, который пытался ее спасти - шутка вполне в духе фэйри, - плыл вниз по течению в пустой ракушке сердцевидки. А по дороге спутники упомянули в разговоре имена нескольких жителей деревни, которым суждено было вскорости умереть.
ПОМОЩЬ СМЕРТНЫХ
В древних сказаниях часто приходится слышать о том, как боги уносят с собой человека, чтобы он помог им в битве; сам Кухулин одержал однажды верх над богиней Фанд, когда помог ее сестре и мужу сестры победить чужой народ в Стране Обетованной. А еще мне говорили, что фэйри не могут даже играть в хёрлей, если за каждую из сторон не станет играть смертный, чье тело - или то, что фэйри, по словам сказителя, взбредет на ум подложить на это время вместо тела, - лежит себе и спит спокойно дома. Без помощи смертных они как дым и не могут даже ударить по шару. Как-то раз мы вдвоем с приятелем бродили по болотистой равнине в графстве Голуэй, и по дороге нам попался старик с резкими, крупными чертами лица - он копал канаву. Приятелю моему доводилось прежде слышать, что этот самый человек, давно, еще в молодости, видел нечто в высшей степени удивительное, и нам-таки удалось в конце концов выудить из него эту историю. Когда он был подростком, ему пришлось однажды работать в поле вместе с тремя десятками других мужчин, женщин и подростков. Случилось это где-то за Туамом, неподалеку от Нокнагура. И вдруг они, все тридцать человек разом, увидели на расстоянии что-то около полумили фэйри, их там было сотни полторы. Двое, одетые в темное, как принято было в те времена одеваться среди людей, стояли ярдах в ста друг от друга, на прочих же одежда была всех цветов радуги, и сшитая в две полосы, и в разноцветную шашечку, а на некоторых - еще и красные жилеты в придачу. Чем они там занимались, он, наверное, видеть не мог, но впечатление было такое, что они как раз играли в хёрлей, ибо "вид у них был точь-в-точь такой". Иногда они вдруг пропадали с глаз, а затем появлялись снова - "он почти готов в том поклясться" - прямо из тел тех двух людей, одетых в темное. Те двое росту были вполне человеческого, а остальные - совсем маленькие. Он наблюдал за ними около получаса, а потом старик, на которого и он, и все прочие работали, поднял кнут и сказал: "А ну, за работу, хватит дурака валять!" Я спросил его: "А тот старик, он тоже видел фэйри?" - "А как же, конечно, видел, но он же платил нам за работу деньги и не хотел, чтобы деньги его пропали даром." И он так загрузил их работой, что никто и не заметил, куда в конце концов подевались фэйри.
1902
ДУХОВИДЕЦ
Как-то вечером в гости ко мне заглянул один молодой человек и стал говорить о сотворении земли и неба и о прочих разностях. Я же постарался расспросить его о том, как он живет и чем занимается. С тех пор как мы с ним виделись в последний раз, он много написал стихов и картин, мистических по преимуществу, но с недавних пор забросил поэзию и живопись совершенно; теперь он взялся воспитывать в себе спокойствие и силу и опасался, что чересчур эмоциональная жизнь художника может всерьез ему в том помешать. И тем не менее стихи свои он охотно цитировал на память. Часть из них так и не была никогда записана. Вдруг мне показалось, что он как-то странно оглядывается вокруг. "Вы что-нибудь видите, К.?" - спросил я. "Женщина, сияющая и крылатая, с распущенными длинными волосами стоит у двери", - был ответ, или что-то в этом же духе, я уже точно не помню. "Это воздействие кого-то из живущих, кто думает о нас сейчас и чьи мысли явлены нам в форме символа?" - спросил я снова; мне и раньше приходилось общаться с духовидцами, и я вполне освоился с их манерой выражаться. "Нет, - ответил он, - если бы это были мысли живого человека, я бы ощутил, как его жизненная сила воздействует на мое материальное тело, у меня забилось бы чаще сердце и непременно бы перехватило дыхание. Это дух. Кто-то, кто умер уже или никогда не жил".
Я спросил его, чем он зарабатывает на жизнь, и узнал, что он клерк в одном большом здешнем магазине. В свободное от работы время он, однако, бродил по окрестным холмам, беседовал с крестьянами - чокнутыми слегка или одержимыми, как он сам, духами, а не то убеждал людей со странностями или с нечистой совестью передоверить ему свои беды. В другой раз, когда уже я оказался у него в гостях, выяснилось, что люди шли к нему буквально один за другим и несли с собой проблемы свои, свою веру и неверие, чтобы разглядеть их получше в сумеречном свете его ума. Иногда видения посещают его прямо во время разговоров с такими вот посетителями; мне говорили, что он описывал разным людям самые интимные подробности давнишних каких-то событий, детали жизни и быта их друзей, живущих едва ли не на другом краю света, чем приводил их в буквальном смысле слова в трепет перед таинственными способностями странного их наставника, который по возрасту многим из них годился по меньшей мере в сыновья, но был прозорливей, чем самые старые и мудрые из них.
Стихи, которые он мне читал, можно было бы и не подписывать - там был он сам и его видения. Порою речь шла о жизнях, прожитых им, как он считал, в иных столетиях, иногда - о людях, с кем он говорил, кому помогал понять собственные их видения и сны. Я сказал ему, что хочу написать статью - о нем самом и о его талантах, и получил на то дозволение при одном условии, что имени его и называть не стану, ибо он хотел навсегда остаться "безвестным, скрытым, безликим". На другой день он прислал мне по почте большую подборку стихов с запиской следующего содержания: "Вот копии понравившихся Вам стихов. Не думаю, чтобы я когда-нибудь еще взял в руки перо или кисть. Сейчас я готовлю себя к другой совершенно деятельности в ином существовании. Я должен сделать твердыми ветви мои и корни. Сегодня - не мой черед выпускать цветы и листья".
Стихи были, все до единого, - попытка поймать в тенета смутных образов некий высший, едва ощутимый смысл. Встречались, и часто, отрывки весьма недурные, но всегда в окружении мыслей, имевших несомненную ценность для него самого, но для стороннего глаза - монеты из незнакомого металла с надписями на чужом языке. Бывало и так, что мысль, прекрасная сама по себе, испорчена была бесповоротно небрежностью формы, так, словно прямо посередине фразы он останавливался вдруг в сомнении - а не глупость ли с его стороны передоверить все это бумаге? Он часто иллюстрировал стихи своими рисунками, в коих несовершенство анатомии не мешало замечать красоту образа и точность чувства. Изрядную долю сюжетов дали ему фэйри, в которых он искренне верит, например: Томас Эркилдунский сидит неподвижно в сумерках, а сзади, из тьмы, склоняется к нему и шепчет что-то на ухо молодая красивая девушка. Более всего его увлекали яркие цветовые эффекты: духи с павлиньими перьями вместо волос на головах; призрак, протянувший из вихря пламени руку к звезде; некое бесплотное существо, несущее в руках переливчатый радужный шар - символ души, скрыв его наполовину в ладонях. Но всюду за буйством красок - прямое обращение к живым человеческим чувствам, что и привлекало к нему всех тех, кто искал, подобно ему самому, озарения или же оплакивал утраченное счастье. Один из таких людей запомнился мне особо. Пару лет тому назад я провел едва ли не целую ночь бродя взад-вперед по холмам вдвоем со старым крестьянином, который, будучи слеп и глух к большинству людей, с ним одним делился всеми своими бедами. Оба были несчастливы: К. - потому что он тогда как раз пришел впервые к мысли оставить навсегда искусство и поэзию, старый крестьянин - потому что жизнь утекла по капле прочь, не оставив ни ясной памяти по себе, ни надежды на что-то иное и лучшее. Печаль его была настолько сильна, что он едва не повредился в рассудке. Раз он выкрикнул вдруг: "Бог владеет небесами, Бог владеет небесами - так нет, ему подавай еще и мир!" - потом взялся вдруг жаловаться, что все его прежние соседи померли и никто его уже не знает и не помнит; в былые времена стоило ему зайти в любой окрестный дом - и для него тут же ставили стул к огоньку поближе, а теперь они спрашивают друг у друга: "Кто этот старик?" "Тоска меня совсем заела", - сказал он еще раз и снова принялся говорить о Боге и о Небесах. И не один раз, махнувши рукой куда-то в сторону гор, он говорил мне: "Я один знаю, что случилось вон там, в терновнике, сорок лет назад", - и в лунном свете на лице у него блестели слезы.