…
"Все смотрят Единственным глазом Того, Кто Видит ".
Д. Э. Хардинг
Букашки
Когда я впервые обнаружил Безголовый Путь, у меня не было проблемы с тем, чтобы увидеть пустоту в своей сердцевине. Но, как мне помнится, я думал, что эта пустота на самом деле была размером с голову, такой маленькой, чтобы вписаться в границы этой воображаемой головы, которую я всё ещё повсюду таскал на себе.
Конечно, это не так. Эта пустота вовсе не маленькая. На самом деле нет ничего такого во всей Вселенной, что не поместилось бы в этой вместительной пустоте - даже сама Вселенная. Как может быть иначе? Что, кроме безграничного Ничто , может вместить границы всего?
Это напоминает мне комара, которого я однажды поймал пластиковым стаканчиком. Он курсировал под потолком моей камеры, наверное, рассматривая меня как возможность быстро подкрепиться, но наконец приземлился на стене, и я смог его поймать. Рассматривая его, я понял, что комар воспринимал свой мир так же, как я воспринимал свой. Конечно, не при помощи того же оборудования и не с теми же результатами, но с той же перспективы, из той же широко открытой пустоты, которой мы оба являлись. Здесь открывающийся предо мной вид был безграничен - так же, как и вид, открывающийся перед комаром. Моё пространство видения было пустым, пробуждённым, безличным и наполненным всем происходящим - так же, как и пространство комара. И почему оба пространства были одним и тем же? Потому что Здесь не было ничего, что бы могло отличаться от другого! Ничто именно этим и является - это отсутствие чего-либо. Пробуждённость именно этим и является - она пробуждена. Здесь нет никаких градаций, количеств и качеств. Моя пустота не была размером с голову, а пустота комара не была размером с комара. Была только неописуемая пустота , из которой всё возникает и в которую всё возвращается.
Разумеется, я вынес комара из камеры и отпустил его. И всё-таки попросил на прощание не возвращаться и не пить мою кровь.
В небольшом саду прямо у корпуса с камерами растут подсолнухи, и так как я работаю здесь уборщиком, мне разрешён доступ в некоторые места, в которые другим заключённым вход запрещён. Одно из таких мест - клочок земли с подсолнухами. Недавно, придя туда, я увидел, что он просто кишит насекомыми - шмелями, пчёлами, осами, божьими коровками, всякими жучками, пауками, стрекозами, слепнями, мухами… Кого тут только не было! Я смотрел, как они занимаются своими делами, и они меня завораживали всё больше и больше. И хотя вокруг летали пчёлы и иногда садились на меня, я не боялся, что они могут меня ужалить. Будто бы я сам стал подсолнухом, предлагающим пищу своим летающим и ползающим друзьям.
Я всегда спокойно относился к змеям, но пауки мне казались зловещими и опасными. Единственное взаимодействие с пауком, которое приветствовалось раньше мною, - расплющивание его газетой или ботинком. Но с тех пор как я обнаружил свою безголовость, не могу себе представить, как можно относиться к ним с такой неосознанной жестокостью.
Теперь я просто прогоняю их, если они оказываются в коридоре, который я подметаю. Если же я опасаюсь, что их могут убить другие, то переношу их в более безопасное место. Однажды, увидев паука "чёрная вдова" всего в нескольких дюймах от своего лица, я ощутил в груди прилив чувства. Однако это оказался не страх. Это было благоговение, типа того, которое можно испытать, если выйти из дома на заре и увидеть самый поразительный рассвет в своей жизни.
Вчера на листочке подсолнуха сидела цикада размером с мой большой палец. Другой заключённый - смотритель, ответственный за сад, - взял её с листочка и понёс в Управление, в шутку положив её на стол, чтобы посмотреть, как отреагирует одна служащая. Она с ужасом отпрянула и если бы так не боялась подойти к цикаде поближе, то наверняка раздавила бы её первым попавшимся под руку предметом. Все засмеялись, а смотритель отнёс цикаду обратно на её листик. Когда он ушёл, я решил рассмотреть её получше.
Из всех насекомых, которые попадались на моём жизненном пути, заползали на меня, кусали и жалили, забирались мне в волосы или в еду, это впечатляло самым странным образом. Сначала я посмеивался, потому что она напоминала мне одну из тех неповоротливых машин "седан" 1950-х гг. - своего рода двухтонный "бьюик" с крыльями. Однако чем больше я на неё смотрел, тем больше видел чудо её экзотической красоты, замысловатую структурную изысканность её прозрачных крыльев… Внезапно мысли остановились и осталось только Видение цикады. Не было никакого "я", которое видит нечто отличное от "себя", только цикада и листик, и никого, кто бы смотрел на них, - и затем, что было ещё более странно, появилось смутное чувство того, что цикада смотрит сама на себя! "Как это возможно? - задал вопрос голос, возникший практически ниоткуда. - Что это такое, боже мой?!"
И кто мог бы ответить на такой вопрос? Я не знаю. Я знаю только, что никогда этого не узнаю. И всё же, что бы Это ни было, Оно продолжает спрашивать и тем удивляет Само Себя, ошеломляет Само Себя, полностью озадаченное собственным бытием, возникающим без всякой причины, не имеющим ни начала, ни конца, не зависящим ни от чего, кроме как от Ничего. Правда, что же Это Такое?!
У этих букашек, с которыми я делюсь этой изумительной Пустотой, есть свой ответ на этот вопрос, не имеющий ответа. "Давай, - как будто говорят они, - будь и занимайся своими делами".
Письма из дома
Прямо перед Рождеством моя дочь попыталась покончить с собой, проглотив 150 болеутоляющих таблеток и запив их бутылкой водки. Когда она, уже в больнице, вышла из комы (её нашла подруга, которая и вызвала скорую), то сказала, что была совершенно подавлена, поняв, что всё ещё жива.
Эта попытка была кульминацией трёх лет депрессии, начавшейся со смерти её брата (её лучшего друга) и закончившейся в прошлом году крайне неудачным браком. Её, всё ещё вынашивающую мысли о самоубийстве, друзья отговаривали посещать меня, уверенные в том, что это будет прощанием со мной. Но она всё же приехала, и в какой-то момент нашего свидания, сам находясь в отчаянии, я решил показать ей эксперимент Дугласа "с указыванием". Не помню, чтобы я сказал ей, для чего он нужен; мне кажется, я описал это как игру или забавную странность.
Комната для свиданий в тюрьме обычно полна народу, столы находятся близко друг к другу, но я знал, что моя дочь готова попробовать всё, что угодно. Поэтому я попросил её указать на ближайший стул, обратить внимание на его форму, цвет, плотность, на ощущение того, что он - предмет, который находится где-то там. Затем она указала на свою ступню, обращая внимание на то, что она также была плотной вещью с цветом и фактурой. Она указала на своё колено, своё бедро, свой живот и, наконец, на свою грудь, останавливаясь и обращая внимание на форму и вещественность каждого из них.
В конце концов она указала туда, откуда смотрела, и я попросил её развернуть своё внимание на 180 градусов и сказать мне, что она видит - не то, что она думает, что видит, не то, чему её учили, а то, что она действительно видит в настоящий момент.
Она сказала: "Мой нос?" Я ответил: "Хорошо, неясные очертания носа. И что ещё?" После паузы она озадаченно сказала: "Моё лицо?..". Я спросил: "А ты видишь своё лицо?" То, что произошло дальше, было одним из самых запоминающихся мгновений моей жизни - она замерла от удивления, а затем слёзы буквально полились у неё из глаз, и она застонала, закрыв лицо руками, а когда она вновь посмотрела на меня, то сказала: "О Боже! Оно всегда было там!"
И это было началом, началом конца жизни, которая у неё не задалась. За последний год она потеряла свою прибыльную работу, жильё, машины - всё, и теперь была бездомной без гроша в кармане. Вот как она описывает тот момент в комнате для свиданий:
Я сразу это поняла! Это вернуло меня к тому, что я помнила, когда была ребёнком. Как будто включили свет, и ко мне вернулся мой дар! Это "я", которой было так больно, вовсе не была мной - какой фарс! До меня дошло, да ещё как - такое невозможно было пропустить! Фонтан эмоций, слёзы, мурашки - в тот момент было всё!
И вот что она написала в последующие недели:
У меня практически нет денег, но это не имеет значения. Впервые я понимаю, что счастлива. Раньше я никогда не могла дать определение счастью. Теперь просто слушать других людей стало настоящей радостью. Как будто когда я Вижу , я перестаю думать - я просто впитываю того человека, который передо мной находится. Я в буквальном смысле ощущаю, как его слова растворяются в осознавании и становятся частью меня.
Красота Видения в следующем: я не спрашиваю, почему, как, что, где или когда. Это просто есть и всегда было. В Видении нет никаких вопросов. Разговаривая сегодня с моим другом Д., я увидела его ясность. Я увидела нечто поразительное: я не увидела между нами ничего - никакого расстояния, никакого пространства, никаких барьеров. Никогда раньше я не ощущала такой покой.
Видение случается тогда, когда я меньше всего его ожидаю. Когда оно происходит, ничто не остаётся прежним. Я не знаю, как ощущают это другие, сразу ли это изменило их жизнь, но для меня - несомненно. Я знаю, что другим это может показаться странным, но когда я что-то делаю, я также Вижу : делаю ли повседневную работу по дому, читаю ли книгу, смотрю ли телевизор, ем ли (тарелка, вилка, еда, которую я помещаю в Ничто!). Это не что-то, для чего мне нужно прилагать усилия. Осознавание просто берёт на себя руководство.
Позже она прислала некоторые свои дневниковые записи:
Я люблю Видеть , когда засыпаю. Раньше мне было трудно заснуть, в голове постоянно крутились мысли о прошедшем дне или о том, что я буду делать завтра. Сначала Видение перед сном давалось с трудом, но сейчас это успокаивает, умиротворяет. Я закрываю глаза, и вот я в безграничности, во Вселенной. Её безмерность бездонна, однако я в своём Ничто не являюсь ничем. Оно здесь. То, что там, есть и здесь. Это как колыбельная, и я умиротворённо засыпаю. Я также проделываю это в течение дня. Я закрываю глаза и вижу Ничто. Я вижу, что у меня нет зрения, нет способа определять визуальный мир. У меня нет ничего, никаких воспоминаний, никакого понятия о том, из чего состоит окружающее. Там внутри я вижу лишь безбрежность, и нет слов, чтобы описать её необъятность. Она охватывает всё. Это место, где происходит всё, Я и есть всё это, нетронутая и недостижимая.
Когда я была ребёнком, я знала себя как часть мира. Это был мой мир. Даже когда я смотрела вовне, я видела себя внутри, как будто я одновременно смотрела вовне и вовнутрь. Был свет, и мысль, много мыслей, выстраивающихся на других мыслях, пустота и вместе с тем не пустота.
В детстве моё имя часто менялось, так как мои родители скрывались от властей. И несмотря на то что по настоянию родителей часто приходилось запоминать новое имя, я всегда оставалась собой, своим лучшим другом. Я доверяла этому внутреннему свету. Я помню, как мне нравилось просто сидеть и Видеть. Я не знала, что у этого есть название. Я говорила себе, что у меня было нечто особенное. Я думала, что ни у кого больше нет этого особого дара. Когда я смотрела в зеркало, то видела там маленькую девочку, которая была похожа на свою маму, папу и брата. Я видела шрамы от укуса собаки и грустные глаза. Но я помню, как говорила: это не я, настоящая я - это та, которая есть, когда я не смотрю на себя! И одновременно с тем смеялась, ощущая себя утешенной.
Мои родители принимали наркотики. Они также были весьма расслабленны в вопросах воспитания, и я знала много такого, о чём большинство детей даже и не слышали. Но я всегда могла уйти вовнутрь, положиться на это особенное место, которое и было моим настоящим Я, где ничто не могло причинить мне боль.
А затем, став старше, я потеряла это особенное знание. Это произошло столь постепенно, что я даже не могу сказать, когда точно это случилось. Я помню, как, будучи подростком, пыталась вновь уловить это ощущение, но не могла. Когда я смотрела в зеркало, то видела то же, что и другие: внешнее "я" со всеми изъянами, жертву, кого-то, кому было больно и кому я не доверяла.
Но сейчас мой дар ко мне вернулся, теперь он не полностью скрыт мыслями. У меня вновь есть связь с истинным Я. Я Вижу.
Вскоре после этого я получил письмо, в котором говорилось, что у неё прошло то состояние блаженного кайфа, в котором она пребывала в течение нескольких последних недель. Оставались проблемы с деньгами. Были назначены даты судебных слушаний по вопросам, связанным с разводом. У неё всё ещё не было ни жилья, ни работы и будущее казалось мрачным. Она писала:
Сегодня мне было паршиво. По шкале от одного до десяти это несомненно была десятка. Я уже бывала в этом состоянии и знаю, насколько это серьёзно. Требовалось принять какие-то решительные меры. Я испытывала такие муки - эмоционально и физически. Я опять хотела умереть.
Я сидела на тротуаре у городской библиотеки, борясь со своими мыслями, волновалась, думая о дне судебного слушания, о встрече с адвокатом, об обязательном психиатрическом тестировании, - всё это казалось мне таким бессмысленным и таким непреодолимым. Часть меня знала, что у меня есть инструменты, чтобы победить эту внутреннюю боль, а другая часть меня не позволяла мне ими воспользоваться! Как будто я сплю, мне снится кошмар и я не могу проснуться. О Господи, пожалуйста, проснись!
Я сидела там вся в слезах, а мимо проходили люди. Знаете, как трудно Видеть , когда вы в таком состоянии? Так невероятно трудно. И вдруг это произошло. Я сидела и смотрела Сюда и вдруг (я не преувеличиваю) НЕ УВИДЕЛА ЗДЕСЬ НИКАКОЙ БОЛИ. Я - это не мои мысли! В этом Не-месте нет никакой боли! Я - не моя тревога и не моя паника. Мне ничего не нужно делать - я просто нахожусь Здесь , независимо от того, делаю я что-то или нет! И Здесь я вижу огромную широченную теплоту, и мне больше не хочется умереть. Всё-таки это был хороший день. Я благодарна этому прекрасному ужасному времени, которое привело меня Домой.
Через неделю она посетила "Школу для Работы Байрон Кэти" и прошла интенсивный десятидневный семинар, где занимались самоисследованием с целью отделаться от глубоко укоренившихся убеждений или "историй" о так называемом "я" и "мире" (этот ретрит с проживанием рекламируют как школу, которую вы посещаете, чтобы избавляться от знаний). Ей присудили грант. Она приехала туда с идеей о том, что "Работа" (так называлось самоисследование) каким-то образом дополнит Видение , поможет ей вернуться Сюда. К концу ретрита она знала, что они не просто дополняют друг друга, а необъяснимым образом идентичны. Через три дня она одолжила рюкзак и отправилась одна в Центральную Мексику в поисках своей матери, которая жила за границей и с которой была не в ладах уже почти два десятилетия. Когда она вернулась, я получил следующее послание:
Пап, я нашла её. Я потрясена тем, как сильно её люблю. Она так прекрасна. Я не вижу того, что видела раньше. Мне от неё ничего не нужно - она совершенна такая, какая она есть. У меня такое чувство, что это Нигде так удивительно наполнено приятием. Я больше не нахожусь в трансе того, кем я являюсь для других. Я - Ничто , вмещающее всё остальное. В Этом я чувствую людей так, как никогда не думала, что смогу их чувствовать, в том числе и их боль. Люди подходят ко мне и рассказывают о своих страданиях, о своём безумии. Почему так много людей приходит ко мне с одним и тем же? Но ведь каждый человек - это моё отражение, каждое слово - указательный знак. С тех пор как ты помог мне Видеть , я побывала в аду и вернулась обратно. В аду - так как жизнь временами становится хуже, вернулась - так как Здесь я нахожу ту тишину и покой, которые охватывают всё, - и чем больше ада я испытываю, тем к большему покою я возвращаюсь. Итак, я нашла её, помирилась с ней и обнаружила, что я помирилась сама с собой. Она думает, что я чокнутая. Ну, если я чокнутая - то я Дома!
Сейчас, когда я пишу эти строки, моя дочь опять в Денвере, у неё всё ещё нет ни работы, ни жилья (она живёт у подруги). У неё нет никаких конкретных планов, кроме того, что, очевидно, для неё запланировано свыше. Мы подписываем наши письма "Твой задом-наперёд папаша", и "Твоя вверх тормашками дочка" и смеёмся. Когда мы пишем друг другу, то пишем сами себе, и это всегда такой приятный сюрприз - даже когда сидишь на тротуаре у библиотеки в аду, наполненном слезами.
Ум-привычка
Время от времени мне досаждает и меня забавляет то, что я называю умом-привычкой, который я представляю себе в виде тележки для покупок, заполненной подержанными вещами и прочим хламом из прошлого. Как бомж, я повсюду катаю её с собой, зная, что это всё, что у меня осталось от этого "я", за которого я иногда себя принимаю.
Временами меня приводит в смятение то, насколько этот ум-привычка настойчив, и бывали моменты, когда я ощущал себя подавленным им и так себя бранил за это, что впадал в настоящий ступор отвращения к самому себе - что по сути было старой привычной моделью поведения, к которой я на удивление часто возвращался. А сегодня он проявляется как своего рода болтовня бог знает с кем, мелодрама на автопилоте - такая близкая и знакомая и вместе с тем такая же чуждая моей природе, как тот сериал, который я в настоящее время не смотрю по телевизору.
Он такой невнимательный, этот ум-привычка! Временами он само воплощение забывчивости и впутывает меня в дурацкие ситуации. Погружённый в шквал мыслей, я однажды взял не тот тюбик и выдавил на свою зубную щётку аккуратную полоску крема от геморроя. А недавно, к собственному ужасу и изумлению, я поймал себя на том, что собираюсь помочиться в мусорный бак вместо унитаза - почему, не знаю. И за все эти годы я дважды выходил из столовой на улицу и шёл по направлению к корпусу, где находятся камеры, неся в руках тюремный поднос для еды - что здесь равнозначно тому, как если бы вы "на воле" вышли в сомнамбулическом состоянии из ресторана с тарелкой в руках.
Слава Богу, такое случается не часто. Но в моей жизни был долгий период, когда я полностью отождествлял себя с этим умом-привычкой. Тогда с разрушительностью автокатастрофы "я" здесь столкнулось лицом к лицу с миром там, со смертельным сочетанием страха и бравады. Я накапливал убеждения, меня раздували гнев и гордость; я считал себя крутым и беспокоился, что это не совсем так, и всё время безмолвно молил о заботе и принятии.
Помню, как ребёнком в своей сердцевине я ощущал широко распахнутую пустоту, изобилие, льющееся из таинственного и невидимого фонтана того, кем я был. Но по мере взросления я каким-то ошибочным образом относил ту удивительную пустоту к ментальной структуре под названием "я" и, таким образом, вскоре превратил пустоту в ничтожность. Я принял некое "я" и закрылся от мира, однако пустота всё ещё была здесь, как гноящаяся рана в самой сердцевине. Пустота стала недостатком, изъяном в созданном мною персонаже, моей личной пропастью. Поистине, я стал ничтожеством.