ТРИНАДЦАТЬ СТРОФ
От богатых господ,
Золотыми гостиными
Уношу тебя под
Ногтевыми пластинами,
За подкладкой – как гаш,
Мысли взглядами робкими
Отсылая в багаж
Черепными коробками;
Мимо тех, кому лжем,
Шефу, маме ли, Кате ли –
Перочинным ножом
Сквозь металлоискатели,
Из-под острых ресниц
Глядя, будто бы клад ища –
Мимо старых гробниц
Или нового кладбища;
От срывающих куш -
Или рвущихся в дебри те –
Мимо грязных кликуш
И холеных селебрити,
Что галдят ни о чем –
Каблучищами гордыми
Льдом, песком, кирпичом,
Мостовыми, биллбордами,
Уношу, словно ком
Снежный – в горле – не выстою –
Как дитя под платком
Уносила Пречистая;
Вместо пуль и камней,
Сквозь сердечную выжженность,
Мимо тех, кто умней,
Или, может быть, выше нас,
Волочу, как босяк
Ногу тащит опухшую.
Мимо тех, кто иссяк,
Или тех, кого слушаю,
Посекундно платя –
Обещая, что в пыль сотру.
Уношу, словно стяг,
Что полощется по ветру –
Во весь дух. Во всю прыть –
Как горючее кровь еще –
Уношу, чтоб зарыть,
Утопить, как сокровище,
И доверить воде
Бескорыстно, по-вдовьему:
Чтоб на Страшном суде
Бросить в чашу весов Ему.
В банк? Проценты с него?
Чтобы я – да тетрадь вела?..
Отче, я ничего,
Ничего не потратила.
9 апреля 2005 года.
"Первой истошной паникой по утрам..."
Пройду, любовищу мою волоча.
В какой ночи,
бредовой,
недужной,
Какими Голиафами я зачат -
Такой большой
И такой ненужный?
В. Маяковский, 1916.
Первой истошной паникой по утрам –
Как себя вынести,
Выместить, вымести;
Гениям чувство кем-то-любимости –
Даже вот Богом при входе в храм –
Дорого: смерть за грамм.
Впрочем, любая доза для нас горька
Ломками острыми;
Странное чувство рожденных монстрами:
Если не душит собственная строка –
Изредка доживаем до сорока.
Загнанно дышим; из пузырька драже
Сыплем в ладонь, от ужаса обессилев.
Лучший поэт из нынешних – Саш Васильев,
И тому тридцать шесть уже.
Впрочем, мы знаем каждый про свой черед –
Кому из верности
Нас через дверь нести;
Общее чувство несоразмерности –
Даже с Богом, который врет –
Ад, данный наперед:
Мощь-то близкого не спасла б
Тенью хоть стань его.
Нету смертельнее чувства титаньего,
Тяжелей исполинских лап –
Хоть ты раним и слаб.
Масть Кинг-Конгова; дыбом шерсть.
Что нам до Оскара,
Мы – счет веков с кого;
До Владимира Маяковского
Мне – всего сантиметров шесть.
Царь? Так живи один, не калечь ребят.
Негде? Так ты прописан-то сразу в Вечность.
Вот удивится тот, кто отправит в печь нас:
Памятники! Смеются! И не горят!..
Ночь с 18 на 19 апреля 2005 года.
БЛАГОВЕСТ
В этой мгле ничего кромешного нет –
Лишь подлей в нее молока.
В чашке неба Господь размешивает
Капучинные облака.
В этом мае у женщин вечером
Поиск: чье ж это я ребро?
Я питаюсь копченым чечилом.
Сыр – и белое серебро.
Этот город асфальтом влагу ест
Будто кожей. А впереди
Тетя встала послушать благовест,
Что грохочет в моей груди.
Ночь с 14 на 15 мая 2005 года.
"Лето в городе, пыль столбом..."
Лето в городе, пыль столбом.
Надо денег бы и грозу бы.
Дни – как атомные грибы:
Сил, накопленных для борьбы,
Хватит, чтобы почистить зубы,
В стену ванной уткнувшись лбом.
Порастеряны прыть и стать.
Пахнет зноем и свежим дёрном,
Как за Крымским за перешейком.
Мозг бессонницу тянет шейком –
И о бритве как о снотворном
Начинаешь почти мечтать.
Как ты думаешь, не пора ль?
Столько мучились, столько врали.
Память вспухла уже, как вата –
Или, может быть, рановато?
Ты, наверное, ждешь морали.
Но какая уж тут мораль.
29 мая 2005 года.
"Что-то клинит в одной из схем..."
Что-то клинит в одной из схем.
Происходит программный сбой.
И не хочется жить ни с кем,
И в особенности с собой.
Просто срезать у пяток тень.
Притяжение превозмочь.
После - будет все время день.
Или лучше все время ночь.
***
Больно и связкам, и челюстным суставам:
- Не приходи ко мне со своим уставом,
Не приноси продуктов, проблем и денег –
Да, мама, я, наверное, неврастеник,
Эгоцентрист и злая лесная нежить –
Только не надо холить меня и нежить,
Плакать и благодарности ждать годами –
Быть искрящими проводами,
В руки врезавшимися туго.
Мы хорошие, да – но мы
Детонируем друг от друга
Как две Черные Фатимы.
- Я пойду тогда. – Ну пока что ль.
И в подъезде через момент
Ее каторжный грянет кашель
Как единственный аргумент.
***
О, швыряемся так неловко мы –
- Заработаю я! Найду! –
Всеми жалкими сторублевками,
Что одолжены на еду,
Всеми крошечными заначками,
Что со вздохом отдал сосед –
Потому что зачем иначе мы
Вообще рождены на свет,
Потому что мы золоченая,
Но трущобная молодежь.
Потому что мы все ученые
И большие поэты сплошь.
Пропадешь,
Коли попадешь в нее –
Ведь она у нас еще та –
Наша вечная, безнадежная,
Неизбывная нищета.
***
Уж лучше думать, что ты злодей,
Чем знать, что ты заурядней пня.
Я перестала любить людей, -
И люди стали любить меня.
Вот странно – в драной ходи джинсе
И рявкай в трубку, как на котят –
И о тебе сразу вспомнят все,
И тут же все тебя захотят.
Ты независим и горд, как слон –
Пройдет по телу приятный зуд.
Гиены верят, что ты силен –
А после горло перегрызут.
***
Я совсем не давлю на жалость –
Само нажалось.
Половодьем накрыло веки, не удержалось.
Я большая-большая куча своих пожалуйст –
Подожгу их и маяком освещу пути.
Так уютнее – будто с козырем в рукаве.
С тополиной опухолью в листве;
- Я остаюсь летовать в Москве.
- Значит, лети.
Лети.
17 июня 2005 года
СЛИВЫ
Ты умело сбиваешь спесь –
Но я справлюсь, куда деваться;
Ночью хочется напиваться,
Утром хочется быть не здесь.
Свален в кучу и гнил на треть,
Мир подобен бесхозным сливам;
Чтобы сделать Тебя счастливым,
Нужно вовремя умереть.
Оступиться, шагая по
Нерву – hey, am I really gonna
Die? – не освобождать вагона,
Когда поезд пойдет в депо.
В землю падаль педалью вжать,
Чтоб не радовалась гиенья
Свора пакостная; гниенья
Коллективного избежать.
И другим, кто упруг и свеж,
Объяснить все как можно четче;
Я уже поспеваю, Отче.
Забери меня в рай и съешь.
Ночь с 25 на 26 июня 2005 года.
МАЛЕНЬКИЙ РОК-Н-РОЛЛ
P.S.
И не то чтоб прямо играла кровь
Или в пальцах затвердевал свинец,
Но она дугой выгибает бровь
И смеется, как сорванец.
Да еще умна, как Гертруда Стайн,
И поется джазом, как этот стих.
Но у нас не будет с ней общих тайн –
Мы останемся при своих.
Я устану пить и возьмусь за ум,
Университет и карьерный рост,
И мой голос в трубке, зевая к двум,
Будет с нею игрив и прост.
Ведь прозрачен взор ее как коньяк
И приветлив, словно гранатомет –
Так что если что-то пойдет не так,
То она, боюсь, не поймет.
Да, ее черты выражают блюз
Или босса-нову, когда пьяна;
Если я случайно в нее влюблюсь –
Это будет моя вина.
Я боюсь совсем не успеть того,
Что имеет вес и оставит след,
А она прожектором ПВО
Излучает упрямый свет.
Этот свет никак не дает уснуть,
Не дает себя оправдать ни в чем,
Но зато он целится прямо в суть
Кареглазым своим лучом.
Ночь 28-29 июня 2005 года.
DISK WORLD
Мир это диск, как некогда Терри Пратчетт
Верно подметил; в трещинах и пиратский.
Каждую ночь приходится упираться
В то, что вино не лечит, а мама плачет,
Секс ничего не значит, а босс тупит;
И под конец мыслительных операций
Думать: за что же, братцы? –
И жать repeat.
Утро по швам, как куртку, распорет веки,
Сунет под воду, чтобы ты был свежее;
Мы производим строки, совсем как греки,
Но в двадцать первом треке – у самых шей
Время клубится, жарким песком рыжея,
Плюс ко всему, никто не видал Диджея
И неизвестно, есть ли вообще Диджей.
И мы мстительны, как Монтекки,
И смеемся почти садистски –
А ведь где-то другие деки.
И стоят в них другие диски.
Там ладони зеркально гладки –
Все живут только настоящим,
Там любовь продают в палатке
По четыре копейки ящик;
Солнце прячет живот под полог
Океана – и всходит снова;
Пляж безлюден, и вечер долог,
Льется тихая босса-нова,
И прибой обнимает ноги,
Как веселый щенок цунами,
И под легкими нет тревоги,
И никто не следит за нами;
Просто пена щекочет пятки
И играют в бильярд словами,
В такт покачивают мулатки
Облакастыми головами;
Эта музыка не калечит,
Болевой вызывая шок –
Она легче –
Её на плечи
И несешь за собой, как шелк.
Мы же бежим, белки закатив, как белки,
Кутаемся в родной пессимизм и косность;
Воздух без пыли, копоти и побелки
Бьет под ребро как финка и жжет нутро.
…Новое утро смотрит на нас, раскосых,
Солнечной пятерней тонет в наших космах
И из дверей роняет в открытый космос,
Если пойти тебя провожать к метро.
25 июля 2005 года.
"В освещении лунном мутненьком..."
В освещении лунном мутненьком,
Проникающем сквозь окно,
Небольшим орбитальным спутником
Бог снимает про нас кино.
Из Его кружевного вымысла
Получился сплошной макабр.
Я такая большая выросла,
Что едва помещаюсь в кадр.
Ночь 28-29 июля 2005 года.
"Доктор, как хорошо, что Вы появились..."
Доктор, как хорошо, что Вы появились.
Доктор, а я волнуюсь, куда ж Вы делись.
Доктор, такое чувство, что кто-то вылез
И по лицу сползает из слезных желез.
Доктор, как Вы живете, как Ваши дети?
Крепко ли спите, сильно ли устаете?
Кресло тут в кабинете, Господь свидетель,
Прямо такое точно, как в самолете.
Доктор, тут к Вам приходят все словно к Будде.
Доктор, у Вас в газете – все на иврите?
Доктор, прошу Вас, просто со мной побудьте.
Просто со мной немножко поговорите.
***
Что меня беспокоит? На-ка вот:
Я хочу, чтоб на Рождество
Сделал Бог меня одинаковой,
Чтоб не чувствовать ничего.
Острый локоть –
В грудную мякоть:
Чтоб не ёкать
И чтоб не плакать;
Чтоб не сохнуть
И чтоб не вякать –
Чтобы охнуть
И рухнуть в слякоть.
***
Лечь, лопатки впечатать в дно
И закутаться в ил, древнея.
Вот тогда станет все равно.
А со временем – все равнее.
***
Что молчите, не отвечая мне?
И качаете головой?
Может, чая мне? от отчаянья?
С трын-травой?
У меня, может, побываете?
Перейдем на другой тариф мы?
Запретите слагать слова эти
В эти рифмы?
Приласкаете? Отругаете?
Может, сразу удочерите?
Доктор, что Вы мне предлагаете?
Говорите!
В дверь толкнешься на нервной почве к Вам -
Руки свяжут, как два ремня!..
Что Вы пишете птичьим почерком?
Вы выписываете меня?..
Ночь 13-14 августа 2005 года.
ИГРЫ
Ну давай, давай, поиграй со мной в это снова.
Чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново;
Чтобы - как же, я не хотел ничего дурного;
Чтоб рычаг, чтобы три семерки - и звон монет.
Ну давай, давай, заводи меня, трогай, двигай;
Делай форвардом, дамкой, козырем, высшей лигой;
Я на старте, я пахну свежей раскрытой книгой;
Ставки сделаны, господа, ставок больше нет.
Раз охотник - ищи овцу, как у Мураками;
Кулаками - бумага, ножницы или камень -
Провоцируй, блефуй, пытай меня не-звонками;
Позвонками моими перебирай в горсти.
Раз ты вода - так догони меня и осаль, но
Эй, без сальностей! - пусть потери и колоссальны,
Мы, игрушечные солдаты, универсальны.
Пока не умираем, выхрипев "отпусти".
Пока нет на экране баллов, рекордов, блесток;
Пока взгляд твой мне жарит спину, лазурен, жёсток;
Пока ты мое сердце держишь в руке, как джойстик,
Пока ты никого на смену не присмотрел;
Фишка; пешечка-партизан; были мы лихими,
Стали тихими; привыкать к добровольной схиме,
И ладони, глаза и ружья держать сухими;
От Е2-Е4 в сторону шаг - расстрел.
Я твой меч; или автомат; дулом в теплый бок -
Как губами; я твой прицел; я иду по краю,
Как сапер, проверяю кожей дорогу к раю
На руке у тебя - и если я проиграю,
То тебя самого в коробку уложит - Бог.
27 августа 2005 года
"Просыпаешься - а в груди горячо и густо..."
Просыпаешься – а в груди горячо и густо.
Все как прежде – но вот внутри раскаленный воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство –
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.
Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,
Дышишь тысячью легких; в поры пускаешь свет.
И когда я привыкну, черт? Но к ручным гранатам –
Почему-то не возникает иммунитет.
Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;
Стиснешь руку – а под венец или под конвой, -
Разве важно? Граната служит приправой к пище –
Ты простой механизм себя ощущать живой.
***
И родинки, что стоят, как проба,
На этой шее, и соус чили –
Опять придется любить до гроба.
А по-другому нас не учили.
***
Я твой щен: я скулю, я тычусь в плечо незряче,
Рвусь на звук поцелуя, тембр – что мглы бездонней;
Я твой глупый пингвин – я робко прячу
Свое тело в утесах теплых твоих ладоней;
Я картограф твой: глаз – Атлантикой, скулу – степью,
А затылок – полярным кругом: там льды; that’s it.
Я ученый: мне инфицировали бестебье.
Тебядефицит.
Ты встаешь рыбной костью в горле моем – мол, вот он я.
Рвешь сетчатку мне – как брусчатку молотит взвод.
И – надцатого мартобря – я опять животное,
Кем-то подло раненное в живот.
Ночь с 17 на 18 сентября 2005 года.
ПЯТИЭТАЖКА
Да, я дом теперь, пожилая пятиэтажка.
Пыль, панельные перекрытия, провода.
Ты не хочешь здесь жить, и мне иногда так тяжко,
Что из круглой трубы по стенам течет вода.
Дождь вчера налетел – прорвался и вдруг потек на
Губы старых балконов; бил в водосточный нос.
Я все жду тебя, на дорогу таращу окна,
Вот, и кровь в батареях стынет; и снится снос.
***
Мальчик мой, как ты, сколько минуло чисел?
Вуза не бросил? Скорости не превысил?
Хватит наличных денег, машинных масел?
Шторы развесил? Волосы перекрасил?
Мальчик мой, что с тобой, почему не весел?
Свет моей жизни, жар моих бедных чресел!
Бросил! – меня тут мучают скрипом кресел,
Сверлят, ломают; негде нажать cancel;
В связке ключей ты душу мою носил –
И не вернул; и все; не осталось сил.
***
Выйдешь, куртку закинешь на спину и уйдешь.
И отключится все, и повылетают пробки.
И останется грохотать в черепной коробке
Жестяной барабан стиральный машины Бош:
Он ворочает мысли скомканные – все те,
Что обычно; с садистской тщательностью немецкой.
И тревога, как пульс, вибрирует в животе –
Бесконечной неоткрываемой эсэмэской.
20 сентября 2005 года.