Поступиться вольным духом, чутким ухом, тощим брюхом?
На софе тепло и сухо, скучно на софе,
в кисее из лунной пыли… Нас убили и забыли,
мы когда-то уже были целою страной,
голубями, тополями, водоемами, полями,
в синем небе журавлями, иволгой в руке,
неподкованным копытом… Отгорожено, забыто,
накрест досками забито, скрыто за стеной.
…Жизнь в ночи проходит мимо, вьется сизой струйкой дыма,
горизонт неутомимо красит рыжей хной…
Мимо, путником незрячим сквозь пустыни снег горячий,
и вдали мираж маячит дивной пеленой:
золотой венец удачи – титул шаха, не иначе!
Призрак зазывалой скачет: эй, слепец, сюда!
Получи с медяшки сдачу, получи динар впридачу,
получи… и тихо плачет кто-то за спиной.
Ночь смеется за порогом: будь ты шахом, будь ты Богом –
неудачнику итогом будет хвост свиной,
завитушка мерзкой плоти! Вы сгниете, все сгниете,
вы блудите, лжете, пьете… Жизнь. Насмешка. Ночь.
КАСЫДА ПОСЛЕДНЕЙ ЛЮБВИ
Ты стоишь передо мною, схожа с полною луною,
С долгожданною весною – я молчу, немея.
Дар судьбы, динар случайный, ветра поцелуй прощальный,
Отблеск вечности печальный – я молчу, не смея.
Пусть полны глаза слезами, где упрек безмолвный замер –
Я молчу, и мне терзает душу жало змея.
Заперта моя темница, и напрасно воля мнится,-
Не прорваться, не пробиться… О, молчу в тюрьме я!
Отвернись, уйди, исчезни, дай опять привыкнуть к бездне,
Где здоровье – вид болезни, лук стрелы прямее,
Блуд невинностью зовется, бойня – честью полководца…
Пусть на части сердце рвется – я молчу. Я медлю.
…ты лежишь передо мною мертвой бабочкой ночною,
Неоправданной виною – я молчу, немея.
Отливают кудри хною, манит взор голубизною,
Но меж нами смерть стеною – я молчу, не смея.
…я лежу перед тобою цитаделью, взятой с бою,
Ненавистью и любовью – ухожу, прощайте!
Тенью ястреба рябою, исковерканной судьбою,
Неисполненной мольбою – ухожу, прощайте!
В поношении и боли пресмыкалась жизнь рабою,
В ад, не в небо голубое ухожу. Прощайте.
КАСЫДА СЛУЧАЙНОЙ УЛЫБКИ
(дуэтом с Д. Громовым)
Миновала давно моей жизни весна.
Кто из нас вечно зелен? – одна лишь сосна.
Нити инея блещут в моей бороде,
Но душа, как и прежде, весною пьяна.
Пей, душа! Пой, душа! – полной грудью дыша.
Пусть за песню твою не дадут ни гроша,
Пусть дурные знаменья вокруг мельтешат –
Я бодрее мальчишки встаю ото сна!
Говорят, что есть рай, говорят, что есть ад,
После смерти туда попадешь, говорят,
В долг живем на земле, взявши душу взаймы,
И надеждами тщетными тешимся мы.
Но, спасаясь от мук и взыскуя услад,
Невдомек нам, что здесь – тот же рай, тот же ад!
Золоченая клетка дворца – это рай?
Жизнь бродяги и странника – ад? Выбирай!
Или пышный дворец с изобильем палат
Ты, не глядя, сменял бы на драный халат?! –
Чтоб потом, у ночных засыпая костров,
Вспомнить дни, когда был ты богат, как Хосров,
И себе на удачу, себе на беду,
Улыбнуться в раю, улыбнуться в аду!
КАСЫДА ПРОТИВОРЕЧИЙ
Ноет тело, ломит кости, и брюзжу по-стариковски:
Вместо спелой абрикоски – гниль повидла.
Змий зеленый ест печенку, ловкий черт увел девчонку,
И дает девчонка черту… Аж завидно.
По стране беднеет волость, на стерне желтеет колос,
И в ноздре колючий волос – вместо свиста.
Клонит в сон на шумном бале, гороскопы задолбали,
Мне бы бабу, но до баб ли?! – это свинство.
Зачерствело, скисло тесто, в тексте глухо без подтекста,
На вопрос ответишь честно – бьют по роже.
Плоски выдумки у голи, скучен хмель у алкоголя,
Гой ли, генерал де Голль ли, – век наш прожит.
А у века в бронзе веки: "Поднимите, человеки!
Если гляну, так навеки быть вам прахом!.."
На горе "Червона Рута" отпевает Хому Брута:
"Это круто! Ох, как круто! Свистнем раком?.."
Шито-крыто, жирно-сыто… Что брюзжишь, моя касыда?
Ох, достану до косы-то! Намотаю,
Об колено головою! – воешь, падла? "Нет, не вою!"
Был один, а стало двое. Значит, стая.
Значит, снова за добычей, львиным рыком, кровью бычьей,
Из тоски отраву вычел,– что осталось?
Что, усталость? Отлеталась? Рухлядь медный дядька Талос,
А у нас хребет и фаллос – звонкой сталью-с!
Черту вместо петли – чётки, ни к чему чертям девчонки,
Спросим: "Деточка, почем ты? Хочешь песню?!
Хочешь слово? Хочешь снова? Черт не старый, я не новый,
Но завидная основа – поднебесье!
Мы на облаке с тобою, да с касыдой, да с любовью,
Да с проказницей любою в ритме вальса,
Да с рассвета до обеда: сальто, фляки и курбеты…
Эй, забытый гром победы! Раздавайся!
…раздевайся!
КАСЫДА СОМНЕНИЙ
Седина в моей короне, брешь в надежной обороне,
Поздней ночью грай вороний сердце бередит,
Древний тополь лист уронит,– будто душу пальцем тронет,
И душа в ответ застонет, скажет: "Встань! Иди.."
Я – король на скользком троне, на венчанье – посторонний,
Смерть любовников в Вероне, боль в пустой груди,
Блеск монетки на ладони, дырка в стареньком бидоне,
Мертвый вепрь в Калидоне,– в поле я один,
Я один, давно не воин, истекаю волчьим воем,
Было б нас хотя бы двое… Боже, пощади!
Дай укрыться с головою, стать травою, стать молвою,
Палой, желтою листвою, серебром седин,
Дай бестрепетной рукою горстку вечного покоя,
Запах вялого левкоя, кружево гардин,
Блеск зарницы над рекою,– будет тяжело, легко ли,
Все равно игла уколет, болью наградит,
Обожжет, поднимет в полночь, обращая немощь в помощь –
Путь ни сердцем, ни наощупь неисповедим!
Здесь ли, где-то, юный, старый, в одиночку или стаей,
Снова жизнь перелистаю, раб и господин,
Окунусь в огонь ристалищ, расплещусь узорной сталью,
Осушу родник Кастальский, строг и нелюдим, –
Кашель, боль, хрустят суставы, на пороге ждет усталость,
"Встань!" – не стану. "Встань!" – не встану.
"Встань!" – встаю. "Иди…"
КАСЫДА О ВЕЛИКОЙ БРАНИ
Нет, не зверь ревет в берлоге, словно трагик в эпилоге,
Одичав в изящном слоге, впереди планеты всей,-
То, колебля дол пологий, собирает в ларь налоги
Городской инспектор строгий, злобный джинн Саддам Хусейн!
Будь ты молодец иль дама, будь инвестор из Потсдама,
Нет спасенья от Саддама, дикий гуль он во плоти,
Говорят, что далай-лама, филиал открывши храма,
Отчисленья с фимиама – весь в слезах! – а заплатил!
Знай, предприниматель частный, если хочешь быть несчастный, –
Целой прибылью иль частью, но сокрой ты свой доход,
И к тебе ближайшим часом, с полной гнева адской чашей,
Покарать за грех тягчайший джинн с подручными придёт!
Но, на радость одержимым, есть управа и на джинна, –
О сказитель, расскажи нам, как был посрамлен Саддам?
Кто сказал ему: "Мы живы!", кто сказал ему: "Вы лживы!",
Кто изрек в сетях наживы: "Мне отмщенье. Аз воздам!"?
Славу меж людьми стяжавши, горинспекция пожарных
Испытала джинна жало: обобрать он их решил!
К ним, забыв про стыд и жалость, он пришел, пылая жаром:
"Мол, налогов вы бежали, – заплати и не греши!"
Завтра утром, в жажде мести, главный городской брандмейстер
Объявился в темном месте, где сидел злодей Саддам,
И печатью, честь по чести, двери кабинетов вместе
С туалетом он, хоть тресни, опечатал навсегда.
Он воскликнул: "Вы грешите! Где у вас огнетушитель?
Плюс розетки поспешите обесточить, дети зла!
Ты, язви тя в душу шило, просто злостный нарушитель!
Думал, все тут крыто-шито? Отвечай-ка за козла!"
Джинн застыл в сетях обмана, под печатью Сулаймана,
Думал, жизнь как с неба манна, оказалось – купорос,
И сказал: "Герой романа, что делить нам два кармана?
Я, блин, был в плену дурмана. Подобру решим вопрос?"
С той поры узнали люди: не неси налог на блюде!
От Саддама не убудет, если малость обождет, –
Но пожарных не забудет, да, вовеки не забудет
И нести посулы будет благодарный им народ!
КАСЫДА О ПРАВОЙ РУКЕ
Восток жесток, Восток высок, и чья-то кровь уйдет в песок,
Чтоб вашей жизни колесо сломало обод,
"Подайте нищему кусок!" – взывает детский голосок,
Но ядовит анчара сок, и жалит овод.
Самум, песчаная пурга, взметнул разящий ятаган,
Галеры вертит ураган в огне зеленом,
Молись, глупец, своим богам, пади к Аллаховым ногам, –
Вернуться к милым берегам не суждено нам!
Восток хитер, Восток остер, и руку над тобой простер
Не скандинав – холодный Тор, а джинн багряный,
Шипит жаровнею простор, и дня пылающий костер
С песка шершавой дланью стер ночные раны.
Шипит кебаб, звенит рубаб, в гареме уйма знойных баб,
Но в сердце евнуха-раба тоска застыла:
Скажи, судьба, ответь, судьба, зачем Рустаму Рудаба,
Когда верблюжьего горба иссякла сила?
Восток – бамбуковый росток, клинка волнистый кровосток,
И над вознесшимся крестом – щербатый месяц,
Восток – барыш, один за сто, и указующим перстом
Фортуна тычет в твой престол: измерен? Взвесься!
О мир, где правая рука – взгляд беспощадного стрелка,
Седая мудрость старика, скопца пороки,
Где пыль – уснувшие века, где персик – женщины щека,
Где сколько смерть не предрекай, махнешь в пророки,
Где право – красть, а правда – страсть, где любит власть и губит власть,
Где все равно – взлететь иль пасть, где вкус и запах,
Разинув ноздри, будто пасть, друг другом насладились всласть…
И зло глядит, готов проклясть, усталый Запад.
ГАЗЕЛЛА УШЕДШЕГО
О, где лежит страна всего, о чем забыл?
В былые времена там плакал и любил,
там памяти моей угасшая струна…
Назад на много дней
мне гнать и гнать коней –
молю, откройся мне, забытая страна!..
Последняя любовь и первая любовь,
мой самый краткий мир и самый длинный бой,
повернутая вспять река былых забот –
молчит за пядью пядь,
течет за прядью прядь,
и жизнь твоя опять прощается с тобой!..
Дороги поворот, как поворот судьбы;
я шел по ней вперед – зачем? когда? забыл!
Надеждам вышел срок, по следу брешут псы;
скачу меж слов и строк,
кричу: помилуй, рок!..
на круг своих дорог вернись, о блудный сын!..
НОЧНЫЕ ЦИКАДЫ
Вечному пути Мацуо Басе
I.ТЕРЦИЯ
Здравствуй.
Как жизнь?
Прощай.
Мощу пути словами.
Идите.
Я за вами.
Небыль?
Вечер?
Небо на плечи.
Ветер о шиповник
ночью –
в клочья.
Сколько стоишь ты,
душа?
Отблеск медного гроша.
Умирающего спасение –
в невозможности
воскресения.
Мне назначены судьбой
бой
и боль.
Я такого не хотела –
чтобы тело
улетело.
В руку пригоршню дерьма –
Вот вам
жизни кутерьма.
Дрожь
рук –
а вдруг?!
Дети,
солнце светит где-то.
Помните это.
Нерожденные слова горло теребят.
Я училась убивать –
начала с себя.
Небо
требует мзды
с каждой шлюхи-звезды.
Крики, лица, толкотня.
Застрелитесь
без меня.
Не кричите.
это я –
на изломе острия.
Отвечаю палачу:
– Я не плачу.
Я плачу.
Можно сказать смело:
– Смерть, не сметь!..
Посмела.
Телами
гасили
пламя.
Ухожу.
Махните мне рукой.
По ножу – в покой.
Месть
Творцу
не к лицу.
К чему мне эти минуты,
Продлившие осенний дождь?..
Еще одна цикада в хоре.
Кажется: лишь миг – и я пойму,
почему
так трудно одному.
На том, последнем рубеже,
где мы – еще,
а не уже…
Хоть одной ногой –
но в огонь.
В огонь.
Шепчут листья
на ветру:
"Я умру…"
В клеточку плаха, в елочку дыба.
Сдохнуть бы от страха! –
видно, не судьба
Рубежи – стеной.
Пришли.
За мной.
Орган вскипает
Токкатой Баха.
Мечты о пиве.
Великое Дао,
Скажи, пожалуйста:
Какого хрена?!
Бурак в тарелке
Натерт на терке.
Душа в смятеньи.
Сосна над обрывом.
Думая о вечном,
Беру топор.
Мимо берега
Плывет лебедь,
Воняя тиной.
Рыбак одинокий
В челне надувном
Идет ко дну.
Несу свой дзэн
С горы в долину.
Тяжелый, сволочь!
Лес осенью становится прозрачным.
И черепки октябрьских кувшинов
Хрустят под каблуком.
В толпе легко быть одиноким.
Жетон метро – ключ к просветленью.
Спускаюсь вниз.
Осень в лесу.
Косые лучи солнца,
Клены над оврагом.
…И, лентой траурной,
Заря
Течет к подножью алтаря.
Одолели вирусы.
Опустив в кефир усы,
Ночь провел у монитора.
Да, друзей бывает много.
Трое были у меня.
Третий – лишний.
Тихо умирает детство.
Неуменье
Оглядеться.
Пусть буфетчице приснится
Безразмерный
Чудо-шницель…
Для фанатика все – ересь.
Для упрямца все неправы.
Для слепца все – ночь.
У обнаженного меча
Из всех времен одно –
Сейчас.
Рама окна
На решетку похожа.
Случайность?
Задолго до созданья пистолета:
Контрольный выстрел –
Поцелуй Иуды.
Старею.
Учусь
Вспоминать.
Тили-бом!
Тили-бом!
Не талантом, а горбом!
Каково в аду?
Посмотреть
Иду.
Великий дар
Небесного Отца –
Уменье что-то сделать до конца.
Терпкий вкус вина на языке.
Мысли разбегаются,
Пьяны.
Тяжкие капли
Дробят отражение
В глади озерной.
На осине
Последние листья –
Дрожь Иуд ноября.
Есть некий высший смысл,
Невыразимый словом,
У чтения в сортире.
Треск сучьев.
Летят искры
В ночное небо…
Журавлиный клин
В вышине.
Возвращайтесь!
Река вскипает
Серебром форели.
Увидеть бы хоть раз!
Душа пастуха Онана
Себе доставляет радость,
Зажав синицу в руке.
У тернового венца –
Ни начала,
Ни конца.
Не в пещере горной
Постигаю дзен –
У дантиста в кресле.
Мне бы
Глоток неба,
И быль – как небыль…
Клен
Роняет семена:
Вниз…
Постигни дзен!
Ударь эстета
Ногой по яйцам.
Закончились money у Мони –
И
Гаплык всей вселенской гармонии.
Один малыш, ровесника заставший
За чтеньем "Колобка", спросил, напыжась:
"Попсу грызешь?"
День рожденья.
Дали по жопе,
Чтоб закричал.
Сняв штаны, на площадь вышел.
Наклонился для удобства.
Нет, не пнули. Очень странно.
Лес в историю вошел
Знаменитой парой:
Шаолинь и Голливуд.
Аскет в тоске
Спешит к доске,
Лежащей на песке…
Козлы!
С рогами!
Уйду от мира.
Солнце всходит.
Свет и тень
Играют в жмурки.
У быдла есть особенность: оно –
Всегда не ты.
И это восхищает.
Чужое вдали пью пиво,
Красавиц чужих прельщаю,
В мечтах о милой супруге.
Стал мнителен.
Все время кажется,
Что буду вечно жить.
Последний ветер
толкает в спину.
Иду к обрыву.
Шутят лучи солнца,
Смеются, косые.
Радуга на кончиках ресниц.
Гром хрипит
За холмом:
Жалуется…
Я уходил –
и я вернулся.
Какой пустяк!
С полувздоха, полувзгляда,
С полузвука, полусмеха –
В полумрак…
Циник в вольном переводе
С языка Эсхила и Софокла