Акмеизм
В 1912 году на заседании литературного объединения "Цех поэтов" было объявлено о создании нового литературного течения – акмеизма (от греческого "acme" – высшая степень чего-либо; расцвет; вершина; острие, жало). Представителями нового течения стала небольшая группа: Н. Гумилев, А. Ахматова, С. Городецкий, О. Мандельштам, М. Зенкевич и В. Нарбут.
Акмеизм – литературное течение в русской модернистской поэзии, характерные черты поэтики которого: простота и ясность поэтического языка, строгость поэтической композиции, стремление создавать точные, зримые образы. Отталкиваясь от туманности и зыбкости символистских образов, акмеисты провозглашали стремление к "прекрасной ясности" (термин М. А. Кузмина), воспевали "радостное любование бытием" (Н. С. Гумилев), призывали открыть заново красоту и ценность человеческого существования.
Значительное влияние на художественно-эстетические взгляды акмеистов оказала статья М. Кузмина "О прекрасной ясности", которая была напечатана в 1910 г. (сам Кузмин не входил ни в одну из многочисленных модернистских группировок). Ее автор призывает художников, независимо от их эстетических и мировоззренческих предпочтений, к логичности художественного замысла, стройности композиции и четкости организации всех элементов художественной формы: "Пусть ваша душа будет цельна или расколота, пусть миропостижение будет мистическим, реалистическим, скептическим или даже идеалистическим (если вы до того несчастны), пусть приемы творчества будут импрессионистическими, реалистическими, натуралистическими, содержание – лирическим или фабулистическим, пусть будет настроение, впечатление – что хотите, но, умоляю, будьте логичны, – да простится мне этот крик сердца! – логичны в замысле, в постройке произведения, в синтаксисе".
Акмеисты, в отличие, например, от футуристов, не отвергают достижения символизма. Так, Н. Гумилев в статье "Наследие акмеизма и символизм" назвал символизм "достойным отцом", подчеркивая при этом, что акмеизм выработал новый – "мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь". Согласно Гумилеву, акмеизм призван заново открыть ценность человеческой жизни, отказавшись от "нецеломудренного" стремления символистов познать непознаваемое. При этом акмеисты не отвергают символистскую концепцию двоемирия, а лишь смещают акценты, подчеркивая необходимость помнить не только о "мистической стихии", но и о "ценности мира". Акмеизм признает самоценность каждого явления. Если раньше "земное", обыденное было поэтической периферией, то теперь становится центром картины мира.
Меняется отношение к реальности. Если символизму свойственно восприятие реальности как искаженного подобия сверхреальности, то акмеисты полагают, что подобное мировосприятие ведет к утрате вкуса к подлинности. В статье "О природе слова" О. Мандельштам пишет в связи с этим: "Возьмем к примеру розу и солнце, голубку и девушку. Неужели ни один из этих образов сам по себе не интересен, а роза – подобие солнца, солнце – подобие розы и т. д.? Образы выпотрошены, как чучела, и набиты чужим содержанием… Вечное подмигивание. Ни одного ясного слова, только намеки, недоговаривания. Роза кивает на девушку, девушка на розу. Никто не хочет быть самим собой".
Такая позиция обусловила стилевую новизну акмеистов. Ее характерные черты: стилистическое равновесие, живописная четкость образов, строгая композиция, отточенность деталей, любование "милыми мелочами" (дух мелочей), "одомашнивание" мира.
Однако акмеистическое внимание к предмету, к "простому, земному, здешнему" не означало отказа от духовных поисков.
Например, для лирики Осипа Мандельштама характерно соединение в художественном образе глобальных, мировых смыслов с конкретными, предметными, телесными. Это наглядно демонстрирует стихотворение "Золотистого меда струя из бутылки текла…" (1917):
Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
– Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, – идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса – не поймешь, не ответишь.После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке:
В каменистой Тавриде наука Эллады – и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина.
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала,
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,-
Не Елена – другая – как долго она вышивала?Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны.
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
Лирический герой стихотворения изображен во вполне бытовой и привычной ситуации. Его окружают обычные предметы: мед, бутыль, бочки и т. д. Однако это те предметы, которыми люди пользуются на протяжении многих веков. Постепенно художественное время стихотворения из настоящего, бытового перетекает в вечное, а сквозь образы современных людей (хозяйка, рассказчик) начинают просвечивать вечные образы (Елена, Одиссей).
Акмеизм просуществовал недолго: уже к началу Первой мировой войны поэтическая школа распалась.
Футуризм
Футуризм – (от латинского futurum – будущее) – авангардистское течение в искусстве и литературе ХХ в., зародившееся в Италии в 1909 году и получившее широкое распространение во многих европейских странах, в первую очередь в России. Русский футуризм заявил о себе в 1910 году, когда Д. Бурлюк, В. Хлебников и В. Каменский издали первый футуристический сборник "Садок судей". На русский футуризм значительное влияние оказала теория и практика итальянского футуризма. При этом можно говорить о том, что в сфере радикального обновления формы и содержания русские футуристы пошли гораздо дальше своих итальянских коллег.
В русском футуризме традиционно выделяют четыре группы или течения:
1) кубофутуризм (В. Хлебников, В. Маяковский, А. Крученых и др.) – самое яркое явление русского футуризма;
2) эгофутуризм (И. Северянин, И. Игнатьев, К. Олимпов, В. Гнедов и др);
3) "Мезонин поэзии" (В. Шершеневич, Хрисанф, Р. Ивнев и др.);
4) "Центрифуга" (Б. Пастернак, Н. Асеев, С. Бобров, К. Большаков и др.).
С самого начала своего возникновения футуристы откровенно эпатировали публику, сделав это своей программной установкой. Об этом, в частности, свидетельствуют названия и содержание их программных сборников: манифест русских футуристов назывался "Пощечина общественному вкусу", сборники именовались не менее эпатажно – "Садок Судей", "Доители изнуренных жаб", "Дохлая луна", "Рыкающий Парнас" и т. п. Футуристы намеренно провоцировали очень острую реакцию не только на свои манифесты и художественные тексты, но и публичные выступления. Так, К. Малевич являлся с деревянной ложкой в петлице, В. Маяковский – в знаменитой желтой кофте, цвет которой считался тогда неприемлемым. А. Крученых носил на шнуре через шею диванную подушку и т. п.
Характерной чертой футуризма является демонстративный разрыв с традиционной культурой, о чем футуристы заявляют в манифесте "Пощечина общественному вкусу": "Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности. Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней".
Футуристы отличились небывалыми экспериментами в области слова, расширив свой поэтический словаря за счет "словоновшества" и "словотворчества". Один из теоретиков кубофутуризма В. Хлебников считал одной из самых важных задач создание нового языка. Кроме активного использования диалектизмов, архаизмов, заимствований из других славянских языков поэт также создавал неологизмы из нестандартных, но допускаемых языком сочетаний корней, префиксов и суффиксов. При этом он помещал новые слова в такой контекст, что читатель вполне мог догадаться об их смысле. Ярким примером словотворчества Хлебникова является его стихотворение "Заклятие смехом", состоящее в основном из слов, произведенных от одного корня:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
В начале 1914 года футуристы предпринимают попытки к объединению разрозненных литературных группировок (сборники "Молоко кобылиц" и "Рыкающий Парнас"). Однако наступление войны сильно затрудняет их деятельность. Русский футуризм существовал недолго, по сути, всего десятилетие, но выработанные им идеи до сих пор оказывают влияние на литературу.
Новокрестьянская поэзия
Новокрестьянская поэзия – творчество группы русских поэтов первой трети XX века, которые обновляли русскую поэзию, используя, модернистскую поэтику, с одной стороны, и народное творчество – с другой. Новокрестьянских поэтов объединяет отчетливая ориентация на следование народно-поэтической традиции и изображение крестьянского мира как целостного и гармоничного. Ядро новокрестьянского течения составили Н. А. Клюев, С. А. Есенин, С. А. Клычков, П. В. Орешин, А. В. Ширяевец, П. А. Радимов, А. А. Ганин и др. В отличие от символистов, акмеистов и футуристов, новокрестьянские поэты не образовывали литературного объединения или направления с единой теоретической платформой. Термин "новокрестьянские поэты" появился в работе критика В. Льва-Рогачевского ("Поэзия новой России: Поэты полей и городских окраин", опубликованной в 1919 году). Несколько позже, уже в 1920-е годы, этот термин стал общеупотребительным.
Не следует воспринимать новокрестьянскую поэзию начала XX века как развитие традиций крестьянских поэтов второй половины XIX века, известных как "поэты из народа" и "поэты-самоучки". Поскольку для поэтов XIX века главной была социальная тема, а в центре их внимания оказалась горькая бедняцкая доля, смысловые акценты новокрестьянской поэзии были иными. Их обусловили революционные события начала века, показавшие, что привычный крестьянский уклад жизни вскоре будет нарушен. Поэты-новокрестьяне полагали, что именно крестьянских быт и психология являются созидающим и стабилизирующим началом, что привело к их поэтизации.
При том, что новокрестьянские поэты не позиционировали себя как единое течение, определенное чувство общности у них все-таки было. Так, в 1917 году Есенин в письме Ширяеву писал о "крестьянской купнице". Несмотря на ярко выраженную индивидуальность стилей поэтов данного направления, можно выделить ряд общих черт, характеризующих их творчество. Прежде всего это обращения к теме деревенской России, противопоставленной "железной", городской России, тесная связь с миром природы и устного творчества. Поэты-новокрестьяне активно развивали традиции крестьянской поэзии, поэтизируя не только природу, но и деревенский быт и труд. Их стихи также отличает следование вековым народным обычаям и нравственным традициям; использование религиозной символики, христианских мотивов, языческих верований.
Поскольку революция 1917 года связала будущее страны с пролетариатом и индустриализацией, началось разрушение основ крестьянской жизни: продразверстка, политика раскулачивания, коллективизация разрушили многовековой уклад русской деревни. Эти трагические события отразились в творчестве поэтов-новокрестьян. Такая тенденция в корне не устраивала новую советскую власть. В результате представители новокрестьянской поэзии были объявлены "певцами кулацкой деревни" и "кулацкими поэтами", а их стихи перестали печататься. Кроме того, почти все они подверглись репрессиям и физическому уничтожению: в 1925 был расстрелян А. Ганин, в 1937-м – Н. Клюев, С. Клычков, П. В. Орешин. Их творчество стало известно широкому кругу читателей в конце 1980-х годов. Исключение составила лирика Есенина, которая начала издаваться несколько раньше.
Т. В. Надозирная
Константин Бальмонт
(1867–1942)
Из сборника "Горящие здания"
Кинжальные слова
Я устал от нежных снов,
От восторгов этих цельных
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний.
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!Упоение покоя -
Усыпление ума.
Пусть же вспыхнет море зноя,
Пусть же в сердце дрогнет тьма.
Я хочу иных бряцаний
Для моих иных пиров.
Я хочу кинжальных слов
И предсмертных восклицаний!
Как Испанец
Как испанец, ослепленный верой в Бога и любовью
И своею опьяненный и чужою красной кровью,
Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,
Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.Я, родившийся в ущелье, под Сиэррою-Невадой,
Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой,
Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса,
Чтобы заревом над Перу засветились небеса.Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов,
Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов,
Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу,
Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу.И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам,
И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом,
Чтобы с жадной быстротою аравийского коня
Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня.И, быть может, через годы, сосчитав свои владенья,
Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья,
Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь,
Я увижу Солнце, Солнце, Солнце красное, как кровь.
Я сбросил ее
Я сбросил ее с высоты,
И чувствовал тяжесть паденья.
Колдунья прекрасная! Ты
Придешь, но придешь – как виденье!Ты мучить не будешь меня,
А радовать страшной мечтою,
Создание тьмы и огня,
С проклятой твоей красотою!Я буду лобзать в забытье,
В безумстве кошмарного пира,
Румяные губы твои,
Кровавые губы вампира!И если я прежде был твой,
Теперь ты мое привиденье,
Тебя я страшнее – живой,
О, тень моего наслажденья!Лежи искаженным комком,
Обломок погибшего зданья.
Ты больше не будешь врагом…
Так помни, мой друг: до свиданья!
"Я люблю далекий след – от весла…"
Я люблю далекий след – от весла,
Мне отрадно подойти – вплоть до зла,
И его не совершив – посмотреть,
Как костер, вдали, за мной – будет тлеть.Если я в мечте поджег – города,
Пламя зарева со мной – навсегда.
О, мой брат! Поэт и царь – сжегший Рим!
Мы сжигаем, как и ты – и горим!
Ангелы опальные
Кажусь святым, роль дьявола играя.
Ричард Третий
Ангелы опальные
Ангелы опальные,
Светлые, печальные,
Блески погребальные
Тающих свечей, -
Грустные, безбольные,
Звоны колокольные,
Отзвуки невольные,
Отсветы лучей, -
Взоры полусонные,
Нежные, влюбленные,
Дымкой окаймленные,
Тонкие черты, -
То мои несмелые,
То воздушно-белые,
Сладко онемелые,
Легкие цветы.Чувственно-неясные,
Девственно-прекрасные,
В страстности бесстрастные,
Тайны и слова, -
Шорох приближения,
Радость отражения,
Нежный грех внушения,
Дышащий едва, -
Зыбкие и странные,
Вкрадчиво-туманные,
В смелости нежданные,
Проблески огня, -
То мечты, что встретятся
С теми, кем отметятся,
И опять засветятся
Эхом для меня!
Я буду ждать
Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.Ты вся – безмолвие несчастия,
Случайный свет во мгле земной,
Неизъясненность сладострастия,
Еще не познанного мной.Своей усмешкой вечно-кроткою,
Лицом, всегда склоненным ниц,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не ходких птиц,Ты будишь чувства тайно-спящие, -
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.Не знаю, смерть ли ты нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.
Аромат Солнца
Запах Солнца? Что за вздор!
Нет, не вздор.
В Солнце звуки и мечты,
Ароматы и цветы
Все слились в согласный хор,
Все сплелись в один узор.Солнце пахнет травами,
Свежими купавами,
Пробужденною весной
И смолистою сосной.Нежно-светлоткаными,
Ландышами пьяными,
Что победно расцвели
В остром запахе земли.Солнце светит звонами,
Листьями зелеными,
Дышит вешним пеньем птиц,
Дышит смехом юных лиц.Так и молви всем слепцам:
Будет вам!
Не узреть вам райских врат.
Есть у Солнца аромат,
Сладко внятный только нам,
Зримый птицам и цветам!
Закатные цветы
О, краски закатные! О, лучи невозвратные!
Повисли гирляндами облака просветленные.
Равнины туманятся, и леса необъятные,
Как будто не жившие, навсегда утомленные.И розы небесные, облака бестелесные,
На долы печальные, на селения бедные,
Глядеть с состраданием, на безвестных – безвестные,
Поникшие, скорбные, безответные, бледные!
Равнина
Необозримая равнина,
Неумолимая земля,
Леса, холмы, болота, тина,
Тоскливо-скудные поля.Полгода – холод беспощадный,
Полгода – дождь и душный зной,
Расцвет природы безотрадной
С ее убогою весной.Полупогаснувшие взоры
Навек поблекшего лица,
Неизреченные укоры,
Порабощенность без конца.Невоплощенные зачатья, -
О, трижды скорбная страна,
Твое название – проклятье,
Ты навсегда осуждена.