Книга рассказывает о путешествии автора с фотоаппаратом в горы Западного Тянь-Шаня и район реки Сырдарьи.
Издание проиллюстрировано цветными снимками различных насекомых и редких растений.
Содержание:
Часть I - ФЕРУЛА И ЭРЕМУРУС 1
ПИСЬМА, ТЕЛЕГРАММЫ… 1
ЗНОЙНЫЙ ТАШКЕНТ 2
УТРО С ЦВЕТАМИ 4
СИНЯЯ ПТИЦА 7
ГОСТИ 8
ЛЕС, КОТОРОМУ 50 МИЛЛИОНОВ ЛЕТ 9
РАССУЖДЕНИЕ О ЛЮБВИ 10
РОМЕРИЯ, АНХУЗА ИТАЛЬЯНСКАЯ, АСТРАГАЛ, ОСЛЫ, ЖУКИ, ОБИТАТЕЛИ ИНОПЛАНЕТНЫХ МИРОВ И ПРОЧЕЕ… 11
ПРОЩАНИЕ С ЗАПАДНЫМ ТЯНЬ-ШАНЕМ 13
ОЖИДАНИЕ 14
Часть II - ЛУНА НАД ПУСТЫНЕЙ 15
ДОРОГА 15
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА УЧАСТНИКОВ ЭКСПЕДИЦИИ 17
ТУГАИ 17
СУВЕНИРЫ ПУСТЫНИ 19
ПЕЧАЛЬНЫЕ ПЕСНИ И МУЗЫКА 20
В ДЕБРЯХ СОЛОДКИ 21
ФАЛАНГА 23
КОВАРНЫЙ ОТРЯД 24
СОЛНЦЕ НА КРЫЛЬЯХ 25
ЭМПУЗА 26
ТРУДОВЫЕ БУДНИ БИОЛОГОВ 27
ВЕЧЕРНИЕ СТРАХИ 30
О ЧЕМ РЫДАЛИ ШАКАЛЫ 32
МЫ УЕЗЖАЕМ… 34
Юрий Аракчеев
ЛУНА НАД ПУСТЫНЕЙ
Часть I
ФЕРУЛА И ЭРЕМУРУС
ПИСЬМА, ТЕЛЕГРАММЫ…
В ответ на Ваше письмо сообщаю, что в середине апреля мы выезжаем на Сырдарью. Работать будем в среднем течении, в районе Ширик-Куль. Места малонаселенные. Я занимаюсь опылителями тугайных растений…
Георгий Федорович Колюх, начальник экспедиции Ташкентского музея природы.
В Средней Азии я еще никогда не бывал.
Мавзолеи и минареты… Самарканд, Бухара, Хива… Паранджи, пиалы, бесконечный чай в жару, верблюды… Река Сырдарья… Таинственный Ширик-Куль. Что это? "Куль" - значит "озеро", это я помнил по какой-то книжке. "Загадочное озеро Сары-Куль" - вот как она называлась! Может быть, в письме ошибка и мы поедем именно на Сары-Куль? Я самым тщательным образом изучал карты. Сары-Куль есть, верно. Только совсем не в районе реки Сырдарьи. А вот Ширик-Куля я не нашел нигде. Странно.
Опылители тугайных растений… Пчелы, наверное, бабочки. Тугаи - это какие-то типично азиатские заросли, кишащие кабанами и, кажется, тиграми…
Нечего, конечно, и говорить, что я мигом, не теряя ни минуты, написал ответ. Что обязательно постараюсь принять участие и буду ждать телеграммы.
Одно беспокоило: вдруг не придет телеграмма? Вдруг он забудет ее послать? Или на телеграфе что-нибудь случится?
Но телеграмма пришла. В ней было сказано, что экспедиция откладывается дней на десять - пятнадцать и будет опять телеграмма.
Я получил ее через две недели: "Экспедиция отъезжает 6 мая, вам нужно быть 5-го".
И лихорадочно принялся собираться.
Как журналисту мне приходилось ездить по разным местам, бывал я и в путешествиях. Но только не в пустыне. А тугаи, как выяснилось окончательно, - это заросли по берегам рек, текущих через пустыни…
Первым делом я купил себе дефицитные туристические ботинки. Правда, в книгах о путешествиях по Средней Азии было написано, что самое лучшее - кирзовые сапоги. Потому что змеи, запросто прокусывающие материю брюк, не могут прокусить сапожную кожу… Однако знакомый специалист-энтомолог, Дмитрий Викторович Панфилов, который, кстати, и дал мне адрес Георгия Федоровича, сказал, что ботинки сойдут.
- Только не вздумайте ходить по ночам - змеи в основном охотятся ночью…
- А какие змеи в тех местах водятся, Дмитрий Викторович? - спросил я, как бы между прочим.
- Кобра иногда встречается. Эфа. Щитомордник. Это - из ядовитых.
Из соответствующей литературы я уже знал, что укус всех трех, а особенно первых двух, смертелен.
- Может, все-таки лучше сапоги? - спросил я Дмитрия Викторовича.
- Лучше. Но жарко в них. Вот если бы вы достали брезентовые…
Брезентовых сапог я не достал.
Я узнал также, что в тех местах водятся каракурты, скорпионы, тарантулы, фаланги. Укус каракурта смертелен, остальных - очень болезнен. У фаланги, правда, нет ядовитых желез, но заразить ранку она может гниющими остатками пищи, которые подолгу сохраняются на ее челюстях. В этом случае трупный яд, проникая в кровь укушенного, может привести к самым печальным последствиям.
Долго думая об этом последнем, я пришел к мысли, что все равно от всего не убережешься. Чему быть, того не миновать. Так что, как говорится, была не была…
Хуже всего настраивали специальные книги и руководства. Описания симптомов после укусов ядовитых змей, пауков, насекомых были весьма выразительны. Однако читать все это было необходимо - для подготовки.
Я старался сохранять самообладание и оптимизм. Дело в том, что…
Когда было мне лет двенадцать, прочитал я однажды любопытную книгу. В ней рассказывалось, как мальчик и девочка забрались в лабораторию знакомого профессора и попробовали на вкус загадочный белый порошок. Потом сели на подоконник, болтая ногами, и тут… все вокруг них начало неудержимо расти…
Оказалось, что порошок был волшебным: съев его, мальчик и девочка начали уменьшаться и уменьшались до тех пор, пока не стали очень маленькими - такими крошечными, что запросто уместились на спине стрекозы, которая как раз опустилась около них на подоконник. Стрекоза унесла ребят в дремучие заросли на берегу ручья. И началось путешествие двух человечков в зеленой стране, населенной удивительными существами - муравьями, осами, бабочками, жуками. Книга называлась "Приключения Карика и Вали". Написал ее Ян Ларри.
Книга эта ошеломила меня и, наверное, как-то даже перестроила мой внутренний мир. А вернее наоборот: не перестроила, а вернула меня к тому, что я сам думал и чувствовал, но под влиянием каких-то внешних причин подвергал сомнению и забывал. Ведь еще в самом раннем детстве я очень любил странствовать весьма оригинальным способом. Лежал где-нибудь, например, на лесной поляне, смотрел в траву перед собой, и… Воображение следовало за каким-нибудь муравьем по хаосу толстенных травяных стволов, похожих на тропический бамбук, мимо раскидистых кустов земляники с трехлопастными, как у пальм, гигантскими листьями. И над головой висели, источая аромат, огромные спелые ягоды… Далее я мысленно попадал в полумрак муравейника - в этот многоэтажный дом с анфиладами комнат, галереями, пристройками, залами и подземельями… Иногда мне удавалось пожить в зеленых дебрях какого-нибудь куста или в душистом цветке, полетать на спине стрекозы или бабочки над бескрайним океаном трав или сесть на бронированную спину жужелицы и с головокружительной скоростью мчаться по лесной тропинке, усыпанной иголками-бревнами.
Потому, наверное, и подействовала на меня так сильно книга Ларри, что я понял: не один я увлекаюсь мысленными странствиями, не один я думаю и чувствую так, а значит…
Была и еще одна подобная книга. "Жизнь насекомых" французского естествоиспытателя Жана Анри Фабра. В школьные годы я перечитывал ее множество раз. Недавно перечитал снова. Нет, все-таки удивительно, как захватывает описание жизни пчел, ос, бембексов, сколий, жуков - этих многочисленных маленьких наших соседей, которыми большинство людей интересуется только в детстве, а потом безнадежно забывает об их существовании. Если, конечно, не занимается ими из чисто научных - практических - соображений.
И вот что еще странным образом волнует меня в связи с книгой Фабра. Почти все свои наблюдения, представляющие огромную ценность для науки, давшие материал для написания не только "Жизни насекомых", но и нескольких других удивительных книг, сельский учитель Жан Анри Фабр сделал на небольшом пустыре, заросшем сорняками. Никуда почти и не ездил. Ни во что не вмешивался. Только смотрел. И увидел столько…
Название этого каменистого клочка земли - Гармас. Площадь - меньше гектара. По мнению современных маститых ученых, именно здесь было положено начало новой науке - энтомологической этологии, то есть науке о поведении насекомых. Теперь сюда приезжают туристы со всего света. А ведь этот клочок земли ничем не отличается от любого другого, разве только тем, что он невозделанный. Что природа здесь предоставлена самой себе. И жил здесь не активно преобразующий, а умеющий наблюдать человек.
Было время, когда я, становясь взрослым, стал все это забывать… Однако, занявшись обычной любительской фотографией - людей и пейзажей, - узнал однажды, что есть, оказывается, зеркальные фотоаппараты, где наводить на резкость можно по матовому стеклу, и еще есть насадочные кольца, которые позволяют фотографировать с близкого расстояния - крупным планом. А если снимать на цветной обратимой пленке и полученные диапозитивы, или слайды, проектировать потом на экран, то можно…
И я купил зеркальный фотоаппарат "Зенит". И насадочные кольца. И цветную обратимую пленку.
Зарядив фотоаппарат, навинтив кольца, я вышел во двор старого московского дома. Это было 26 июня 1969 года. Я навсегда запомню столь знаменательный день.
Был вечер, и солнце стояло низко. Оно освещало бежевые, слегка полинявших от дождей стены нашего дома, уютный зеленый дворик и широкую асфальтовую полосу, рассекающую пополам заросли деревьев, кустарников и густой сочной травы с одуванчиками. Я шагнул в траву и наклонился, глядя в видоискатель.
По толстому зеленому стволу полз кто-то большой, красновато-коричневый. Неуклюжий и мощный, он напоминал рыцаря в медных доспехах. Он методично полз вверх, непрестанно шевеля усами, похожими на стальные плети. Со стебля "рыцарь" перебрался на пологий бугор листа. Бугор под ним закачался… На краю странное существо остановилось. Далеко внизу и во все стороны раскинулись необъятные джунгли, безбрежный зеленый океан. Куда теперь? С минуту "рыцарь" подумал, оставаясь в неподвижности - лишь усы его шевелились без остановки вверх, вниз, вправо, влево, - наконец лениво разломил свои доспехи на спине, выпростал из-под них тонкие прозрачные крылья и… полетел.
Я передвинул объектив. Полыхнуло желтым. Гигантская солнечная шапка цветка - множество желтых лилий, а на них, небрежно сминая шелковистые нежные лепестки, сосредоточенно копошится мохнатый зверь. Шерсть длинная, темно-рыжая, на спине - плоские слюдяные крылья, а глаза миндалевидные, блестящие, внимательные. По-хозяйски охватив топкими лапками несколько цветков сразу, зверь сует по очереди в каждую лилию короткий черный хобот. Голова его перепачкана желтым…
Я принялся исследовать окрестности, чувствуя себя как во сне.
В расплывчатом зеленом мареве по жилке листа ползло длинное изящное существо, неся на себе просторный, отливающий перламутром балахон крыльев. Оно двигалось медленно, грациозно кланяясь и вертя глазастой головой. Золотые глаза сверкали, посылая во все стороны изумрудно-бронзовые лучи… В просторной багряной чаше цветка суетился кто-то черный, пластмассовый. С высоты плюхнулся сразу на все шесть лап-шасси толстый лайнер и, поворочав в разные стороны головой, принялся вдруг умываться, как кошка чиститься…
Жук-пожарник, шмель, златоглазка, маленький черный жучок, обыкновенная муха… Всего-навсего.
Это опять было напоминание.
Потом я проявил пленку у знакомого фотографа, вставил диапозитивы в рамки, приспособил на столе проектор "Свет". Яркий, многоцветный мир Карика и Вали распахнулся передо мной на комнатной стене…
Лето прошло в постоянных волнениях.
Странствия в дворовых джунглях - на корточках и ползком, - вызывающие нездоровый интерес соседей, путешествия в дебри поляны Измайловского парка, незабываемая охота на бабочку-адмирала и чуткую репейницу в молодом лесу на московской окраине, первые выезды дальше - на станцию Черная под Москвой и на озеро Селигер…
Утерянное детство вернулось, и мир вокруг меня чудесным образом изменился. Разве я мог раньше предполагать, что, не выезжая ни в какие далекие страны, а просто выйдя во двор или в парк, можно совершить путешествие? И какое! Раньше мне как-то не приходило в голову, что отцветший одуванчик, обыкновенная "фукалка", может быть похож на серебряный шар, на остров Южного моря, поросший фантастическими белыми пальмами, на сказочную сцену, где выступают балерины. Мог ли я знать, что яички клопа на коре березы - блестящие капельки янтаря? Конечно же, от меня было скрыто, что жук-жужелица выкован из стали, а доспехи жука-пожарника - из меди. Вернее, не было скрыто, а просто я сам забыл. Теперь вспомнил. И постараюсь не забывать никогда.
Знаете ли вы, что гусеница бабочки ольховая стрельчатка, например, в зрелом возрасте носит страусовые перья, а гусеница стрельчатки кленовой - это просто-напросто ползающий лисий воротник? Известно ли вам, что голова стрекозы - это голова космонавта в шлеме с антеннами, спинка клопа-солдатика - индейская ритуальная маска, а спинка клопа-наземника тощего - африканская маска? Паутина после дождя - кружево, отделанное алмазами, а сухая паутина, пронизанная солнечными лучами, - радужное, сказочное сияние?
Наблюдая все это с близкого расстояния, я сделал удивительное открытие. Поведение ползающих, бегающих, прыгающих и летающих созданий иногда странным образом напоминает то, что я вижу в гораздо более крупном масштабе. Аналогий тьма. В конце концов я иногда стал даже путаться, с каким миром имею дело в данный момент - "микро" или "макро". Так у меня появилась галерея портретов: жук - Сева, кузнечик - Семен Петрович, бабочка - Клизавета Степановна, гусеница - Софи Лорен, златоглазка - Уланова… Однажды я вычитал известное изречение древнегреческого философа Анаксагора: "Все - во всем". И понял, что в моих наблюдениях нет ничего удивительного.
Тогда я принялся читать книги по биологии. Что же вы думаете? Аналогии подтверждаются…
Запомнилась фраза из одной книжки: "Какую бы форму жизни мы ни изучали - от вируса до мамонтова дерева, - мы изучаем самих себя". Может быть, все дело в этом?
Ну вот. Теперь, я думаю, вам ясно, почему никакие страхи перед встречей с ядовитейшими из паукообразных и пресмыкающихся не остановили бы меня от поездки не только в Среднюю Азию, но куда угодно.
ЗНОЙНЫЙ ТАШКЕНТ
5 мая утром я вылетел из Москвы.
В Ташкенте цвели пионы и розы, на лицах местных жителей в аэропорту уже утвердилась этакая типично летняя гримаса: "Жарко, но ничего не поделаешь". Было градусов тридцать в тени.
В открытых окнах троллейбуса замелькали пирамидальные тополи, домики, увитые виноградом, акации и дико изуродованные остовы каких-то деревьев. Оказалось - это тутовник. Его листьями здесь кормят гусениц тутового шелкопряда, выращивая коконы на дому…
Проехали центральные районы Ташкента. Вот и нужная мне остановка - конечная. В Музее природы меня должен ждать начальник будущей экспедиции Георгий Федорович Колюх. Итак, где он, Музей природы?
Об этом я и спросил проходящего мимо мужчину с черными усиками ив тюбетейке.
- Музей природы? - Мужчина долго разглядывал меня. Наконец почмокал губами и заявил:
- Так он сгорел.
- Как… сгорел?
У меня сердце упало. В воображении со страшной быстротой замелькали картины пожара. Недаром было столько писем и телеграмм, недаром экспедиция откладывалась: когда долго тянется - это плохой признак! Ох, и кошмарная, должно быть, картина была! Что же делать? Что с Георгием Федоровичем?..
- Сгорел, - повторил мужчина, с удовольствием, как мне показалось, наблюдая мою растерянность. И добавил: - Весь сгорел, начисто… - И языком поцокал: - Ц-ц-ц…
- Как же так? - спросил я, совершенно обескураженный. - Как же так? Ведь я только неделю назад телеграмму…
- Сгорел, - повторил мужчина. - Ничего не поделаешь.
- Ну, а где же он был-то? - спросил я все-таки, тревожно оглядываясь.
- А вон где был: прямо иди и налево. Стены остались. Живут там, спросишь. Рядом с базаром.
В полной растерянности я поплелся сначала прямо, а потом налево.
- Вот он, музей, - бойко ответила на мой вопрос бледнолицая женщина и махнула рукой в сторону мрачноватых серых стен без окон и дверей.
- Что он, разве сгорел? - спросил я. - Мне вот только сейчас сказали…
- Да, сгорел, весело сказала женщина. - В прошлом году еще. Не работает. Но там есть сотрудники, у них все узнаете.
В полном недоумении я заглянул в открытую дверь Г-образного одноэтажного здания, рядом с которым действительно чернел обгоревший скелет большого дома… В комнатке с огромными шкафами и коллекциями тропических бабочек на стенах мне показали рабочее место Георгия Федоровича Колюха. Так как начальника будущей экспедиции на месте не было, пришлось идти в административный отдел музея, который находился дальше по улице, напротив базара. В небольшом глухом дворике административного отдела, этаком испанском патио с окружающей его скрипучей деревянной галереей, цвели ярко-алые и желтоватые чайные розы. В воздухе плавали слои тончайшего аромата. Сгорело, как выяснилось, далеко не все.
Георгий Федорович оказался молодым - лет сорока - русоволосым мужчиной с ярко-голубыми глазами и уныло повисшими горьковскими усами. Он как-то странно, без особой приветливости посмотрел на меня - что, впрочем, я отнес на счет жары - и молча повел обратно, в комнату со шкафами и бабочками, где я только что был.
Сев за стол, на свое обычное рабочее место, он пригладил волосы, потрогал усы, откашлялся слегка и неожиданно тихим голосом, запинаясь, сказал:
- Понимаете… поездка откладывается на десять дней… Я вам дал телеграмму…
- На десять дней?! Как… Но ведь я же… Когда телеграмму?
- Сегодня, - уныло сказал Георгий Федорович.
- Как сегодня? Но ведь я рано утром вылетел, последний срок…
Георгий Федорович ничего не ответил. Он вяло отвернулся от меня и посмотрел в окно.
- С машиной у нас, понимаете… Машину чинят. Еще мотор не поставили. Розмарин… Она сгорела. Он ее своими силами…
Опять. Что же тут все горит? И что значит "розмарин"? Целых десять дней! Я молчал подавленно.
Начальник экспедиции тоже молчал и смотрел на меня с печалью. Потом он встал со стула и принялся открывать окно. Открыл первую раму.
- Вон, посмотрите, - сказал он, показывая на подоконник.
На подоконнике сидел великолепный экземпляр ночной бабочки виноградный бражник. Свежий, ничуть не потертый. Мощное, упрямое серебристо-белое тельце напоминало корпус реактивного самолета, розовато-серые узкие крылья, откинутые назад, довершали сходство. Это был привет, визитная карточка Средней Азии. Сердце мое забилось… Но как же тугаи? Неужели правда мы задерживаемся на десять дней? От расстройства я даже фотографировать не стал этот реактивный лайнер. Бражник с гудением взмыл с подоконника и исчез в душном пространстве музейного двора…