Это уже второй сборник с таким названием. Его появление итог Второго открытого чемпионата по литературе, который проходил на сайте газеты "Московский комсомолец" в рамках проекта "Сетература" в формате футбольного первенства Европы или мира: отборочный и групповой турниры, плей-офф. В состязании приняло участие более 500 авторов из ближнего и дальнего зарубежья.
Помимо двух победителей чемпионата, была названа "десятка" поэтов и прозаиков. Именно они составили две "десятки" сборника. В третью "десятку" вошли произведения членов жюри. А все вместе, участники и судьи, составили великолепную "десятку". В названии сборника нет никакого преувеличения. Прочитайте и убедитесь.
Содержание:
Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии 1
Предисловие 1
Поэзия 1
Егор Мирный. Тайнозоркость и близогубость 1
Валентина Криш. Ergo 1
Антон Краснощеков. Годичный цикл 2
Тим Скоренко. Три стихотворения 3
Надежда Деглин. Ветер в голове 3
Александр Ланин (Thorix). Сказки 3
Евгения Костюкова. Любовь 4
Клавдия Смирягина. Из приснившегося 4
Саша Резина. Там высоко 4
Инна Олейник. А пока 5
Гуппи. Ничья 5
Влад Васюхин. Рождественский репортаж 6
Геннадий Антонов. …стихи без морали… 6
Ирина Гольцова. Единицы речи 6
Игорь Козин. Философское 7
Александр Линде. Где опускается ночь 7
Наталья Малинина (Смирнова). "Бабочка. Нежность. Жизнь…" 8
Татьяна Кузнецова. Ровесники 8
Вероника Сенькина. Виден берег, мужайся… 8
Игорь Джерри Курас. Москва 9
Татьяна Китаева. Следующий… 9
Проза 9
Валерий Бочков. Игра в снежки 9
Джон Маверик. Можно я вырасту деревом? 11
Юрий Дихтяр. Сирота Федот 12
Ольга Донец. Зеленый помпон 14
Светлана Корзун. Какофония 15
Наталья Уланова. Ларя Благинская. Зима 16
Саша Резина. Топор 17
Анна Агнич. Артур 18
Валерий Петровский. Садовое кольцо 20
Константин Семенов. Последняя Пасха 22
Лидия Сычева. Тополь серебристый 24
Зинаида Пурис. История одиночества Карандаша 25
Василий Логинов. Московская талия 26
Виталий Крош. С видом на шторм 29
Илья Криштул. Правильный человек 31
Семён Каминский. Мама Пасюка 32
Леонид Шустерман. Дочь Маккавеев 34
Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии
Предисловие
Главная награда
Завершился второй Открытый чемпионат России по литературе, организованный нашей газетой. В основу литературного конкурса был положен спортивный принцип. Этот формат оказался популярным и привлекательным для авторов. Об этом свидетельствует количество участников. В чемпионате приняло участие свыше 600 поэтов и прозаиков, пишущих на русском языке. А на русском языке пишут и говорят не только в России. В литературном конкурсе, который был построен по спортивному принципу, соревновались авторы из Украины, Беларуси, Молдовы, Латвии, Израиля, США, Германии, Австралии, Италии, Ирландии.
Кстати, стоит заметить, что у нашего чемпионата появились последователи. Так рижский поэт Евгений Орлов на тех же спортивных принципах провел уже два конкурса: "Кубок Балтии" и "Кубок мира". За эти кубки соревновались только поэты. В нашем чемпионате соревновались и поэты, и прозаики.
В результате только по 32 автора в каждой номинации пробились в основную сетку чемпионата. Перед членами жюри стояла сложная задача – из многообразия примерно равных по качеству текстов выбрать и назвать лучшие. Дополнительная трудность состояла в том, что в финальной части конкурса игра шла на выбывание.
Главная награда для любого писателя – быть прочитанным. Публикации в сборнике "Великолепная десятка"-2 такую возможность предоставляет.
Поэзия
Егор Мирный. Тайнозоркость и близогубость
победитель второго Открытого чемпионата России по литературе
Аясума
у аясумы в душе́ серебряный камешек.
кто сегодня придёт поиграться с ним?
у кого на свитере ни единого катышка,
к камешку прикоснись.
какой приятный холодок, и аясума светится,
но это вовсе не свет, а такое проклятие,
оно ощутимее от вечера к вечеру.
аясума снимает платье.
камешек меркнет, аясума простужена,
к твоей голове приставлены довольно грубо
два её неумолимых оружия:
тайнозоркость и близогубость.
и ты всё говоришь: "аясума, не трожь. аясума, держись.
аясума, что ты страдаешь как потерпевшая?",
затачиваешь свои внутренние ножи
о камешек помутневший.
только нечего вспарывать. в сердце блестит потолок,
сквозь него видно, что
никому не сбежать, никого не зарежут.
аясума, склонясь, поправляет ослабший чулок,
занимается с тобой надеждой.
Переходы
знаешь, оливия, гладкие переходы
из пеленальных комнат в глухие воды,
где пузырится свет, облекая в пену
наше бессмертие. лопнувшие ступени,
тканевый воздух, вышитый небосводом,
скоро, оливия, только умри – и вот он,
вспоротый сизарями цветёт и дремлет.
ты ли из глаз моих вынимала землю,
ты ли мне чёрным лебедем в спину билась,
твой ли рубиновый голос горчил рябиной?
выклюй, оливия, из мирозданья осень.
некого тут прощать: на прощёных возят
айсберги городов и вулканы храмов.
тот, кто спасён тобой, тот смертельно ранен.
воин из памяти, бог из живого металла,
я бы остался с тобой, но меня не осталось.
Отмель
выплываешь на отмель и ждёшь рыбака,
дурака, двойника, хоть какого-то света.
море, так себе море, в четыре глотка,
фиолетовое.
небо, вот оно небо, что есть оно, что
никогда не бывало, как жизни и смерти.
на прибрежной лужайке жара, бадминтон,
бадминтонные дети.
так неслышно кричат, но кричат и о чём:
о себе, о жаре, о последней надежде;
превращаются в рой улетающих пчёл,
и ничто их не держит,
и никто им не нужен. лишь боль да пыльца,
что за болью бывает, горят безотчётно.
и уже невозможно, нельзя отрицать
сгустки жёлтого в чёрном.
и уже очевидно, что отмель твоя -
это тень божьей длани на тельце пчелином.
ты послушай, как ясно они говорят,
словно трогают глину,
ты пощупай их говор, белёный, сухой;
под язык положи, облизни, успокойся.
наугад – это нежность, на вкус – это соль,
на поверку – колосья
тишины, высоты, нелюбви, бытия,
что невинно мерцает на кончике жала.
до конечного улья не все долетят,
превратившись в пожары,
в цветы и пожары.
Валентина Криш. Ergo
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
"Ты видишь? Девочка. Слеплена из ребра"
Ты видишь? Девочка. Слеплена из ребра,
но как-то наскоро, Боже. Сойдёт и так?
Как завязь липкая. Сколько того добра
летит, как ком гуттаперчи, на Твой верстак?
Как завязь – вырастет, выплетется, взойдет.
На пьедестал ли? На грех? Наугад? На спор?
Таких, из серой земли, отстреливать влёт -
любому, кто хоть немного хитёр и спор.
Таким – пластичным, пластмассовым, молодым -
любая форма по силам и по нутру.
Смотри – за окнами стелется стылый дым,
смерзаясь в небо промозглое поутру.
Смотри же: в наледи зеркала – так легка -
смеется, вертится, мается пустота.
И кружит женщина – слепо, как снег в силках.
И душит суть свою. Походя. Просто так.
Ergo
Вёдра просохли. В вёдрах таится тень
будущих ливней. Время почти в зените -
грузно жужжа, как старый больной слепень,
вьется в гречихе звёзд, заходя сердито
то ль на посадку, то ли на новый круг.
Солнце латунной брошкой лежит в сторонке.
Каждый из нас бессмысленно близорук.
Как ни стели постель, ни клади соломку,
не угадаешь. Знаешь, а жизнь течет
к старости вспять. И, кажется, это к счастью.
Фишка ведь в чем – чем дальше твое плечо,
тем больше силы нужно на каждый час мне.
Как ни крути, а правило рычага
снова соврало. Видимо, аксиомы
тоже порой ошибочны, будто шаг
в ногу со всеми. Только ответ искомый -
не/повторим.
А, еrgo, и доказать
мы ничего не сможем. И, значит, надо
просто прожить себя – так, чтоб взглянув назад,
время, набрав в ведро чешуи заката,
вновь прожужжало на небе допоздна.
Женщина
– Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!
М. Цветаева
В кармане – обрывки бумаги да несколько крон,
а плащик на рыбьем меху не по-зимнему тонок.
И хрупкая женщина – солнце забывший ребенок -
стучит каблучками. Пусть в городе этом сыром
покорно читают молитвы уставшие петь.
Воробышек сизый летел за ключом журавлиным,
но снова отстал. Вы протянете руку, Марина?
Он серый? Он синий? А церкви угрюмая клеть
по-прежнему рядом. Горяч и чуть-чуть бестолков,
срывается стих – бесприютен, свободен, бездомен -
И грешная женщина вверх поднимает ладони,
чтоб крошками слов накормить равнодушных богов.
"Тянуться к солнцу рыжей головой" (каштановое настроенческое)
Тянуться к солнцу рыжей головой,
ловить тепло – бездумно, как подсолнух.
Не верить в холод. Отстраненно-сонно
смотреть в окошко.
В грязно-голубой
купели неба прохудилось дно,
и за стеклянной гранью в хлопьях пенных -
усталый город. В мятой ленте Рейна
мелькнули мост, вагон и заодно
мое лицо. Осенний зябкий сплин
укрылся в вязкой темноте карманной.
По шелковистой кожице каштана
струится свет. Привычно нелюдим
пустой перрон.
И, в общем-то, пора
мечтать о зимних праздниках и чуде,
писать wish-list, продумывать маршруты
и подводить итоги.
В леера
трамвайных струн уткнулся небосвод.
В тепле руки – каштановая кожа
пригрелась и (как все же мы похожи!..)
не верит в снег. Всю зиму напролет.
Та, которая
Костяшки горбятся – что там нынче? уже ноябрь?
Роняю в лето сухой остаток зерна и плевел.
Живу упрямо. Не так, чтоб верно, но где-то рядом.
Без права правки.
И то, что давит все чаще слева,
уже не страшно.
Не так, чтоб вовсе, но как-то возле.
По крыше топчутся – Феб опять колесо прошляпил.
А я /поверишь?/ с утра проснулась нелепо-взрослой,
но все же слышу, как тот – по матушке, шепеляво -
клянет коней.
Знаешь, мне – из глины, из хлябей зябких -
не стать Марией. И Магдалиной – никак, пожалуй.
Прогноз устойчивый. Что там солнце? Сегодня всмятку?
А мне -
из ливней, из грязи лепкой -
крушить скрижали.
И быть, пока.
На износ, ребячески, беззаветно.
И свято знать, что когда-то время начнется снова,
и та, которая будет после, стреножив ветер,
в solaris plexus пустого мира уронит слово.
"Мягкий блеск позолоты. Муаровый шелковый шарф" (под молитву колес)
Мягкий блеск позолоты. Муаровый шелковый шарф
на покатых плечах. На коленях – перчатки да веер.
За окошком купе отсиявшее солнце ржавело
и рассеянный свет был горяч и как будто шершав.
Он – безмолвен и робок.
Она – безыскусно-тиха
и немного кокетлива. "Завтра мы сходим к обедне -
помолиться за папеньку. Только бы выжил!..
Намедни
приезжала кузина. Расплакалась – от жениха,
говорит, ни словечка. Даст Бог, все вернутся к зиме.
К холодам всё закончится, правда ведь? Что ж Вы молчите?"
Пальцы слепо метнулись в беспомощном жесте защиты
(Сохрани и спаси!) и упали…
А он не посмел
прикоснуться к руке. Промолчал. И всю ночь напролет
под молитву колес "к-хо-ло-дам-к-хо-ло-дам-все-вер-нут-ся"
новый китель одёргивал нервно мальчишка безусый.
Было лето.
Июль.
Беспокойный семнадцатый год.
Антон Краснощеков. Годичный цикл
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
1. Осень. Ноябрьские художества
По грунту цинковых белил
Он пишет сепией и сажей
И горсткой грустных персонажей
Ландшафт дворцовый населил.
Офорта монохромный лист.
Цвет лишь местами – блики, пятна.
Ноябрь – классический стилист:
Рисует скучно, но опрятно.
Плеснёт водой по площадям,
Прибавит кобальта на лица….
Пусть осень, красок не щадя,
Дождём на лица будет литься,
Пусть разольётся серый тон -
По стёклам, кровлям, тротуарам,
И вновь сойдутся все на том,
Что год опять промчался даром,
Что ждать чудес от ноября
Смешно (как, впрочем, и от мая),
Что день за днём уходят зря,
Надежды глупые ломая.
Забросив краски и тоски
Набрав с палитр на кончик кисти,
Он тем смелей кладёт мазки,
Чем день серей и неказистей.
Расплылся контур островов
В холодной уистлеровской гамме,
Лишь отраженья невских львов
Дрожат на мутной амальгаме,
И дня лишь не хватает, чтоб,
Расставив флюгера буйками,
Нырнули в зиму, как в потоп,
Дворы со вздетыми руками.
2. Зима. Свидание с мёртвым Поэтом
Здесь февраль – как октябрь на Васильевском. Ветер с залива -
Как шприцом нагнетает остылую лимфу в каналы
Варикозной Венеции. Гид тарахтит торопливо,
Но внимают ему лишь немногие оригиналы.
Город пуст. Одинокие группки японцев и русских
Семенят по Риальто – без летней губительной давки,
У Сан-Марко позируют и в разветвлениях узких
Разбредаются порознь, ища сувенирные лавки.
Зря сюда я приехал. Иль этого серого неба
Не хватало мне дома? Иль ваших дурацких бьеннале
Я не видел? Зачем в этом тусклом подобьи Эреба
Соль меня пропитала, как ветхие сваи в Канале?
Соль меня пропитала, как киль развалюхи моторной,
Что доставит меня на пологий приземистый остров:
Если взглядом его отыскать с Кампанилы соборной, -
Он едва различим, как над эллинской строчкой апостроф.
Там я встречу Его. Он при жизни не мог и помыслить
Обо мне, для кого стал он частью раздумий привычных.
Чтоб не сбиться с пути, мне маршрут надо строго расчислить -
В лабиринте надгробий, меж надписей иноязычных.
Вот цветник. Постою – и назад: по густым, как олифа,
Черным водам Летейским. Назад – с неизбывною грустью -
К островам обитаемым – в сердце чужого залива,
Столь подобного ныне предзимнему Невскому устью.
3. Лето. Напоминание о неизбежной осени
Вдоль поля – бесконечными стогами,
Цепляя сапогами за стерню,
Я брёл, попутно кроя матюгами
Себя, весь мир и прочую фигню.
Лицо секло холодной, острой дрянью,
Дул ветер, как поддатый тромбонист,
А купа ив, склонив главу баранью,
Трясла, как бубном, ворохом монист.
Клубилась даль багрово-дымной мутью,
А выше – рос, сверкая и грозя,
Кошмар, подобный раковому вздутью:
Столь страшный, что и выразить нельзя.
Там Некто злой, плеснув по небу щёлок,
Вспенѝл, как накипь, туч свечной нагар
И вдруг, прорвав льняной набрякший полог,
Мир смыл к чертям милльоном Ниагар.
До дачи было с полчаса иль боле.
В намокшей сумке звякало стекло.
Град тарахтел, как шарики в пинболе,
И с мокрых косм за шиворот текло.
Свой микрокосм раз в пятый с четверенек
Подъяв – в грязи по локти и – вообще,
Я брёл – грозой распятый шизофреник -
Сквозь гром и бурю, матерясь вотще.
Но сумку нёс я бережно, как раку:
Ковчег скудельный и священный дар -
И, скатываясь в глине по оврагу,
Вздымал, как стяг, – чтоб отвести удар.
В ней Цель и Смысл звенели – искупленьем
Житейских бурь и предвещали час,
Когда огонь взовьётся по поленьям,
И ты меня обложишь, горячась:
Мол, идиот я! Мол, в такую пору
Мог взять такси, а не переть сквозь лес!
Я ж – соглашусь смиренно и без спору,
Чтоб поддержать семейный политес.
И мы с тобой, о, Муза (в смысле – Муся),
Нальём себе – я водку, ты – коньяк,
И, осмелев, описывать примусь я
Свой "подвиг" – не скромней иных вояк!
Вот так всегда: мрак, свинство, климат сучий,
Бардак, Россия, смысла – ноль… но вдруг -
Душой взовьёшься, как биплан, над тучей,
И – только свет, лишь тёплый свет вокруг!
Так выпьем, друг, – за жизнь!
Другой не будет….