После этих тревожных слов наступила тишина. Анхесенпаатон задумалась о грозящей им опасности, а затем спросила:
- Кто будет царем после отца?
- Не знаю. По праву наследования это должен быть его брат и наш дядя Сменхкара.
В памяти Анхесенпаатон возник образ молодого улыбающегося человека со слегка раскосыми глазами, с которым любил уединяться в своей царской резиденции, расположенной на другом берегу Великой Реки, умерший фараон. Сменхкара был одновременно и братом царя, и соправителем. Одно было известно точно: Нефертити его не любила. Она никогда не позволяла себе злословить в его адрес, но истинные чувства были написаны у нее на лице.
- Он очень мил, этот юноша, - мечтательно проговорила царевна.
- Так же думал твой отец, - загадочно произнесла Меритатон.
- А почему кормилицы шепчутся по углам?
- Это все равно что комары зудят. Пусть себе шепчутся. А теперь иди спать. Ты же знаешь - будет тяжелый день.
- А что говорит наша мать? - уходя с террасы, спросила Анхесенпаатон.
Меритатон снова пожала плечами.
- Мужчины. Женщины. Не знаю. Он жил со Сменхкарой.
Сплошные загадки. Анхесенпаатон замерла на мгновение - маленькая хрупкая фигурка, словно стебелек травы под ночным ветерком. А потом ушла в свою спальню.
Звезды мерцали, словно тысячи глаз. Но еще никому не удалось понять эти взгляды.
Напуганный шпион
В это же самое время в Зале для приемов, который находился на другой стороне улицы, совсем рядом с Царским домом (даже жирный гусь мог преодолеть влет такое расстояние), шесть представителей делегации жрецов из Фив беседовали за кружкой пива. От десяти лампад исходил золотистый свет. Шесть человек сидели на коленях вокруг стола, накрытого к ужину, а шестеро слуг выстроились вдоль стены.
Тихо, капля за каплей, сочилась вода из бронзовой клепсидры, отмеряя уходящее время. Среди собравшихся были Хумос, верховный жрец культа Амон-Ра в Фивах, Карнаке, Луксоре и других провинциях, самый влиятельный жрец в долине Нила, и Нефертеп - верховный жрец культа Пта в Мемфисе. Они были представителями двух некогда самых влиятельных культов в царстве, утративших свою значимость в угоду единому богу Атону. Остальные четверо были их доверенными лицами.
Еще человек десять жрецов явились в Ахетатон якобы для того, чтобы выразить соболезнование семье умершего царя. В действительности они хотели разузнать, что творится в царстве после смерти их врага. Все эти люди остановились в Павильоне для посетителей и сейчас спали.
Чтобы дворцовые слуги не шпионили за ними, Хумос и Нефертеп взяли с собой своих слуг. Уверенные в том, что они одни и могут спокойно поговорить, жрецы оставили входную дверь приоткрытой, чтобы прохладный ночной воздух проникал в зал.
Они даже и не подозревали, что рядом, в маленькой каморке кто-то может прислушиваться к их разговору. Комната, имевшая четыре локтя в длину и столько же в ширину, служила для хранения белья и скатертей. Пасар, десятилетний сын смотрителя резиденции, превратил комнату в свое тайное убежище и частенько прятался от жары в пропахшей ладаном, прохладной комнатке. Это был тоненький, как тростник, и незаметный, словно ночная бабочка, мальчик. Никто не слышал, как он вошел через ведущую в сады дверь.
- Итак, отступник наконец покинул этот мир, - произнес Хумос, крупный коренастый мужчина с плоским грубым лицом. Время от времени он бросал сумрачный взгляд из-под черных как смоль бровей. - Дело за нами.
- Тридцать семь лет… Он был еще очень молод, - заметил жрец из свиты Нефертепа.
- Говорят, сердце остановилось, - добавил его соратник, главный писарь храма Амона в Фивах.
- Это Амон оставил его без своей защиты, - съязвил Хумос.
- Боги отвернулись от всего этого рода, - в свою очередь заявил один из жрецов.
- Как бы там ни было, сейчас самое время изменить ситуацию в лучшую для нас сторону, - сказал Хумос, облизывая губы после очередного глотка пива.
- Да, тут есть над чем поразмыслить, - заметил Нефертеп и поставил свой обтянутый тисненой кожей кубок на стол.
До этого момента он не принимал участия в разговоре. Нефертеп был полной противоположностью своему собеседнику: тучный, с по-детски улыбчивым лицом, совсем не соответствующим его статусу. Пальцы на его ногах напоминали финики. Могущественный жрец пил дворцовое пиво, смешно причмокивая губами.
Остальные четверо жрецов хранили молчание.
- Возможный преемник - это Сменхкара, - сказал Нефертеп.
- Жалкий воробей, - откликнулся Хумос.
- Этот жалкий воробей возьмет в жены старшую царскую дочь - Меритатон.
- Только если мы этого захотим.
После такого угрожающего заявления наступила тишина. Все жрецы обменялись быстрыми взглядами.
- А мы разве этого не хотим? - спросил Нефертеп.
- Это зависит от того, как будет настроен регент по отношению к нам. Он и умерший фараон были близки, я бы даже сказал, слишком близки. Ему будет тяжело во всеуслышание отказаться от идеалов Эхнатона. Сначала здесь, в Ахетатоне, а потом перед всем царством, начиная с Фив.
- Если Сменхкара пожелает жениться на Меритатон, Панезию. Первому служителю Атона, останется только покориться его воле. Он послушно проведет церемонию бракосочетания и коронацию в этом городе. Я не понимаю, что мы можем тут поделать, а тем более чем мы можем объяснить причины своего несогласия.
- Прежде чем Эхнатон сделал Панезия Первым служителем Атона, - произнес Хумос, - тот был жрецом культа Амона в Гелиополе. Он умен и понимает, что теперь все изменится. Я знаю, что ему очень хотелось бы возродить наши культы. Его можно убедить отложить церемонию до тех пор, пока мы не договоримся с преемником. Нужно, чтобы Сменхкара воцарился в Фивах и чтобы он взял на себя обязательство (пусть формальное) прекратить преследования служителей культов!
Два огромных ночных мотылька кружили над этим маленьким собранием.
- Да, а он нас удивил! - заметил Нефертеп, протягивая кубок слуге, чтобы тот наполнил его.
- Еще как!
- Лучше получить половину подарка, чем не получить ничего.
- Речь не о подарке, великий и могущественный Нефертеп, а о возрождении веры. Проклятый осквернитель, чьи поступки сейчас взвешивает на своих весах Маат! Самый беспощадный враг нашего царства не причинил бы столько зла! Этот ненавистный сын Аписа приказал уничтожить все изображения священного гуся Амона во всех погребальных храмах! Он осмелился кастрировать статую бога Мина в храме города Керма. И если бы не возмущение народа, он бы разрушил и храм Анубиса! Половина второстепенных храмов закрыты! У нас забрали две трети наших земель! Пожертвования отменены! Вы не в лучшем положении, и вы это знаете.
Четверо жрецов непроизвольно отодвинулись от Хумоса. Нефертеп решил переждать, пока пройдет гроза.
- Этот женоподобный хотел нас уничтожить! - воскликнул Хумос, воздев руки к небу. - Негодяй! Какое счастье, что мы наконец избавились от злосчастного царя!
Взгляд, брошенный Нефертепом, предупредил его, что дальше говорить в том же духе опасно. Он и так сказал много лишнего. Хумос замолчал и провел рукой по своей лысой, блестящей от пота голове.
В ответ на его громко высказанное презрение к фараону, олицетворявшему бога независимо от того, жив он или мертв, присутствующие только пожали плечами - они презирали покойного долгие годы. Юный Пасар, притаившийся в своем убежище, судорожно сглотнул. Если он расскажет об этом своему отцу, то получит такую взбучку, какую не получал еще в своей жизни.
- Хочу напомнить вам, что не он один виноват в наших бедах. Эта блажь о едином боге Атоне пришла в голову еще его отцу, Аменхотепу Третьему, - заметил один из жрецов Амона, которого звали Паасу.
- Это так. Но все-таки больше всего мы пострадали именно за время царствования Эхнатона, - не согласился с ним Нефертеп. - Одиннадцать лет унижений и тяжких преследований! Ужасная бедность! И никто не вернет нам наших привилегий после его смерти. Но в конце концов, есть способы переубедить Сменхкару, этого юношу, который станет преемником Эхнатона, - надо заинтересовать его в отмене культа единого бога - Атона. Народ недоволен. На востоке царство потеряло сирийские провинции. Царь страны Куш, расположенной на юге, больше нас не уважает. В некоторых частях Верхнего и Нижнего Египта не платятся налоги. Хоремхеб не может мириться с такой ситуацией.
- Уважаемый Нефертеп, ты предлагаешь пригрозить будущему царю вторжением армии?
Пасар, который лежал в это время, скрючившись в три погибели, на ворохе надушенного белья, вытаращил от ужаса глаза. Такие имена! Регент Сменхкара! Грозный военачальник Хоремхеб! Даже его отец произносил эти имена с дрожью в голосе! А то, что они говорили об умершем фараоне… Осквернитель! Пасар подумал о царевнах, особенно о третьей, Анхесенпаатон, которой он восхищался много раз во время царских процессий. Она была прекрасней цветка лилии.
- Пригрозить - это слишком громко сказано. - Нефертеп слегка улыбнулся. - Я всего лишь поясню ему, выказывая глубочайшее уважение, естественно, что, правя царством, лучше опираться на поддержку армии, народа и священнослужителей.
Слуги снова наполнили кубки.
- Я буду удивлен, если Хоремхеб согласится на это, - заметил Хумос, посерьезнев. - Он вознесся благодаря Эхнатону. И предан культу Атона. Он не сможет так легко отречься от этого.
- Мы забыли про Нефертити, - произнес Паасу.
- Она уже давно не принимает участия в жизни царства, - отозвался Нефертеп, пожимая плечами. - Сомневаюсь, что у нее сохранилась какая-то власть. Если бы это было так, она уже избавилась бы от Сменхкары.
- Все-таки она дочь Ая.
- Да, но трон занят регентом, которого назначил Эхнатон. Вряд ли она сможет препятствовать исполнению воли своего супруга.
- А еще мы забыли про носильщика веера! И личного писаря фараона! Про отца вдовствующей царицы Ая! Так получается? - в голосе Паасу прозвучала насмешка.
- Да нет, как раз про этого старого филина мы и не забыли, - сказал Хумос.
После упоминания этого имени наступила тишина.
- Лучше иметь дело с его братом Аном. Этот остался нам верен, - снова заговорил Хумос.
- Да, но все-таки он не Ай, - заметил Нефертеп.
- Ай слишком силен, - сказал Паасу. - Он практически является царем в Ахмине. А еще он член Царского совета, и армия подчиняется ему.
- Но он тоже нечист на руку, - ввернул Хумос.
Он опустошил свой кубок, и слуга тут же снова наполнил его.
- Послушайте меня, - произнес Хумос, - мой дорогой соратник Нефертеп говорит, что на дереве еще много птиц. Это действительно так, но ни одна из них не съедобна. Все эти люди нечисты. Мы совершим страшную ошибку, если поверим, что они согласятся восстановить наши культы. Они все заодно: Царский совет, Первый придворный Тхуту, его единомышленник Первый слуга Атона Панезий, регент Сменхкара, вдовствующая царица Нефертити, а также Ай и Хоремхеб.
- Каково будет решение? - спросил Нефертеп.
- Взять инициативу в свои руки и поднять народное восстание, если они будут пытаться сохранить культ Атона. Нечто подобное уже было в Фивах во время нападения грабителей. Эхнатон пришел в бешенство. К счастью для него, Маху, начальник охраны, был его сторонником, он и спас ситуацию.
После такого предложения повисла тяжелая тишина. Ироническая усмешка тронула губы Нефертепа.
- Совсем недавно вы были удивлены, когда я предложил поговорить с преемником Сменхкарой о восстановлении могущества царства. Меня обвинили в том, что я угрожаю регенту. И что я слышу! Мой уважаемый соратник Хумос сам предлагает организовать вооруженное восстание.
Нефертеп издал звук, похожий на кудахтанье, сделал большой глоток пива и облизал губы.
- И кому же мы намекнем о восстании? - спросил он.
- Предлагаю донести это известие до ушей Ая, - ответил Хумос. - Это лучше всего. А уж он поспешит сообщить об этом Сменхкаре, Хоремхебу и другим.
- Не будем торопиться, посмотрим, что нам принесет завтрашний день, - предложил Нефертеп. - В случае чего мы предупредим Ая о надвигающейся грозе. А пока я советую всем отдохнуть, потому что завтрашний день будет тяжелым.
По уровню воды в клепсидре можно было предположить, что полночь уже миновала. Жрецы поднялись и, сопровождаемые своими слугами, направились в отведенные им покои. Три лампады остались гореть. В Зале для приемов воцарилась тишина.
Какое-то время Пасар лежал неподвижно в своем убежище. Затем он вышел в сад по малой нужде, а вернувшись, еще долго не мог заснуть.
В это же время в нескольких десятках локтей от места тайного совещания, в темном дворцовом саду сквозь пение лягушек слышались чьи-то страстные вздохи. В зарослях туи виднелись блестевшие от пота и благовонных масел два человеческих тела. Аромат нарда, которым умащивали живот и подмышки, причудливо смешивался с запахом сандала, исходившего от рук и волос. Танец страсти, сопровождаемый сотрясением кустарника, продолжался еще какое-то время.
Среди веток туи, словно ее неожиданный плод, в неверном свете звезд показалась обнаженная золотистая грудь. Затем ножка.
После пережитого экстаза два тела слились в нежных объятиях.
Теперь в саду было слышно только уханье сов, шелест крыльев летучих мышей и шорохи, издаваемые мангустами.
- Ты воплощение бога Мина!
- Всякий мужчина, которому выпала честь увидеть тебя, становится богом.
Раздался приглушенный женский смех.
- У тебя такие прекрасные жемчужные зубки!
Снова смех.
- Ты позволишь в следующий раз моему семени проникнуть в тебя?
- А что, если родится ребенок?
- Но ты ведь пользуешься мазью?
- Да, но кто знает…
- Ты скажешь, что провела ночь с богом.
В темноте снова послышался смех - как будто рассыпалось жемчужное ожерелье.
- И это называется траур!
- Что в этом плохого?
Тени разъединились. Одна медленно направилась ко Дворцу царевен. Другая вошла в реку и поплыла в сторону административных построек. Когда фигура, направляясь к реке, появилась на открытом пространстве между рекой и зарослями папируса и тростника, при свете звезд стало видно, что на стройном, словно вырезанном из металла теле блестят капли пота.
Вернувшись в свою темную спальню, влюбленная девушка сняла парик, разделась, бросила платье на кресло и вытянулась на постели. Она стала ласкать свое утомленное любовью тело, словно желая заново пережить ласки возлюбленного.
Ей вспомнилась их первая встреча.
Он был в группе писарей, прибывших через несколько часов после смерти царя по приказу Первого придворного Тхуту. Они должны были взять царские бумаги и отнести их в Архив. Она встретила его на лестнице, когда спускалась из покоев матери, которая только что прибыла из Северного дворца. Девушке сразу понравилось его уверенное нервное лицо, крепкие челюсти, красивая линия подбородка, выпуклый лоб, полные губы и округлые плечи.
Ей следовало бы отвести взгляд. Но она этого не сделала. Безумство!
А он украдкой следил за каждым ее движением. Она посмотрела на свои руки, потом показала пальцами - десять. Нет, одиннадцать. В одиннадцать часов. Безумство вдвойне! Она же царевна!
Она снова поймала взгляд юноши и указала ему на сад. Безумство втройне! Она же девственница!
Внезапная смерть фараона словно вывела ее из мрачного оцепенения, по крайней мере, на нее это так подействовало. До этого она была всего лишь куклой, игрушкой в руках отца и матери. Потрясение словно расколдовало ее - сняло заклятие.
Она была измучена вынужденным целомудрием, надоедливым вниманием кормилиц. Дворцовая атмосфера угнетала ее. Ей было семнадцать лет. Она хотела сама выбрать мужчину.
Девушка не знала, что опьянение жизнью очень похоже на смерть.
Она предусмотрительно отпустила кормилицу, ссылаясь на то, что ее храп мешает ей заснуть. Затем в назначенное время вышла на террасу. Полная луна великолепно освещала сад.
Он пришел. Жестом царевна указала на заросли кустарника - там было меньше света. Вскоре она присоединилась к нему. Это было хуже безумства!
Царевна вспомнила страх молодого человека. Ведь если бы его поймали, он бы получил сто палок. Или еще хуже. Он упал на колени перед ней. Девушка сняла платье. Это был умный и послушный юноша, к тому же очень пылкий. Он знал свое дело. Сначала действовал неуверенно, затем страстно.
Слегка хриплым голосом царевна приказала ему встать. Ее рука скользнула под набедренную повязку юноши. Безумству нет предела!
Юная царевна с удовольствием вспомнила удивленный возглас и страстное рычание молодого человека, когда она впервые в своей жизни дотронулась до мужской плоти. Она принялась ласкать его, затем целовать, а затем…
Прислонившись спиной к туе, она позволила овладеть собой. Боль. Кровь. Затем непередаваемая полнота ощущений. Объятия. Поцелуй, длящийся бесконечно.
Если бы он не ушел, она бы снова позвала его.
В это самое время в четырех-пяти часах ходу от Дворца царевен трое молодых людей, слушая хоровое пение лягушек, обдуваемые ночным ветерком, легким шагом двигались через маленький городок Хебену. Они направлялись к одноэтажному домику, расположенному на берегу Великой Реки, в стороне от других строений. Дом был заметен издали благодаря трем факелам, бросающим медные отсветы на поверхность воды, на заросли тростника и папируса у берега. При звуке цистр и кемкем, обещающих радость и блаженство, молодые люди ускорили шаг.
На пороге их встретил карлик. При взгляде на него казалось, что все его тело - это щеки и ягодицы. Он был известной личностью. Все звали его Малыш-Бес. Он и еще один такой же карлик принадлежали жене военачальника Хоремхеба Мутнезмут, которая была родной сестрой царицы. Видимо, дерзости Малыша надоели ей, и она даровала ему свободу. Через какое-то время Малыш-Бес открыл кабак недалеко от Ахетатона.
- А, наконец-то труженики Тота удостоили нас своим визитом! - воскликнул хозяин заведения. - Вы вовремя, представление начинается.
Один щелчок пальцами - и тут же появилась служанка, готовая обслужить пришедших. Девушка повела молодых людей через зал шестидесяти локтей в длину и столько же в ширину. В зале за низкими столами сидели человек двадцать-тридцать мужчин самого разного возраста. Небольшой оркестр из трех музыкантов расположился на кое-как сделанной из камней и досок сцене в центре зала. Присутствующие тем временем пили кто пиво, а кто вино или мед. Кто-то ужинал бобами или жареной рыбой, но в основном ели хлеб. Кроме того, на всех столах виднелись маленькие пучки ката. Раздались крики и смех.
- Суджо! Ренефер! Акхеру! Вот вы и попались!
Три писаря - а прибывшие были представителями именно этой профессии - выбрали наименее загроможденный столик. Их окружали друзья: торговцы, земледельцы, чиновники. Все это были люди среднего сословия. Высшая знать не посещала подобные заведения: они могли себе позволить устроить такие представления и дома.
- Что же вас так задержало?
- Составляли новые кадастры, - ответил Ренефер, у него за ухом все еще торчало перо.
Один из завсегдатаев за соседним столом закричал, перекрывая шум тамбуринов:
- Негодяи! Это надо же! Вот я расскажу вашим женам, где вы шляетесь по ночам!
- Ты мне сначала найди жену!
- Да у тебя скорее шерсть на ногах вырастет, сопляк!