События в романе Бориса Орлова развертываются в годы Великой Отечественной войны, на Псковщине и в Ленинградской области, на фронте и в тылу врага. Главный герой романа Петр Чеботарев - один из тех немногих, кто воевал с июня сорок первого до Дня Победы.
В романе раскрываются духовная сила, мужество и стойкость советского человека в борьбе за свободу, честь и независимость нашей Родины.
Содержание:
ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА 1
МАТЬ-ОТЧИЗНА, МЫ СЛЫШИМ ТВОЙ ЗОВ 36
ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ 85
ЭПИЛОГ 127
Примечания 127
Судьба - солдатская
ПАМЯТИ ОТЦА, НИКОЛАЯ ИВАНОВИЧА
…Человек всегда может больше, чем ему приказывают.
Леонид Леонов
Огромна наша мать-Россия! Изобилие средств ее дорого уже стоило многим народам, посягавшим на ее честь и существование; но не знают еще они всех слоев лавы, покоящихся на дне ее… Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой - и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется!
Денис Давыдов,
герой Отечественной войны 1812 года
ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
Глава первая
В роте готовились к увольнению. У тумбочек, в проходах между двухъярусными железными койками и у стола возле дневального, как говорится, шла работа: бойцы и младшие командиры подшивали подворотнички, искали на полках в тумбочках гуталин, чтобы до блеска начистить крепкие яловые сапоги со стальными дугообразными подковами…
Возле младшего сержанта Чеботарева, который уже привел себя в порядок, убрал сапожный крем, иголку с нитками и собирал разложенные по хорошо заправленной койке запасные подворотнички, остановился старшина роты Шестунин, не узкий в плечах, рослый, еще не потерявший стройности сверхсрочник. Он недовольно поглядел на Чеботарева. Тот выпрямился и замер по стойке "смирно".
- Пример подаете бойцам? - укорил его старшина. - Или забыли, что на койку класть ничего нельзя? - И направился дальше.
Чеботарев расправил подворотнички. Обругал себя: "Болван!" Мелькнуло: "Вот лишил бы увольнения!.."
Он оглядел казарму - искал своего друга, сержанта Федора Зоммера. Того нигде не было. Чеботарев сунул подворотнички на верхнюю полку в тумбочку и захлопнул дверцу. Обрадовался - все-таки старшина ограничился только замечанием. На скуластом волевом лице Чеботарева появилась улыбка. Мысленно он выговаривал Зоммеру: "Пропал, и след простыл… А вот лишил бы меня старшина увольнительной?.. И твои смотрины накрылись бы… Да и моя Валюша за свою подружку не простила бы нам. Не знаю, что и подумала бы - обманщиками еще назвала бы". Вспомнив, что в письме, которое отправил Вале неделю назад, просил ждать его возле ворот в расположение части, подошел к окну. Высунувшись из него, Чеботарев долго смотрел вдоль улицы, на людей, проходивших мимо ворот. Потом спохватился: "Разве она в такую рань появится? Дай бог, подошла бы к четырем часам, как просил, а то опоздает на полчаса опять и скажет: "На работе дел невпроворот". А какие дела в райкоме комсомола в субботу?! Ясно, девичьи замашки - прийти не первой на свидание. И ничего с них не возьмешь, так уж принято".
Чеботарев оттолкнулся локтями от подоконника и встал. Снова оглядел казарму. Зоммер не появлялся. Тогда он вышел на крыльцо, окинул залитый горячими лучами июньского солнца двор - с конюшнями, плацем, сиренью вдоль высокого дощатого забора, над которым тянулась в три нити колючая проволока.
Друг оказался на спортивной площадке. Стройный и крепкий Зоммер, раздевшись по пояс, работал с пудовой гирей. "Вот ты где, шельма!" - улыбнулся Чеботарев и, спустившись с крыльца, пошел к Зоммеру.
Тот играл гирей, как жонглер. Он то подкидывал ее и, выпуская из руки, перехватывал на лету другой, то начинал медленно выжимать.
Чеботарев на ходу снял гимнастерку и майку, подойдя к другу, ворчливо бросил:
- Когда же эта чертова жара спадет? - и обхватил дужку стоявшей рядом гири, такой же, как у Зоммера. - Значит, поиграем, Федь? - весело проговорил он и стал поднимать гирю, а потом выжал ее - совсем легко, как пушинку.
Зоммер даже позавидовал ему.
- Посмотришь на тебя со стороны, Петр, - шутливо сказал он, - ты как медведь: весь в жиру и лени. А когда увидишь тебя, например, с гирей или со штангой… тогда начинаешь понимать, что такому не попадайся: все ребра переломает, если разозлишь.
- А ты не зли, - продолжая играть гирей, простодушно рассмеялся Петр.
Зоммер знал, что Чеботарев не обидчив, и не унимался:
- Если бы ты, как я, постоянно тренировался на снарядах, то был бы вообще… Каждая мышца была бы видна у тебя, только бы на тебе медикам анатомию мышц изучать.
Петр поглядел на Зоммера - у того и впрямь все тело было свито из мышц, выступавших крутыми, упругими буграми. Усмехнулся, вспомнив, каким был Федор еще не так давно, когда на этой же площадке начиналась их дружба - беспокойная сначала, нервная… Тогда Петр, новобранец, только прибыл в полк. Как-то схватились они бороться. Чуть ниже Зоммера, но широкоплечий, он измотал того и повалил, прижав обеими лопатками к земле, да так, что у Зоммера что-то хрустнуло. После этого они с месяц, а то и больше, делали вид, что не замечают друг друга, хотя служили и в одном взводе. Потом снова сцепились. Петр и на этот раз одолел Зоммера. И Зоммер начал усиленно тренироваться. И теперь борьба проходила уже с переменным успехом. Но Зоммер еще больше злился, когда тот одолевал его. Доходило до ссор. Однако спортплощадка сближала снова, потому что Зоммер все время нуждался в достойном сопернике и этого соперника видел лишь в Чеботареве.
По-настоящему же сдружились они недавно, когда этой зимой познакомились с девушками - подругами Валей и Соней. "Надолго ли?" - почему-то подумал сейчас Петр.
Он мягко опустил на утрамбованный песок гирю. Неторопливо смахнул ладонью пот с невысокого, уходящего назад лба. Слова Зоммера воспринимались уже иначе. Вспомнилось, как однажды здесь же, на спортплощадке, Федор сказал ему: "У тебя… ты будто не проснулся, не раскачался еще. Ты резвей!" Он говорил с намеком, и намек этот был нехороший, можно было обидеться. Но Петр тогда отшутился: "Я не конь, да и кровь у меня холодная - сам знаешь, я житель северный". Сейчас он задумался, сравнивая себя с Зоммером. И обидно ему стало: силе Зоммера в полку все завидовали, а его, Петра, силы никто и не замечал. Чеботарев старался докопаться: почему? И вдруг понял: у Зоммера сила волей нажита, тренировкой, а у него - от природы, естественная, и потому, значит, не бросающаяся в глаза, больше того, дающая повод к насмешке. А добытое трудом всегда вызывает уважение.
Стараясь скрыть нахлынувшую обиду, Чеботарев улыбчиво смотрел на Зоммера, который все еще занимался, хотя от жары и работы с гирей с него ручьем стекал пот. Бодрясь, сказал:
- Федь, а когда ты в увольнение начнешь собираться? Или смотрины в сторону? - Соня и Зоммер, у которого осенью кончался срок службы, на сегодняшний вечер назначили нечто вроде помолвки, потому что девушка считала обязательным для себя получить у матери благословение на брак.
Зоммер, отпыхиваясь, мельком глянул на Петра, еще раз подбросил вверх гирю, поймал ее, как мячик, растопыренными руками, вновь подбросил и, отскочив в сторону и глядя, как гиря с тяжелым вздохом припала к земле, ответил:
- Успею. Шестунин меня ради нашего сабантуя раньше отпускает. Так что проверять меня особенно не станет. Да и в норме я: дерану сапоги щеткой - весь и сбор.
Он снова потянулся к гире.
Петр недовольно вздохнул:
- Хватит тебе. Пошли.
- А ты, смотрю я, не в духе, - понимающе посмотрел на него Зоммер. - На "медведя" обиделся? - И засмеялся: - Плохо у тебя с критикой-самокритикой. Это я ведь так… по-товарищески.
- По-товарищески волк овцу съел, - тихо пробурчал Петр.
- Ладно-ладно, - миролюбиво сказал Федор. - Критика из дружеских уст есть шутка.
И странно, не от этих слов, а оттого, как произнес их Зоммер, Петру стало легко, обиду будто рукой сняло.
- Да я ведь так… - только и проговорил он.
Федор взял со старого, с разорванной обшивкой "козла" гимнастерку, майку и ремень. Петр поднял с земли свои вещи. Оба, на ходу натягивая одежду, направились в казарму.
Возле дневального, у длинного стола для чистки оружия, толпились красноармейцы.
Петр и Федор подошли к ним. Прислушались. Красноармейцы говорили о положении на советско-германской границе. Запевала роты - боец из второго взвода Слинкин, отвечая кому-то, выкрикнул высоким, звонким голосом:
- Псков вечно в слухах - враг не дремлет! Запугать хочет! А нам бояться нечего. Нас двести миллионов плюс мировой пролетариат.
Боец Закобуня, стараясь подавить вечно блуждающую по лицу улыбку, добавил:
- У Гитлера кишка тонка на нас напасть. Ему по ночам снятся, наверно, легендарные победы Красной Армии; он, как подумает о нашей мощи, в страхе валит в штаны.
- Преуменьшать силу противника нельзя, товарищи, - вмешался комсорг роты старший сержант Растопчин. - Чему нас учит партия? Реально смотреть на происходящее. Гитлер готовится к войне, чтобы сокрушить первое в мире социалистическое государство. Это не секрет. Не секрет и то, что в этом деле ему помогает мировая буржуазия. Умалять факты не нужно. Германия - противник серьезный. Но и страх нам не к лицу. Мы тоже не сидим сложа руки, готовы ответить тройным ударом на удар…
К Чеботареву повернулся боец Сутин, низенький, тучноватый крепыш. Он мельком глянул на Зоммера и, привстав на цыпочки, с таинственным выражением зашептал Петру о том, что немцы будто бы вплотную подвели к нашей границе свои части и есть опасность, что со дня на день перейдут ее и начнут войну.
Прямо в лицо Петру со словами Сутин выдыхал и водочные пары, а тот терпеливо слушал и все больше хмурился. Разговоры на эту тему в последнее время возникали часто. Но они не вселяли в Чеботарева ни страха, ни тревоги. Не трус по натуре, готовый на самопожертвование, он, конечно, понимал, что война - неминуемая гибель десятков, сотен тысяч бойцов и командиров, и никто не знает, случись она, на кого падет страшный жребий… О смерти его, Чеботарева, у него не появлялось и мимолетной мысли. Ему казалось, что он не побоится столкнуться лицом к лицу с любым гитлеровским солдатом и у него хватит силы и умения выйти из этой схватки победителем. Поэтому сейчас Чеботарев вдруг подумал: если война начнется, он н а в с е г д а может потерять Валю, н а в с е г д а лишиться счастья…
Чеботарев уже не слушал ни комсорга, ни Сутина, который невнятно шептал:
- Это я от знакомой сегодня узнал в городе, когда ходил старшине покупать амбарную книгу. А ей сказал какой-то майор, с границы приехал…
Стоявший рядом Зоммер нервничал, и лицо его сделалось непроницаемым. Не хотелось верить Сутину. Хотелось верить в другое: в то, что никакой войны с Германией не будет… Сам немец, родом из Энгельса, Зоммер любил свой народ и, как истинный его сын, болел душою за то, что в Германии творится неладное, что гитлеровцы толкают немцев на авантюры… Он поднял тяжелый, холодный взгляд на Сутина и по-командирски строго проговорил, оборвав его:
- Этот ваш майор - паникер. Он что, забыл сообщение газет от четырнадцатого июня? В нем ясно сказано, для чего немцы стоят на границе… Я вам советую: первое, не заглядывать в бутылку, когда находитесь на службе, а второе, быть бдительнее и не связываться с кем попало - враждебные элементы умеют использовать в своих целях длинные языки.
Сутин обиделся. Его пухлые щеки порозовели, глаза совсем сузились, и он промолвил, оправдываясь:
- Я же… я как товарищам. Слухи же… Доверяю вам.
- Хватит, чего уж там… - постарался замять все Чеботарев, а сам думал, глядя на Сутина: "Не с той стороны подъезжаешь, дружок". - Спасибо за доверие. - И спросил: - Ты сегодня в увольнение идешь?.. Тогда тебе не мешало бы руки от ваксы отмыть, да и подворотничок у тебя того, не из свежих.
Сутин ушел в умывальник. Комсорг Растопчин все еще беседовал с бойцами.
- Испытывал? - спросил Зоммер Чеботарева.
Петр не ответил. Он знал, что Зоммер не любил Сутина да и побаивался, потому что тот, упорно считали в роте, чуть что - и бежит куда-то с кляузой на кого-нибудь.
- Мнительный уж ты стал больно, - чтобы успокоить друга, сказал Петр. - Все на себя принимаешь. При чем тут ты и Германия?! Мы что, дураки? Не понимаем разницы?
Они пошли к окну, выходившему на улицу. Облокотившись о подоконник, вспоминали, что сами слышали, бывая в городе, о возне немцев вдоль государственной границы. Разговаривали негромко, часто обходясь полунамеками. И укреплялись в вере, что войны не будет, потому что тому и другому не хотелось, чтобы она началась.
Вскоре Зоммера вызвал старшина Шестунин.
Оставшись один, Чеботарев выглянул в окно. Смотрел, не появилась ли перед проходной Валя. "А может, не получила еще письма? - забеспокоился он. - Ведь я же в нем просил, чтобы ждала тут: прямо отсюда пойдем к Соне".
По улице, разомлев от жары, шли редкие прохожие. Петру показалось, что они не только о войне, а и вообще ни о чем сейчас не думают, кроме одного - поскорее оказаться дома, в прохладе.
Громыхая пустой железной бочкой в кузове, неторопливо пробежала полуторка. Провожая ее взглядом, Петр опять подумал о Вале: "Не получила, наверное". И после этого глянул на стенные часы-ходики над тумбочкой возле дневального - до построения увольняемых оставалось меньше часа.
Подошел Зоммер.
- Я?.. - замялся он и зашептал, сунув руку в нагрудный карман гимнастерки: - Я сейчас ухожу в город. Старшина приказал отнести командиру роты срочный пакет из штаба полка. Прошу, купи всего, что потребуется: вина, колбасы, конфет, для себя водки… Я буду ждать вас у Сони. - И протянул Петру скатанные в трубочку деньги.
Петр от денег отказался.
- Ты что? У меня есть! - возмутился он. - Куплю все, как сказал.
Зоммер ушел, но деньги все же сунул.
Старшина Шестунин вошел в казарму и начал проверять порядок: как заправлены койки, все ли в тумбочках аккуратно сложено… Вскоре раздался его басовитый, властный голос:
- Сутина ко мне!
Старшина вышел в проход между рядами коек. Увидав Сутина за игрой в шашки, потряс куском ржаного хлеба. И снова по казарме раскатился грозный голос Шестунина:
- Почему у тебя опять краюха под подушкой? Тебе что!.. Тебя не кормят?.. Я не предупреждал?!
Сутин встал. Катая между пальцами черную пешку, подошел к Шестунину.
- Я… - начал он оправдываться.
- "Я, я"! - оборвал его Шестунин. - Сколько можно! Лишаю тебя увольнения! - И крикнул всем: - Увольняемые, строиться на плац!
Все направились во двор. Сутин - тоже. Он семенил на коротких ногах за старшиной и говорил:
- Не наедаюсь я. Сами знаете… Может, я больной чем. Наемся, и тут же снова… Отпустите.
- Не могу, - спокойно бросил старшина Сутину. - Иди доедай свою ковригу.
Строились весело. Причиной веселья был Сутин.
Когда Шестунин подошел к правофланговому, долговязому бойцу Закобуне, в ворота въехала грузовая машина с комсоставом батальона - на выходной день вернулись из лагеря, где стоял полк. Возле гаража, перед воротами, машина остановилась. Комбат майор Похлебкин, выйдя из кабины, напомнил командирам, чтобы в понедельник в пять утра быть без опоздания здесь, и неторопливо направился к выстроившимся красноармейцам своей роты, которая несла службу по охране имущества части и поэтому в лагерь не выезжала.
Узнав комбата, Шестунин прекратил осмотр. Крикнул бесстрастно и громко:
- Смир-р-рна! Равнение напр-ра-аво-о! - И побежал навстречу комбату - не так чтобы шибко, но вид делал, что бежит.
Строй замер.
В трех метрах от майора Шестунин остановился. Доложил. Тот выслушал; подойдя к строю, поздоровался и сказал:
- Значит, в город собрались? Так, так… - Глаза Похлебкина пробежали по шеренге, прощупывая строй. - А ну, проверим, как вы собрались в этот самый город.
Майор остановился против Закобуни.
Низенький, худенький, поджарый, в ярко начищенных хромовых сапогах, в узких, обтягивающих тонкие икры галифе, весь туго стянутый ремнями, он показался Чеботареву в сравнении с сухим и долговязым Закобуней игрушечным человечком, и Петру вдруг подумалось, что вот этот невзрачный майор имеет над всеми здесь такую большую власть, а лиши его звания, и будет он такой же, как все они, и даже слабее.
Не найдя в одежде Закобуни изъянов, майор перешел к следующему, Карпову. Тонкая ладонь комбата вошла ему под пряжку кожаного ремня, но перекрутить ремень не смогла.
- Молодец, - довольный, бросил Похлебкин и спросил: - Карпов ваша фамилия? Из взвода лейтенанта Варфоломеева?
- Так точно! - подтверждая, выкрикнул Карпов.
- Исправно служишь, - улыбнулся тонкими губами комбат. Вспомнив, видно, что Карпов долго не мог научиться штыковому бою, спросил: - Колоть теперь умеете?
- Так точно, умею, товарищ майор, - Карпов улыбнулся.
До Чеботарева комбат шел минут двадцать. Неимоверно пекло солнце. Все стояли потные. Нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ругались про себя, что не вовремя принесло Похлебкина.
Чеботарева майор осматривать не стал: надоело, да и понял, что готовились в увольнение тщательно. Но вдруг уже от третьего за Петром бойца он вернулся. Прикусив нижнюю губу, майор нагнулся над сапогом Чеботарева. Его рука потянула из-за голенища торчащий угол портянки. Выпрямившись и отступив на три шага от строя, комбат скомандовал Чеботареву:
- Два шага вперед, арш! - И к Шестунину: - Ваш младший сержант не умеет портянки наматывать. Видите? Чем вы здесь занимаетесь? Там батальон день и ночь учится, сил не жалеет, а вы… бездельничаете! - И к Чеботареву: - Сколько лет служите?
Чеботарев молчал. Понимал, надо ответить, но не мог. Внутри что-то непримиримое, злое сдерживало. "Знаешь, что же спрашивать?" - твердил он про себя, почти уверенный, что его увольнение комбат отменит.
- Молчите? - Похлебкин смерил его долгим насмешливым взглядом.
Строй настороженно замер. Шестунин, не ожидая ничего доброго, ел глазами комбата, вытянувшись перед ним так, что исчезла еле приметная сутулость. Похлебкин думал. Потом, чтобы слышал строй, но не громко, проронил:
- Увольнение Чеботареву отменяю. Посадите… - Петра так и дернуло: на губу… А через паузу услышал: - За уставы. Пусть учится отвечать командирам и наматывать портянки… Научится, доложите лично о выполнении.