Мемуары безумца

В сборник избранной ранней прозы классика французской литературы Флобера включены тексты 1835–1842 годов, от одного из первых - "Путешествие в ад" (новелла была написана Флобером в 13 лет, однако ее неоднократно упоминает в своей книге о Флобере Жан-Поль Сартр) до повести "Ноябрь", которую Флобер назвал "завершением своей юности". Тексты, впервые публикующиеся на русском языке, сопровождаются вступительной статьей и комментариями Г. Модиной, исследователя творчества Флобера.

Содержание:

  • Г. МОДИНА. ЭТЮДЫ К ПОРТРЕТУ ХУДОЖНИКА 1

  • ВЕЧЕРНИЕ ЭТЮДЫ 4

  • АГОНИИ 5

  • МЕМУАРЫ БЕЗУМЦА 7

  • ДНЕВНИК 18

  • НОЯБРЬ 23

  • Примечания 39

Гюстав Флобер
Мемуары безумца

Г. МОДИНА. ЭТЮДЫ К ПОРТРЕТУ ХУДОЖНИКА

Автобиографическая проза Флобера

"Я стал сочинять, едва научившись грамоте", - вспоминал в 1840 году Гюстав Флобер (1821–1880). Действительно, уже в девять лет он преподнес в подарок матери историческую новеллу "Людовик XIII". Страницы были разлинованы карандашом, буквы выведены старательно, с нажимом. На первом листе - посвящение: "Моей маме в день ее именин". И с этого времени юный писатель пробует силы в самых разных литературных формах: "словно какая-то творческая жадность, желающая "вместить все", владела Флобером, заставляя его менять стиль и отдыхать от одного жанра в работе над другим".

Флобер долгое время не желал издавать своих произведений. "А знаешь, неплохая идея - сидит себе этакий молодчик лет до пятидесяти, ничего не публикует, и вдруг, в один прекрасный день, издает полное собрание сочинений", - писал он другу, Максиму Дю Кану, в мае 1846 года. Но "книги имеют свою судьбу". Случилось так, что полного собрания сочинений Флобера пока не существует. Славу ему принес роман "Госпожа Бовари". Он стал абсолютным центром творческой биографии Флобера - первую свою новеллу он написал в 1831 году, за четверть века до публикации "Бовари", и ровно столько же оставалось ему жить и писать в 1856 году, когда вся Франция в первый раз читала историю Эммы. Большинство собраний сочинений Флобера открываются этим романом, и трудно найти книгу о Флобере, автор которой не цитировал бы фразы: "Эмма Бовари - это я!"

Действительно, роман об Эмме Бовари отмечен чертами автобиографизма, однако сам он называл эту книгу беспристрастной картиной нравов, а в письмах часто говорил о стремлении не описывать в ней себя, а изображать всеобщее. А вот среди его ранних произведений есть такие, где все внимание автора обращено к собственному сознанию и душе. "Агонии", "Мемуары безумца", "Дневник 1840–1841 годов" и повесть "Ноябрь" образуют автобиографический цикл, позволяющий судить о "воспитании чувств" писателя.

Правда, уже в 1835 году Флобер делает попытку говорить о себе от первого лица. В этом году в рукописном журнале "Искусство и прогресс. Вечерние этюды" он "публикует" два своих произведения. Журнал издавали ученики Руанского коллежа, а Флобер был его редактором.

Сохранился лишь второй выпуск этого журнала. Он открывается этюдом Флобера "Путешествие в Ад", в котором Сатана показывает герою свое царство - весь мир. В плане интертекстуальном "Путешествие в Ад" связано с Евангелием от Луки, где повествуется о том, как Дьявол, возведя Христа на высокую гору, показывает ему "все царства Вселенной во мгновении времени", а затем ведет его к Иерусалимскому храму, а также с драматической поэмой историка и писателя Эдгара Кине "Агасфер". Ее Флобер часто перечитывал в юности и знал наизусть.

Но "Путешествие в Ад" не было подражанием известным образцам. Этот ранний текст отмечен глубоко личным характером. В нем тринадцатилетний автор впервые строит повествование от первого лица, впервые он представляет себя одиноким созерцателем, каким явится перед читателями в более поздних автобиографических произведениях. В 1835 году Флобер уже осознает себя художником. Он полон творческих идей: обдумывает вариации на тему "Дон Кихота", пишет комедии в духе Мольера, увлеченно работает над романом об Изабелле Баварской и пьесой о смертельной вражде средневековых королев Фредегонды и Брюнгильды, и призывает друга, Эрнеста Шевалье: "Будем же по-прежнему заниматься искусством, оно всегда пребудет с нами, оно живет в восторгах наших, увенчанное диадемой божества". Путешествие героя в Ад начинается с подъема на вершину и продолжается как полет над землей. В разных культурных традициях полет символизирует "постижение тайных вещей и метафизических истин". Образ полета в "Путешествии в Ад" связан с идеей инициации - приобщения к священной для юного автора сфере искусства. Это первое путешествие становится странствием в существующий как возможность, но еще не сотворенный художественный мир, самым ранним свидетельством внутреннего опыта Флобера.

В седьмой вечер "Этюдов" Флобер поместил лирический набросок "Мысль", по форме близкий стихотворению в прозе. "Поэт" - так в юности Флобер называет всякого творца и самого себя, а слово "поэзия" выступает для него синонимом слова "искусство". Совершенство же поэзии он видит в единстве "божественной природы, чувства и мысли". И настоящая героиня этого поэтического наброска сама мысль - мысль о любви, ее движение стремится запечатлеть автор. "Для меня предел возвышенного в искусстве - это мысль, то есть ее выражение столь же стремительное и духовное, как она сама", - скажет он в первом опыте автобиографии, названном "Агонии, скептические мысли".

"Агонии" - посвящены и подарены самому близкому и любимому другу Флобера - Альфреду Ле Пуатвену. Молодые люди были больше, чем друзьями, они были крестными братьями. В письмах Флобер не раз признавался в том, что между ним и Альфредом была " тайна мыслей и чувств, недоступных для остального мира". Альфред умер в 1848 году, и его смерть была для младшего друга глубокой утратой. Альфреду посвящены не только "Агонии", но и автобиографическая повесть "Мемуары безумца" (1839) и новелла "Похороны доктора Матюрена" (1839). А в 1874 году памяти друга Флобер посвятил книгу, которую считал трудом всей своей жизни - философскую драму "Искушение святого Антония".

В 1838-м Ле Пуатвен изучал право в Париже, и весной, на пасхальной неделе Гюстав послал ему в дар свои "скептические мысли", начатые еще два года назад. Рукопись была сложена так, как складывали письма, и на первой странице остались следы красного сургуча. "Агонии" - текст личный, понятный адресату, понятный автору, но во многом неясный постороннему читателю.

В посвящении к "Агониям" Флобер писал, что посылает их в память о беседах, что вели они в ушедшем году. О чем говорили друзья? Позже сам Флобер назовет книгу, позволяющую судить об этом: "Читала ты книгу Бальзака под названием "Луи Ламбер"? - писал он Луизе Коле в 1852 году. - ‹…› Она вонзилась в меня тысячью шипов, Ламбер этот - почти копия моего бедного Альфреда".

Герои книги Бальзака, юный философ Ламбер и его младший друг, говорят о силе воображения, о таинственном взаимодействии слова и мысли, об основах психической организации и творческих возможностях человека, о смерти и бессмертии, о судьбе художника. "Я, - пишет Флобер, - нашел там наши фразы (времен оных), почти дословно: беседы двух друзей в коллеже - это те, что вели мы, или очень схожие".

"Агонии" - не только воспоминания о беседах с другом, но своеобразное продолжение их диалога и спор, в котором младший занимает свою позицию. В начале первой части "Агоний", озаглавленной "Тревоги", звучат два голоса: "Так ты ни во что не веришь?" - спрашивает один из собеседников (Ле Пуатвен). "Нет", - отвечает ему другой (Флобер). Незадолго до этого старший друг пережил религиозный кризис. В 1836 году в журнале "Колибри" он опубликовал поэму "Час тревоги", пронизанную горьким сомнением в милости Творца и тревогой смерти. "Вечное горе - вот жизнь в этой бездне", "Бог забавляется, глядя на слезы", - пишет Альфред. Герой его поэмы готов принять смерть бесстрашно, как древний стоик, но все же он взывает к Богу с просьбой о милости, и "высший свет" озаряет его душу, воскрешая в ней надежду.

Тревога смерти, сомнения в справедливости и милосердии Создателя стали основными мотивами первой части флоберовских "Агоний". "Нищета и несчастье правят людьми. Бог развлекается, мучая людей, чтобы узнать, до какого предела можно довести страдания", - вторит он Альфреду.

Но если само название поэмы Ле Пуатвена подчеркивает краткий и преходящий характер сомнений и тревоги, то название, объединяющее "скептические мысли" Флобера, говорит о предельном страдании, кризисе, состоянии между жизнью и смертью. Гюстава страшит не только смерть и небытие, в это время более всего его волнует будущее, судьба. Год спустя он напишет другу Эрнесту Шевалье: "Вопрос "кем ты будешь?", брошенный человеку, - это бездна, зияющая перед ним и приближающаяся с каждым его шагом. Кроме будущего метафизического ‹…› есть еще будущее в жизни…".

Ответ на вопрос о будущем связан с проблемой выбора: быть ли ему писателем, о чем думал он сам, или юристом, как видел его будущее отец, впрочем, не принуждая к этому. Выбор сделать должен был сам Гюстав.

Флобер осознает творчество как свое предназначение. "Я чувствую в сердце тайную, невидимую силу", - признается он в одном из заключительных фрагментов "Агоний", но страдает от невозможности подчинить мысль слову, воплотить ее в форме такой совершенной, какой она ему представляется. "Неужели это проклятие на всю жизнь - быть немым, желать говорить и чувствовать, как вместо слов на губах от ярости вскипает пена", - терзается он в "Агониях", называет эту книгу "причудливой и неопределенной, как жуткие гротескные маски" и утверждает, что "писал, не заботясь о стиле".

Однако тут же он замечает, что "вместил в эти несколько страниц бездонную пропасть скепсиса и безнадежности", то есть осуществил все-таки сложный замысел, заключив в конечную форму бесконечную мысль. И возможно, фрагментарность и внешняя несвязность "Агоний" не случайны, возможно, Флобер сознательно придает эти черты первому автобиографическому наброску. Жанр "Агоний" Флобер определил как "мысли". А фрагмент - это "субъективная форма художественного мышления, материализующая в тексте идею незавершенности и диалогичности мысли, картина рождения и угасания безначальной и бесконечной мысли". Фрагментарность отличает все автобиографические сочинения Флобера, от написанного строфами "Путешествия в Ад" до повести "Ноябрь" с подзаголовком "Фрагменты в неопределенном стиле".

"Агонии", свидетельствующие о мучительных сомнениях в своих творческих возможностях, вместе с тем стали итогом определенного творческого периода. Фрагменты первой части в миниатюре воспроизводят ситуации исторических и психологических новелл, созданных в 1836–1837 годах, а завершается она сокращенным вариантом видения "Путешествие в Ад". Флобер предлагает другу "энциклопедию" тех жанров, которыми владел, и, посылая ему в пасхальные дни свои "скептические мысли", он словно говорит: "Вот каков я теперь, вот как думаю и вот как пишу", и одновременно он задает вопрос себе: "Каким же я буду?"

Исповедальный разговор с другом, начатый "Агониями", Флобер продолжил в повести "Мемуары безумца". В начале января 1839 года он послал ее Альфреду как новогодний подарок. В посвящении Флобер называет эту повесть "мыслями", "страницами", в которых "заключена вся душа", но тут же перебивает себя вопросом: "Моя ли это душа или кого-то другого?", и пишет, что задумана была книга как "личный роман".

"Личный роман" - особый литературный жанр, возникший в творчестве французских романтиков - Жермены де Сталь, Шатобриана, Бенжамена Констана, Альфреда де Мюссе. Жанр этот во многом исповедальный, он предполагает рассказ от первого лица об индивидуальном опыте героя, его сложной духовной жизни, разочарованиях и глубоком разладе с миром. К тому времени Флобер уже читал повесть Шатобриана "Рене" и "Исповедь сына века" Альфреда де Мюссе, и зимой 1839 года он пытается представить историю своей души в этой новой для него форме. В "Агониях" он назвал себя немым, яростно жаждущим говорить, а теперь, желая довести скепсис "до пределов отчаяния", видит себя безумцем и призывает друга помнить, что "писал это безумец", и потому книга эта не имеет ни четкого плана, ни определенной формы: "Я просто собираюсь излить на бумагу все, что придет мне в голову, мысли, воспоминания, впечатления, мечты, капризы".

Однако именно мотив безумия, развиваясь в разных вариациях, придает внутреннюю цельность этому на первый взгляд хаотичному и непосредственному рассказу о себе и мире.

Мотив безумия возникает как предельная степень противостояния героя, наделенного поэтическим воображением, врожденным чувством прекрасного, стремлением к творчеству, и мира, с его материализмом и здравым смыслом. Безумие - знак индивидуальности, исключительности героя, то, что отличает его от заурядных, смеющихся над ним "глупцов". Вместе с тем это гамлетовское безумие - маска "шута в слезах", "философа в раздумье". Скрывшись за ней, можно прямо высказать все, "что творится в сознании и душе". Такое безумие оказывается сродни мудрости. "Безумец мудр, мудрец безумен… Безумие - прекраснейшее изобретение мудрости", - эта мысль уже прозвучала в его исторической драме "Людовик XI", написанной в марте 1838 года. Безумие - это свобода от мнений, прописных истин, правил и авторитетов. Книга "безумца" не похожа ни на роман, ни на драму с четким планом, где идея "вьется змеей по размеченным бечевкой дорожкам".

Герой открывает бесконечную сложность своей души и одновременно обнаруживает невозможность "выразить в речи ту гармонию, что рождается в сердце поэта". Сомнения же в собственных творческих возможностях ведут к сомнению в разуме, Боге, к сомнению во всем, а сомнение оборачивается верой в небытие и невозможностью творчества. Но мир без творчества оказывается гигантским безумцем, "что столько веков кружится в пространстве, не сходя с места, и воет, и брызжет слюною, и сам себя терзает". Хаос, дисгармония - состояние безумного мира и состояние души поэта, усомнившегося в себе - безумца.

Первые девять глав "Мемуаров", где речь идет о детских впечатлениях и фантазиях, о грустной и одинокой жизни в коллеже, о мечтах и разочарованиях, жажде славы и дальних странствий, были написаны весной 1838 года. В них соединились вымысел и автобиографическое начало, как это свойственно было личному роману. Наступило лето, Гюстав вместе с семьей отправился к морю в Трувиль, работа была прервана. Он вернулся к повести только через три недели и, начиная десятую главу, заметил: "Здесь начинаются настоящие Мемуары". Так личный роман превратился в автобиографию. "Я писал, мои чувства пронизали сюжет, пером водила душа и сломала его", - объяснял он эту перемену в посвящении.

Этим чувством была любовь к Элизе Шлезингер (1810–1888). Флобер встретил ее летом 1836 года в Трувиле (в "Мемуарах безумца" он назван городком в Пикардии). Ему было пятнадцать лет, госпоже Шлезингер исполнилось двадцать шесть. На морской курорт она приехала с мужем, Морисом Шлезингером, и годовалой дочерью.

"Она была необычайно красива, - вспоминал Максим Дю Кан, друг Флобера. - Гладко причесанные на прямой пробор иссиня-черные волосы окружали овал ее лица, подчеркивая матовость янтарно-смуглой кожи; на губах играла улыбка, но взгляд оставался печальным; огромные и очень темные глаза контрастировали с ослепительно белыми зубами, легкий пушок едва темнел над верхней губой ‹…› С ней всегда была огромная собака, ньюфаундленд по кличке Неро".

Дальше