Предлагаемый вниманию читателя двухтомник прозы Владимира Богомолова (1926-2003) (т. I - "Момент истины", т. II - "Сердца моего боль") - наиболее полное собрание произведений выдающегося русского писателя. Второй том, "Сердца моего боль", включает знаменитые военные повести и рассказы В.О. Богомолова: "Иван", "Зося", "Первая любовь" и др., документы из его личного и творческого архива, а также главы из не публиковавшегося еще романа "Жизнь моя, иль ты приснилась мне...", которые, без сомнения, будут признаны одной из вершин творчества писателя. Вместе с героями романа мы переживаем победную весну 45-го в Германии (автор, как и в "Моменте истины", виртуозно имитирует подлинные документы эпохи), переносимся на Дальний Восток (война с Японией) и на Чукотку - начинается противостояние с Америкой. Молодой старший лейтенант Федотов, судьба которого объединяет несколько книг романа, - прямое продолжение полюбившихся читателю героев "Момента истины" и "Зоси".
Содержание:
К читателю 1
Повести и рассказы 2
Срам имут и живые, и мертвые, и Россия… 44
Неизданный В.О. Богомолов 55
Сокращения 161
Владимир Богомолов
Сочинения в двух томах
II том: Сердца моего боль
К читателю
В апреле 2001 года перед неизбежной серьезной операцией на позвоночнике (до этого четыре месяца Владимир Осипович был практически обездвижен - так жестоко военное прошлое напомнило о себе) он сказал, вспомнив слова Эфенди Капиева: "Если так случится и я умру, то смерть получит лишь мой труп, мои кости, но сердца своего я смерти не отдам". Всю боль своего сердца он отразил в своем творчестве и передал читателям.
Память его сердца всю жизнь хранила горький след войны.
Постоянно испытывая острое чувство нравственной ответственности перед не вернувшимися с войны сверстниками, друзьями молодости, В.О. Богомолов писал о том, о чем не мог, не имел права не написать.
Все его произведения - ответ на "заказ" собственной совести.
В книгу "Сердца моего боль" наряду с повестями "Иван" и "Зося", вошедшими в классику русской и мировой литературы двадцатого века, включены получившие также широкую известность рассказ "Первая любовь", цикл "Короткие рассказы", повесть "В кригере" и произведения, ранее никогда не публиковавшиеся, из оставленного творческого наследия: девять рассказов-миниатюр, написанных В.О. Богомоловым в 1956- 1967 годы, повесть "Академик Челышев", главы и фрагменты из двух больших, многоплановых и сложных произведений: книги "Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…" и романа "Жизнь моя, иль ты приснилась мне…".
Над романом "Жизнь моя, иль ты приснилась мне…" В.О. Богомолов работал, по своему обыкновению, долго - почти три десятилетия, считал, что это произведение станет главным в его творческой биографии, но, к сожалению, при жизни не успел окончательно завершить его и подготовить к изданию. Это было обусловлено несколькими причинами. Вопервых, критерий законченности произведения всегда определялся потрясающей требовательностью В.О. Богомолова к себе: он не уставал многократно переделывать написанное, поскольку всегда был неудовлетворен результатом своей работы. Во-вторых, в 90-х годах, когда после августовской борьбы за власть развал Советского Союза повлек за собой не только экономические, но в первую очередь и общественно-политические потрясения, Владимир Осипович посчитал публикацию романа несвоевременной. "Написанное и частично переосмысленное из-за подкинутой жизнью драматургии должно вылежаться до созревания", - говорил он.
О будущем романе Владимир Осипович еще в 1995 году сказал: "Это большой (более 60 печатных листов) роман, написанный в основном от первого лица. Несмотря на название, это отнюдь не мемуарное сочинение, не воспоминания, а, выражаясь словами литературоведов, "автобиография вымышленного лица". Причем не совсем вымышленного: волею судеб я почти всегда оказывался не только в одних местах с главным героем, а и в тех же самых положениях: в шкуре большинства героев романа я провел целое десятилетие, а коренными прототипами главных героев (основных персонажей) были близко знакомые мне во время войны и после нее офицеры.
Это роман не только об истории человека одного с автором поколения и шестидесятилетней жизни России - это реквием по России, по ее природе и нравственности, реквием по трудным деформированным судьбам нескольких поколений - десятков миллионов моих соотечественников. До чего это время ужасающе живо для меня!"
Есенинская строка, взятая В. Богомоловым в качестве названия романа, пожалуй, лучше всего объясняет, о чем эта книга. Роман "Жизнь моя, иль ты приснилась мне…", как задумывал автор, состоит из нескольких книг. В настоящем издании публикуются главы и фрагменты из книг "Германия, замри!", "Тогда, в июне…", "На Дальнем Востоке", "Там, на Чукотке…". Действие в них разворачивается в 1945 году в Германии и на Дальнем Востоке (Камчатка, Чукотка).
Главные герои - трое молодых офицеров: девятнадцатилетний старший лейтенант Василий Федотов, командир разведроты стрелковой дивизии, и два его друга - адъютант старший батальона капитан Владимир Новиков и командир роты старший лейтенант Михаил Зайцев.
В.О. Богомолов так характеризовал своих героев: "Это молодые, успешные боевые офицеры, романтики в душе, но смелые и мужественные в поступках; баловни судьбы, которым, несмотря на трехлетнее пребывание на фронте, ранения и контузии посчастливилось закончить войну без увечий. Они живут в ощущении радости предстоящей, но еще неизвестной им мирной жизни. Весь мир лежит у их ног, судьба улыбается им в тридцать два зуба, и каждый, как им кажется, держит бога за бороду".
В первой книге - "Германия, замри!" - глазами главного героя Василия Федотова увидены и переданы события последнего месяца войны - форсирование Одера, последнего водного рубежа перед взятием Берлина. В.О. Богомолов, чтобы ввести читателя в реалии того времени, скупой художественный текст насыщает документами.
Они представлены как отдельными главами - "Документы апреля 1945 года", "Вот и кончилась война" и т. д., - так и вкраплениями в художественный текст. Документы есть как подлинные - выписки из приказов и приказы командующих фронтами, армиями, командиров корпусов, дивизий, так и стилизованные автором в виде "политдонесений", "писем", "выступлений на собраниях и политинформациях". Средствами официального документа с его жестким лаконизмом и строгой регламентированностью В. Богомолов погружает читателя в исторически достоверное описание обстановки и событий того времени, они позволяют понять и оценить происходившее во всей его грандиозности, разносторонности, глубине и взаимосвязях. Как и во всех произведениях В. Богомолова, и в этом романе документы служат средством эмоционального нагнетания, усиления психологического напряжения перед стремительно и неукротимо надвигающимися конкретными романными событиями. Они подобраны с особенной тщательностью, как умел сделать только В. Богомолов, играют важнейшую роль в этом эпическом романе и читаются с неменьшим интересом и напряженностью, чем собственно повествовательные главы.
Глава "В субботу, 26 мая 1945 года" - это завязка сюжета и начало развития романного действия. "Вечер в Левендорфе" - отправная точка, откуда будет прослежена автором судьба его героев. Маховик трагедии в романе раскручивается постепенно, и колесо истории со всей чудовищной силой наваливается, подминая героя и его друзей, неумолимо разрушая их жизненные планы, приводя к трагической гибели друзей ("Как молоды мы были…"), а главному герою - ломает офицерскую судьбу ("В кригере", "Там, на Чукотке…").
Последнее десятилетие вызывало у Владимира Осиповича двойственное отношение: "Я в последнее время стал с особенной остротой чувствовать и понимать то, что чувствовал уже давно: до чего я человек иного времени, до чего я чужд всем ее "пупам" и всей той новой твари временщиков, которая беспрестанно учит народ с их точки зрения "правильно жить", сами при этом хватают все ртом и жопой, плотоядно раздирая Россию на куски. Эти люди так называемой "новой жизни" правы в одном - к прежнему, к прошлому возврата нет. "Новое" уже крепко и нахраписто они внедряют в будни, и я физически ощущаю и вижу, как истончается и рвется хрупкая связь между людьми, властью и окружающим миром. Я все больше и больше отрешаюсь от него и ухожу в тот, с которым когда-то был связан я. Несоответствие между общественным положением человека и его нравственными принципами - вернейший признак попрания истины, болезни общества", - говорил он. И с горечью добавил: "Сегодня в России, скорее всего по недоумству, чрезвычайно много сделано для того, чтобы нация и культура, в том числе художественная литература и книгоиздание, оказались в положении брошенных под электричку. Пора наконец понять, что подобная "экономия" на науке и культуре, кроме резкого снижения интеллектуального и нравственного потенциала и неизбежной обвальной деградации, ничего России и русской литературе принести не может".
Случившаяся переоценка человеческих и исторических ценностей, попрание основополагающих нравственных принципов, глумление над такими понятиями как "патриот", "патриотизм", "Родина" и "служение Отечеству" заставили В.О. Богомолова отложить на время свое основное произведение - роман "Жизнь моя, иль ты приснилась мне…" - и обратиться к более актуальной для него в то время документальной книге "Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…", фрагмент из которой впервые публикуется в настоящем издании.
Наряду с художественными произведениями в этой книге впервые представлены дневники, рабочие тетради и записные книжки В.О. Богомолова. В дневниках отсутствуют подробности личной жизни, интимные переживания, главный их сюжет - информация об учебе, самообразовании, о встречах с различными людьми, о прочитанных книгах - нередко с краткими и точными собственными аннотациями на них. В них есть своя система, отражающая поступательность его жизненного пути, суть его творческой судьбы, так отличной от бытового существования.
В дневниках наглядно прослеживается процесс его превращения в художника, его быстрое и мощное интеллектуальное взросление, его умение вобрать в себя максимум классического литературного опыта.
На основе этих материалов нетрудно исследовать творческий метод В. Богомолова. Его литературные постулаты можно сформулировать так:
- изучение творческого метода крупнейших, в первую очередь русских, писателей, техники литературного труда и построения ими произведения;
- писать только о том, что знаешь сам и знаешь эти проблемы лучше всех;
- делать только то, что кроме тебя никто не сможет.
Владимир Осипович, всю жизнь исповедовавший принцип: главное для писателя - творчество и оценка его читателями, все остальное - ненужная суета, - вряд ли когда-либо предал бы дневники огласке.
И все же я решилась на публикацию, потому что в дневниках предстает неизвестный читателю В.О. Богомолов: честный, бескомпромиссный, духовно и нравственно богатый, много думающий и анализирующий, не корыстный и не суетный, ищущий и подгоняющий себя, всегда неудовлетворенный собой, но никогда не сомневающийся в выбранном пути и не останавливающийся ни перед какими трудностями.
В архиве В.О. Богомолова восемь записных книжек: он их вел в 1951- 1959 годы, в них он заносил и поразившую его картину природы, и детали обстановки, и любопытные жизненные факты, и характерные черточки людей, и подслушанные меткие слова и выражения, и цитаты, и подсказанные жизнью сюжеты, и просто мысли наедине с собой, раздумья, доверенные бумаге. К заметкам в своих записных книжках В.О. Богомолов обращался систематически, о чем в каждой из книжек - на вложенном отдельном листочке - помечал: "Смотрел и делал выписки" и даты.
Настоящая публикация - лишь небольшая часть записных книжек В. Богомолова. В нее вошло то, что не было использовано писателем в художественных текстах. Множество записей он оставлял на отдельных листочках, и это потребует в дальнейшем большой, скрупулезной работы по их систематизации.
В книге "Сердца моего боль" представлены отзывы, суждения и комментарии к каждому из ранее публиковавшихся произведений. Надеюсь, комментарии представят интерес для читателя: в них содержатся сведения об истории создания повестей и рассказов В. Богомолова, об их первых публикациях, последующей литературной судьбе, а также краткий обзор наиболее ярких и значительных отзывов на них критиков и читателей.
Мы познакомились с Владимиром Осиповичем в 1972-м, но в течение всего первого года нашего довольно тесного и частого общения я, далекая от литературной среды, и подумать не могла, что встречаюсь с известным писателем. Таким Владимир Осипович оставался и все последующие тридцать лет нашей совместной жизни - скромным в быту, несмотря на литературную славу, независимым, чуждым лести и похвалам, не нуждающимся ни в опеке, ни в покровительстве, ни в снисхождении. Он всегда "был, а не казался" и никогда в жизни не преступил однажды выработанных для себя нравственных и жизненных принципов.
В Москве, на Ваганьковском кладбище над могилой В.О. Богомолова возвышается обелиск. Талантливый скульптор Лазарь Гадаев сумел воплотить в строгой композиции "Момент истины" и философию, и бытие, и дух, и суть его творчества: две мраморные стелы, плотно прилегающие друг к другу - жизнь и творчество, - жесткими, острыми, как взрыв, как штык, как стилет, как олицетворение несгибаемой силы духа и твердости характера вершинами устремлены в небо.
"Тяжелый это груз - личность, которую носишь в себе". Эти слова Ромена Роллана в полной мере относятся и к Владимиру Осиповичу. Все, что ему было нужно, было в нем самом.
Р.А. Глушко Москва, 2007 г.
Повести и рассказы
Иван
(Повесть)
1
В ту ночь я собирался перед рассветом проверить боевое охранение и, приказав разбудить меня в четыре ноль-ноль, в девятом часу улегся спать.
Меня разбудили раньше: стрелки на светящемся циферблате показывали без пяти час.
- Товарищ старший лейтенант... а товарищ старший лейтенант... разрешите обратиться... - Меня с силой трясли за плечо. При свете трофейной плошки, мерцавшей на столе, я разглядел ефрейтора Васильева из взвода, находившегося в боевом охранении. - Тут задержали одного... Младший лейтенант приказал доставить к вам...
- Зажгите лампу! - скомандовал я, мысленно выругавшись: могли бы разобраться и без меня.
Васильев зажег сплющенную сверху гильзу и, повернувшись ко мне, доложил:
- Ползал в воде возле берега. Зачем - не говорит, требует доставить в штаб. На вопросы не отвечает: говорить, мол, буду только с командиром. Вроде ослаб, а может, прикидывается. Младший лейтенант приказал...
Я, привстав, выпростал ноги из-под одеяла и, протирая глаза, уселся на нарах. Васильев, ражий детина, стоял передо мной, роняя капли воды с темной, намокшей плащ-палатки.
Гильза разгорелась, осветив просторную землянку, - у самых дверей я увидел худенького мальчишку лет одиннадцати, всего посиневшего от холода и дрожавшего; на нем были мокрые, прилипшие к телу рубашка и штаны; маленькие босые ноги по щиколотку были в грязи; при виде его дрожь пробрала меня.
- Иди стань к печке! - велел я ему. - Кто ты такой?
Он подошел, рассматривая меня настороженно-сосредоточенным взглядом больших, необычно широко расставленных глаз. Лицо у него было скуластое, темновато-серое от въевшейся в кожу грязи. Мокрые, неопределенного цвета волосы висели клочьями. В его взгляде, в выражении измученного, с плотно сжатыми, посиневшими губами лица чувствовалось какоето внутреннее напряжение и, как мне показалось, недоверие и неприязнь.
- Кто ты такой? - повторил я.
- Пусть он выйдет, - клацая зубами, слабым голосом сказал мальчишка, указывая взглядом на Васильева.
- Подложите дров и ожидайте наверху! - приказал я Васильеву.
Шумно вздохнув, он не торопясь, чтобы затянуть пребывание в теплой землянке, поправил головешки, набил печку короткими поленьями и так же не торопясь вышел. Я тем временем натянул сапоги и выжидающе посмотрел на мальчишку.
- Ну, что же молчишь? Откуда ты?
- Я Бондарев, - произнес он тихо с такой интонацией, будто эта фамилия могла мне что-нибудь сказать или же вообще все объясняла. - Сейчас же сообщите в штаб пятьдесят первому, что я нахожусь здесь.
- Ишь ты! - Я не мог сдержать улыбки. - Ну а дальше?
- Дальше вас не касается. Они сделают сами.
- Кто это "они"? В какой штаб сообщить и кто такой пятьдесят первый?
- В штаб армии.
- А кто это - пятьдесят первый?
Он молчал.
- Штаб какой армии тебе нужен?
- Полевая почта вэче сорок девять пятьсот пятьдесят...
Он без ошибки назвал номер полевой почты штаба нашей армии. Перестав улыбаться, я смотрел на него удивленно и старался все осмыслить.
Грязная рубашонка до бедер и узкие короткие порты на нем были старенькие, холщовые, как я определил, деревенского пошива и чуть ли не домотканые; говорил же он правильно, заметно акая, как говорят в основном москвичи и белорусы; судя по говору, он был уроженцем города.
Он стоял передо мной, поглядывая исподлобья, настороженно и отчужденно, тихо шмыгая носом, и весь дрожал.
- Сними с себя все и разотрись. Живо! - приказал я, протягивая ему вафельное не первой свежести полотенце.
Он стянул рубашку, обнажив худенькое, с проступающими ребрами тельце, темное от грязи, и нерешительно посмотрел на полотенце.
- Бери, бери! Оно грязное.
Он принялся растирать грудь, спину, руки.
- И штаны снимай! - скомандовал я. - Ты что, стесняешься?
Он так же молча, повозившись с набухшим узлом, не без труда развязал тесьму, заменявшую ему ремень, и скинул портки. Он был совсем еще ребенок, узкоплечий, с тонкими ногами и руками, на вид не более десяти-одиннадцати лет, хотя по лицу, угрюмому, не по-детски сосредоточенному, с морщинками на выпуклом лбу, ему можно было дать, пожалуй, и все тринадцать. Ухватив рубашку и портки, он отбросил их в угол к дверям.
- А сушить кто будет - дядя? - поинтересовался я.
- Мне все привезут.
- Вот как! - усомнился я. - А где же твоя одежда?
Он промолчал. Я собрался было еще спросить, где его документы, но вовремя сообразил, что он слишком мал, чтобы иметь их.