– Не Чиркун, а Чиркудай, – строго поправил старик, добавив: – Относись к своему имени с уважением, – он помолчал, рассматривая кусок железа, поднятый с пола, и пояснил: – Давай, отрабатывай свой кумыс, Чиркудай, – после чего отвернулся к горну. Сунув железо в огонь, брызнувший искрами, прикрикнул на Джелме: – Шевелись!
Старший заработал быстрее. В очаге запыхтел огонь.
Субудей выволок тяжелый мешок из-под стены юрты и извлек из него тонкие и хищные наконечники для стрел. Молча протянул несколько штук Чиркудаю вместе с шершавым камнем. Сам тоже взял камень, зажал его коленями, присел на корточки, и стал усердно тереть об него черную заготовку.
Приглядевшись, Чиркудай тоже присел, как Субудей, сжал камень коленями и принялся обрабатывать деталь. Джарчи повернул освещенное дьявольским огнем лицо к новенькому, удовлетворенно хмыкнул и пробурчал:
– Сообразительный.
Чиркудай, сопя тер наконечник о камень до тех пор, пока тот не заблестел. И так увлекся, что даже не вздрогнул от буханья молота по раскаленному железу на наковальне.
Затем Субудей показал ему, как точить лезвия наконечников. Так они работали до вечера без остановки.
Выйдя вместе со всеми из кузницы, Чиркудай потоптался и направился к своим старым кошмам на окраине селения.
– Ты куда? – остановил его кузнец.
– Туда, – Чиркудай неопределенно махнул рукой.
– Будешь жить здесь, – строго сказал Джарчи, показав на вход своей геры.
Старший никак не отреагировал на это, а на лице Субудея мелькнула лукавая усмешка. Тихо, как мышь, Чиркудай проскользнул за хозяевами в темный дверной проем.
Утром Чиркудай проснулся от разговора. Кузнец и Темуджин тихо беседовали.
– Я все равно буду ханом, – упрямо повторял Темуджин.
– Если бы ты был нойоном или князем, тогда!.. – усмехнулся старик. Подумав, добавил: – Они наследуют свой титул.
– Я знаю, что хана выбирают, – упрямился Темуджин. – И не обязательно из нойонов. Из простых нукеров. И меня выберут.
– Сейчас курултай не собрать, – не спеша, будто размышляя вслух, начал кузнец: – Все грызутся, как собаки из-за кости. Всем хочется подмять под себя побольше родов и племен без всяких выборов. А ты даже не сын хана.
– Я внук!..
– Да. Это так. Но твой отец, Есугей, не был избран ханом, значит ты – никто.
– Его отравили араты. Если бы он был жив, то собрал бы курултай, где выбрали бы только его! – Темуджин помолчал и с угрозой добавил: – Я им отомщу.
– Ты сначала от колодки избавься, – посоветовал Джарчи. – И сумей выжить. Да не один год, а несколько лет. Пока не повзрослеешь.
– Избавлюсь и выживу.
Кузнец посопел и негромко спросил:
– Сводного брата убил или болтают?
Темуджин недовольно завозился и едва слышно признался:
– Убил.
– Что, он и правда шпионил на Тургутай-Хирилтуха, который хочет всех Борджигидов со света сжить? – спросил кузнец.
– Да.
– Слышали мы об этом, – со вздохом сказал старик и опять спросил: – Один убивал?
– С Хасаром. С родным братом. Из лука. Мы предупреждали Бектера, что если он не перестанет доносить на нас…
Джарчи помолчал, о чем-то думая, и сделал вывод:
– Все вы Борджигиды бешеные. За это и страдаете. Дурная голова ногам покоя не дает.
– Не говори так про моего отца, – угрюмо бросил Темуджин.
– А я не про него, я про тебя. Твой отец уже на небе, пусть ему там будет хорошо, а ты еще здесь, – кузнец закряхтел, переворачиваясь на бок: – Он уже дома, а мы еще в гостях.
Кашлянул Джелме, подавая знак, что проснулся. Толкнул младшего брата. Чиркудай тоже приподнялся на локте.
– Я не знаю, как ты сможешь собрать народ на Курултай, – усаживаясь на кошме, заметил Джарчи. – Сейчас все равнодушные. Хана им не нужно. Большой войны пока нет. На меркитов и найманов иногда мы налетаем, иногда они на нас, но это не война. Так было всегда. Тангутам на нас наплевать. Окитаевшиеся чжурчжени каждый год треплют нас для того, чтобы показать, кто в степи хозяин. Но это тоже не война, – кузнец встал и несколько раз присел, разминая затёкшие колени. – Войны не предвидится. А хана начнут выбирать, если князьям и нойонам станет плохо. Не дождешься ты этого.
Темуджин набычился и буркнул:
– Дождусь.
Джарчи отрицательно помотал головой, но разговор не продолжил.
Не спеша, они поели и пошли в кузницу. Темуджин остался один.
Прошло несколько дней. Раны на спине Темуджина поджили и они дружно заработали в кузнице, где снимали с шеи Темуджина деревянную кангу: она мешала махать молотом. Но кузнец все время с опаской посматривал на дверь.
Темуджин заменил у молота старшего сына Джарчи Джелме, потому что был крупнее его. Рыжий Борджигид зверел, когда бил кувалдой по раскаленному металлу. Кузнец останавливал его и велел умерить пыл.
– Ты не буйствуй, – советовал старик, – это не Агучу-богатур и не Тургутай-Хирилтух. Они люди бесчувственные и за это получат свое, придет время. А железо любит нежное обращение. И силы рассчитывай не на одну заготовку, а на весь день.
– У меня хватит сил на весь день, – сопя, возражал Темуджин.
– А на завтра? На месяц? На год? На жизнь?
– Я не буду здесь всю жизнь.
– Возможно и так, – соглашался Джарчи: – Но если ты в любом деле сразу выложишь все силы, то можешь не довести его до конца. Знаешь, что делают с загнанными лошадьми?
– Режут на мясо, – хмуро ответил Темуджин.
Кузнец усмехнулся и покивал головой. Ребята с интересом прислушивались к их разговору.
– Распределяй силы на всю работу, а не на начало. И чтобы еще осталось на следующее дело – тоже хорошо.
– Я понял, Джарчи-сечен, – поклонился Темуджин, сняв с плеча молот.
– Я не мудрый. Я не сечен. Всего лишь кузнец, – бормотал Джарчи, ударяя легким молотком по нагретому до бела железу, показывая этими ударами молотобойцу места, куда нужно бить.
После этого разговора Темуджин стал махать молотом расчетливо, но с азартом. Кузнец удовлетворенно хмыкал.
Сдвоенные удары – легкий, а следом тяжелый, вылетали из кузницы и разносились по всей степи.
В полдень Чиркудай с Темуджином опять сидели за юртами и молчали, наблюдая за качающимися в зыбком мареве далекими холмами. Они не следовали примеру Джарчи и его сыновей, не ложились спать после обеда. На душах у обоих было неспокойно, потому что не знали, что с ними будет дальше.
Чиркудай чувствовал, что Темуджин перестал беситься, зато начал почему-то тревожиться.
Вдали послышался топот коней и, через несколько минут, мимо селения стремительно пронеслись всадники на крупных боевых конях. Неожиданно один из них отделился от отряда, развернулся и помчался к ним. Но не подъехал вплотную: остановился в десяти шагах. Остальные всадники тоже развернулись, однако не тронулись с места, застыв в почтительном отдалении.
Чиркудай во все глаза смотрел на богато одетого, красивого, как девушка, юношу, с тремя красными стрелами в колчане. Всадник, сжав кулаки, сверлил взглядом Темуджина. Колодник тоже ел княжеского сына глазами. Они не сказали друг другу ни слова.
Красивый юноша оскалился и, зло стегнув нагайкой коня, поднял его на дыбы. Красиво развернулся в свечке и рванул в сторону белой юрты нойона Тургутай-Хирилтуха.
Чиркудай почувствовал, что в душе Темуджина появилась тяжесть от неожиданной встречи. Но не стал ни о чем его расспрашивать.
Однако не выдержал Джарчи, поинтересовавшись в кузнице:
– Что заинтересовало князя Джамуху? – очевидно, он видел всадника через щель в стене юрты.
Подумав, Темуджин решился и ответил:
– Он мой анда.
– Вот как? – внешне спокойно отреагировал кузнец: – Значит, названный брат?..
– Да, – коротко ответил Темуджин.
– Н-да… – задумчиво протянул Джарчи, бросая заготовку на наковальню. Но больше ничего не сказал.
Отдыхая на следующий день за юртами, Чиркудай несмело спросил:
– А этот, Джамуха, не поможет тебе?
– Я никогда ни у кого ничего не прошу! – отрезал Темуджин, нервно встал и пошел в кузницу, бросив на ходу: – Я всегда и все беру сам.
Однажды утром Джарчи сообщил, что сегодня они поедут в лес за углем. Чиркудай не знал, что это такое, но промолчал. Джелме и Субудей обрадовались. Темуджин вопросительно посмотрел на старика.
– Ты тоже едешь, – сказал Джарчи, – я тебя взял на себя у Тургутай-Хирилтуха, так что можешь бежать.
– А как вы? – настороженно поинтересовался Темуджин.
– А нас за это Хирилтух пустит под нож.
Ребята притихли.
– Понятно, – протяжно сказал Темуджин и пошел готовить повозку.
Джелме привел старую, но еще крепкую лошадь. Её запрягли в двухколесную арбу, шумно уселись, и поехали с противным скрипом по выжженной жарким солнцем земле, к тёмно-синим сопкам на краю окоёма, будто плывущим в горячем воздухе. После застойно-кислого духа стойбища, едкого дыма от кузнечного горна и противной вони от горящего в очаге кизяка, запахи в степи показались Чиркудаю удивительно свежими и вкусными.
Проехав мимо отары овец, объедавших пожухлую траву вокруг солончака, и удалившись на приличное расстояние от пастухов, прятавшихся в тени громадных камней, невесть как попавших в холмистую степь, кузнец снял колодку с потертой шеи Темуджина.
Чиркудай сидел с рыжим на задке, болтая ногами в такт подскакивающей на рытвинах повозке. Сыновья Джарчи примостились впереди рядом с отцом.
Зло жужжа, мимо них проносились оводы и слепни, нападая на широкий круп лошади, усердно хлеставшей себя хвостом. На людей кровососы не обращали внимания. Иногда, в неподвижном жарком воздухе, скручивались тонкотелые смерчики, которые шныряли по степи хитрыми зигзагами, вихляя тонкими бедрами. Они сгребали с твердой, как камень земли, пыль и сухую траву, и поднимали все это в воздух. Потанцевав немного, смерчики так же внезапно опадали, разбросав мусор.
– Злые духи играются, – буркнул Темуджин, наблюдая за вихрями.
И именно в этот момент Чиркудай вдруг осознал, что он существует. Что он есть в этом огромном мире. Раньше он просто жил и жил, а сейчас вдруг стал жить внутри себя. Неожиданно он обнаружил, что его со всех сторон обнимает громадный мир. И в нем самом проснулось что-то громадное, похожее на бесконечную степь.
Он затаился и впервые почувствовал страх от неизведанного чувства, от этого открытия. И испугался этого неожиданного состояния не меньше, чем однажды утром испугался лихих джигитов, налетевших на их курень. Но там было как-то по иному, не так, как сейчас. Он даже забыл болтать ногами, привыкая к новому состоянию, к новым ощущениям. Ему показалось, что окружающие его люди тоже стали другими. Они изменились вместе со всем миром. Раньше он будто спал, даже днем, когда работал, а сейчас проснулся.
Наблюдая за собой и своими ощущениями, он не заметил, как они въехали в полумрак леса у подножия холмов. Новые запахи и звуки привели его в чувство. Голодные комары, почуяв добычу, набросились на них словно стая волков. Джарчи на ходу сломал веточку и стал ею обмахиваться. Увидев это, ребята тоже вооружились ветками от деревьев, проплывающих рядом с повозкой.
Чиркудай впервые попал в лес. Его поразили высокие деревья и густая трава. Лес сильно отличался от мертвой степи, он казался живым. Вокруг тихо шептали листья на непонятном ему языке, обволакивая тело приятной прохладой.
Старик дал ребятам понаслаждаться, затем вручил Темуджину топор и пошел с ним в чащу, валить огромные березы. Но до этого приказал Джелме, Субудею и Чиркудаю раскапывать старое огневище: яму, в которой бревна перегорели в уголь.
Лошадь распрягли и отпустили к сочной траве. Чиркудай взял заступ и, приноровившись, принялся как Джелме и Субудей отбрасывать в сторону земляную крышу жеговой ямы. А из дальней чащи прилетело звонкое тюканье топоров.
Докопавшись китайскими лопатами до головешек, они услышали, как в глубине леса раздался треск и гул: это кузнец с Темуджином свалили первое дерево для следующего выжига.
Ребята начали выволакивать раскопанные поленья наверх, отряхивая с них налипшую землю. Они дружно грузили выгоревшие в уголь рубчатые плахи в стоявшую рядом арбу, отмахиваясь от надоедливых насекомых.
И тут Чиркудай почувствовал присутствие чужого. Воздух будто прошило пронзительным и давящим звоном. Он взглянул на Джелме и Субудея: старший ничего не заметил, а Субудей стал озираться и ежиться, будто ему за ворот попала колючка.
Чиркудай закрутил головой, стараясь найти источник неприятности, и увидел между деревьями, на расстоянии полета стрелы, загадочного всадника. Он сумел рассмотреть, что это был черный, как уголь, подросток, на редком, ночного окраса, коне, с белыми чулками. Глаза у незнакомца неестественно блестели в таинственном полумраке.
Тут и Джелме заметил, что Чиркудай остановился, уставившись в чащу. Старший проследил его взгляд и тоже остановился. А Субудей, как и Чиркудай, уже увидел всадника.
Странный гость подъехал к ним. Он был один. Его лицо отталкивало мертвой беспристрастностью и одновременно притягивало дьявольской правильностью черт.
– Колдун, – тихо шепнул Субудей Чиркудаю.
Постояв около замерших ребят, пришелец впился взглядом в Чиркудая, усмехнулся и неожиданным тонким голосом сказал:
– Почуял меня.
Чиркудай промолчал.
Гость повернул голову в ту сторону, где тюкал топор и спросил, ни к кому не обращаясь:
– Темуджин там?
– Да, – торопливо ответил Джелме.
И Чиркудай как-то сразу понял, что подросток-колдун мог обойтись и без их ответа. Было заметно, что колдун хотел, чтобы окружающие ему подчинялись, беспрекословно. И боялись его.
Всадник едва уловимо тронул коня, и тот послушно засеменил на вырубку.
– Теб-Тенгри, – выдохнул Джелме: – Черный колдун неба.
Субудей вытер со лба пот и молча взял из ямы угольную плаху. Ребята последовали его примеру.
Чиркудаю это имя ничего не говорило, но ему показалось, что от Теб-Тенгри исходит черный свет. Душой он почувствовал опасность, которая веяла от колдуна, бесшумно исчезнувшего между деревьями.
– Он дружит с черными духами, – заявил Субудей.
– И с другими тоже, – добавил Джелме, копируя интонацию отца.
Когда яма почти опустела, а телега наполнилась, из-за деревьев вышли Джарчи, Темуджин и Теб-Тенгри. Колдун вел коня в поводу. Кузнец был встревожен, Темуджин, как обычно, угрюм, а Теб-Тенгри непроницаемо черен.
Джарчи подошел к арбе, снял с борта мешок с сушеным мясом и бурдюк с кумысом. Усевшись на траве, он стал вытаскивать из хурджуна провизию, чашки, и раздавать всё подсевшим ребятам. Нашлась лишняя чашка, и старик предложил ее Теб-Тенгри. Но парень с непонятной улыбкой отказался от угощения.
Чиркудай вытащил свою, щербленую. Налив всем кумыса, Джарчи плеснул немного на землю – духам, проследив, чтобы и подростки исполнили древний обряд. Отпив из чашки, он молча стал пережевывать жесткое мясо. Ребята последовали его примеру. Поев, старик вежливо спросил у колдуна:
– Как здоровье твоего отца, Мунлика?
Подросток сразу не ответил, с ним что-то происходило. Чиркудай почувствовал, как колдун напрягся: словно струна. И еще Чиркудай заметил: кузнец и его старший, Джарчи, побаиваются колдуна, стараются на него не смотреть. С Субудеем было непонятно – скрытный малый. Но Темуджин совсем не реагировал на давящую силу черного подростка.
– Я давно не видел Мунлика, – тихим, певучим голосом ответил Теб-Тенгри, впившись взглядом в лицо кузнеца.
Джарчи не выдержал, заерзал и отвернулся в сторону.
– Я вижу, у вас пополнение, – так же монотонно продолжил подросток, вдавив пронзительный взгляд в Чиркудая.
Но мальчик выдержал. Теб-Тенгри усмехнулся и стал смотреть на Темуджина, ковырявшего палочкой землю.
– Зачем ты приехал, Кокочу? – не поднимая глаз, спросил Темуджин.
Внушительно помолчав, колдун тихо начал говорить. Но его голос изменился: из высокого и писклявого превратился в звонкий и низкий. Кузнец и Джелме вздрогнули от неожиданности, даже не сообразив, что у черного подростка просто ломается голос, и он искусно этим пользуется. Его слова падали словно камни:
– Был я в горах, у девяти скал, под Вечным Синим Небом. Говорил с духами, – и остановился, прищурив узкие глаза, наблюдая за слушателями. Он был доволен созданным напряжением.
– Духи мне сказали – Темуджин станет ханом. А вы будете его нукерами, – колдун показал глазами на мальчиков. – Вы покорите много народов.
Кузнец крякнул, посмотрел на сыновей, и недоверчиво покрутил головой. Но колдун пригвоздил его своим дьявольским взглядом к земле.
– Духи мне велели сказать об этом сегодня и здесь, потому что он тоже проснулся, – колдун показал глазами на Чиркудая.
Джарчи подозрительно взглянул на Чиркудая, на Темуджина, на сыновей, но не сказал ничего.
– Будет всеобщий курултай… не скоро, – колдун кивнул Темуджину.
– Я знаю, – буркнул рыжий.
– До курултая длинная дорога – целая жизнь.
Темуджин тяжело вздохнул, посмотрел на Теб-Тенгри и спросил:
– Ты был у моей матери, у братьев?
– Был, – неохотно ответил черный подросток, и недовольно сморщился из-за того, что его прервали.
Но присутствующим казалось, будто он едва сдерживает рвущийся из него наружу крик:
– Им трудно, но они тебя ждут, – замолчав, он перевел взгляд на лошадь кузнеца, аппетитно жующую в отдалении траву.
– Тебе жалко лошадь, Джарчи?
– Она у меня одна! – растерянно ответил кузнец.
– Ничего. Хирилтух даст другую, – усмехнулся колдун.
– А эта куда денется?
– Понадобится Темуджину.
– Сегодня?! – удивился Джарчи.
– Нет. Но… скоро, – непонятно ответил Теб-Тенгри.
– Да этот Агучу, разжиревший пес Тургутай-Хирилтуха, меня под нагайки положит за лошадь! – разгорячился кузнец.
– Не бойся, – успокоил колдун. – Ничего не будет.
Они напряженно помолчали.
Через некоторое время подал голос Темуджин:
– Что делает Джамуха?
Теб-Тенгри скривился. Он был недоволен вопросом, но ответил:
– Твой названный брат и любит, и ненавидит тебя. Ему нужно, чтобы ты был сильный.
– Зачем ему это? – удивился Темуджин. – Он же не хочет меня замечать?..
– Он ждет тебя. Твой анда сейчас очень сильный. Ты его единственный противник на всю Великую степь. За это он тебя и любит, и ненавидит.
– За что ненавидит? – не понял Темуджин.
– За то, что ты его соперник, а любит за то, что ты есть, – вновь непонятно объяснил Теб-Тенгри.
Темуджин подумал и усмехнулся: до него дошло, о чем вещает колдун.
– Поеду, – бросил Теб-Тенгри, легко поднимаясь с земли, едва слышно щелкая пальцами. Черный конь послушно подошел к хозяину.
– Заглянешь к моей матери? – поинтересовался Темуджин.
– Нет! – отрезал колдун, и легко, без стремян, вскочил на коня: – Поеду к Тургутай-Хирилтуху, а потом… Потом к Тогрулу. Поздравлю его. Недавно китайский Алтан-хан назвал его своей опорой в степи, – и незаметно тронул коня, резво засеменившего из леса в степь.