Раймон Кено (1903–1976) - выдающийся французский писатель, поэт, эссеист, переводчик, сценарист, лауреат нескольких престижных литературных премий, в том числе премии Черного юмора, участник сюрреалистического движения, один из создателей УЛИПО, Трансцендентальный Сатрап Патафизического Колледжа, и вместе с тем, член Гонкуровской академии, основатель и директор "Энциклопедии Плеяды", известный эрудит, а также художник и математик.
С одним из главных героев романа "Голубые цветочки", герцогом д’Ож, мы встречаемся… каждые 175 лет. Все остальное в этом произведении столь же необычно - начиная от полуфантастического сюжета и кончая языком, ибо, как всегда у Кено, слова здесь с легкостью переиначивают свой смысл и начинают играть совершенно неожиданными гранями и красками. Парадоксально, занимательно и остроумно.
Раймон Кено
Голубые цветочки
Известная китайская притча гласит: Чжуан-цзы снится, что он мотылек, но, может быть, это, наоборот, мотыльку снится, что он Чжуан-цзы ? То же самое происходит и в этом романе: герцогу д’Ож снится, что он Сидролен, но не Сидролену ли снится, что он герцог д’Ож?
Мы встречаемся с герцогом д’Ож, путешествующим во времени, каждые 175 лет. В 1264 году он едет ко двору Людовика Святого, в 1439 покупает пушки для своего замка, в 1614 привозит к себе алхимика, в 1789 увлекается одним любопытнейшим занятием в пещерах Перигора. И, наконец, в 1964 году он знакомится с Сидроленом, который - в его снах - живет на своей барже, стоящей на приколе у набережной, живет, пребывая в приятном ничегонеделании. Сидролен, в свою очередь, тоже видит сны… А наяву единственное его занятие состоит в том, что он непрерывно закрашивает оскорбительные надписи, которыми неизвестный злопыхатель оскверняет загородку перед его баржей.
И, как в настоящем детективном романе, читатель лишь под конец узнает, кто этот неизвестный. Что же касается голубых цветочков…
Ovap avτri όνεΐράτοζ
I
Двадцать пятого сентября одна тыща двести шестьдесят четвертого года нашей эры, с утра пораньше, герцог д’Ож взобрался на самую верхушку своего д’ожнона , дабы прояснить для себя, хоть самую малость, историческую обстановку. Обстановка была, прямо сказать, черт знает какая. Там и сям виднелись остатки исторического прошлого, все вперемешку. На берегах ближайшей речушки разбили вдребезги лагерь двое гуннов; неподалеку от них какой-то галл, вернее всего эдуец , бесстрашно вымачивал ноги в холодной проточной воде. На горизонте смутно маячили силуэты старообразных римлян, старозаветных сарацинов, старорежимных аланов и старых франков. Было и несколько нормандцев - те попивали кальвадос.
Герцог д’Ож вздохнул, но вздох не помешал ему все так же внимательно изучать эти отжившие свое феномены.
Гунны готовили гуляш под соусом "тартарары"; галл, за отсутствием галлок, считал ворон; римляне ваяли греческие статуи; сарацины разучивали сарабанду; франки искали отложения солей; аланы же уподоблялись осетинам . Нормандцы попивали кальвадос.
- Столько истории! - сказал герцог д’Ож герцогу д’Ож. - История на истории - и все ради нескольких жалких каламбуров, ради пары анахронизмов! Какое убожество! Будет этому когда-нибудь конец или нет, хотел бы я знать!
Увлекшись, он еще несколько часов кряду наблюдал эти ошметки прошлого, сопротивлявшиеся распаду, потом, без всякого явного внешнего повода, покинул свой наблюдательный пост и спустился на нижний этаж замка, впадая по дороге в настроение, которое можно назвать убийственным.
Он не убил свою супругу, поскольку та сама уже усопла, но зато побил своих дочерей числом три, сбил спесь со служанок, выбил пыль из ковров и дух из конюших, перебил посуду и отбил чечетку. Вслед за чем незамедлительно принял решение совершить краткосрочное путешествие и наведаться в столичный город Париж с небольшой помпой и небольшой свитой в лице одного только пажа Пострадаля.
Среди своих скакунов он выбрал самого любимого - першерона, носящего имя Демосфен, ибо тот умел говорить человеческим голосом, даже и с уздечкою в зубах.
- Эх, славный мой Демо! - уныло сказал герцог д’Ож. - Ты видишь, как я печален и меланкалечен.
- Опять эта древняя история? - осведомился Демо, он же Сфен.
- Увы! Она убивает во мне всякий вкус к жизни, - отвечал герцог.
- Выше голову, мессир, выше голову! Садитесь-ка лучше в седло, и поедем прогуляться.
- Именно таково и было мое намерение, и даже более…
- Чего же вам еще?
- Я решил уехать на несколько дней.
- О, ваше решение меня радует, мессир. Куда прикажете доставить вас?
- Далеко! Как можно дальше отсюда! Здесь даже грязь и та усеяна нашими цветочками…
- Да-да, знаю, "цветами голубыми риторики высокой". Так куда же?
- Выбирай сам.
И герцог д’Ож уселся на своего любимого конька Демо, который внес следующее предложение:
- А не проехаться ли нам в столичный город Париж, взглянуть, насколько продвинулось строительство собора ихней богоматери?
- Как! - вскричал герцог, - разве оно еще не завершено?
- Вот в этом-то нам и предстоит удостовериться.
- Если они будут так валандаться, то в конце концов вместо этого замечательного собора возведут замечетельную мечеть.
- Или забуддутся до того, что воздвигнут буддуар. А то и вовсе оконфузятся, соорудив какую-нибудь конфуциальню. Но не будемте гадать на кофейной гуще, которой все равно пока нет, мессир. В путь! А заодно воспользуемся нашим путешествием, чтобы воздать феодальные почести Людовику Святому, девятому королю, носящему это имя.
И, не дожидаясь ответа хозяина, Сфен затрюхал к подъемному мосту, который опустился им навстречу с большим подъемом. Пострадаль, не проронивший ни словечка из опасения схлопотать зуботычину латной-перелатаной рукавицей господина, следовал за ним верхом на Стефане, названном так за свою неразговорчивость. Поскольку герцог все еще упивался душевной горечью, а Пострадаль, верный своей выжидательной политике, упорно помалкивал, Демосфен весело разглаголльствовал в одиночку; попутно он бросал ободряющие шуточки всем встречным - галлам галлюцинирующего вида, римлянам кесарева вида, сарацинам сарабандитского вида, гуннам гулящего вида, аланам осетинского вида и франкам солирующего вида. Нормандцы попивали кальвадос.
Низко-пренизко кланяясь своему горячо любимому сюзерену, вилланы одновременно бурчали страшные-престрашные угрозы, не переходящие, однако, в действия и не выходящие за пределы усов, буде они таковые носили.
Выбравшись на большую дорогу, Сфен перешел на галоп и наконец замолк, так и не найдя себе достойного собеседника, ибо дорожное движение как таковое отсутствовало; он не хотел беспокоить своего всадника, чувствуя, что тот задремал; поскольку Сфен и Пострадаль разделяли эту предосторожность, герцог д’Ож кончил тем, что крепко заснул.
Он жил на барже, стоявшей на приколе у набережной в большом городе, и звали его Сидролен. Ему подали омара сомнительной свежести под майонезом сомнительного цвета. Выламывая ракообразному клешни с помощью щелкушки для орехов, Сидролен пожаловался Сидролену:
- Не фонтан, совсем не фонтан. Ламелия никогда не научится прилично готовить.
И добавил, по-прежнему обращаясь к самому себе:
- Однако куда ж это я ехал верхом на коняге? Никак не вспомню, хоть убей. Вот они - сны-то! Ведь в жизни своей не садился на лошадь. На велосипед я, правда, тоже никогда не садился, и вот поди ж ты, во сне на велосипеде не езжу, а на лошади почему-то езжу. Тут наверняка что-то кроется. Нет, этот омар явно не фонтан, о майонезе я уж и не говорю, а что, если научиться ездить верхом? В Булонском, например? Или лучше на велосипеде?
- И тогда водительские права не нужны, - замечают ему.
- Ладно, ладно.
После омара ему приносят сыр.
Твердый, как гипс!
Потом яблоко.
Червивое, как гриб!
Сидролен вытирает губы и шепчет:
- Опять фиаско!
- Ничего, это не помешает тебе, как всегда, задрыхнуть после обеда, - замечают ему.
Сидролену нечего возразить: шезлонг уже ждет его на палубе. Он накрывает лицо носовым платком и… не успевает сосчитать до трех, как оказывается под крепостными стенами столичного города Парижа.
- Чудненько! - воскликнул Сфен. - С прибытием вас!
Герцог д’Ож пробудился от сна со смутным ощущением чего-то несвежего в желудке. В этот момент Стеф, скакавший молчком с самой провинции, почувствовал желание высказаться и высказался в следующих словах:
- О город альмаматеринский и достославный!
- Тише ты! - прервал его Сфен. - Если нас с тобой услышат, то нашего доброго господина обвинят в колдовстве.
- Б-р-р! - сказал герцог.
- И его пажа itu.
- Б-р-р! - сказал Пострадаль.
И Сфен, желая напомнить Стефу, как следует выржаться приличному коню, заржал.
Герцог д’Ож остановился в "Кривобокой сирене", которую однажды порекомендовал ему прохожий трубадур.
- Фамилия, имя, степень знатности? - спросил хозяин заведения Мартен.
- Герцог д’Ож, - ответил герцог д’Ож, - имя мое Жоакен, и сопровождает меня преданный мне паж Пострадаль, сын графа де Прикармань. Конь мой зовется Сфен, второй же зовется Стеф.
- Место жительства?
- Замок Ковш-Эг, недалече от моста.
- Ну, с анкетой у вас вроде бы все в ажуре, - заключил Мартен.
- Надеюсь! - отозвался герцог. - Ибо ты уже начал раздражать меня своими идиотскими расспросами.
- Нижайше прошу простить меня, мессир, но таков приказ короля.
- Уж не собираешься ли ты еще выведывать у меня, с какой целью прибыл я в столичный город Париж?
- А чего тут выведывать?! Мессир прибыл, дабы спознаться с нашими шлюхами, самыми красивыми во всем христианском мире. Наш святой король ненавидит их от всей души, но они так пылко участвуют в финансировании предстоящего крестового похода…
- Много болтаешь, дурак! Я прибыл, дабы проверить, как обстоят дела со строительством собора вашей богоматери.
- Южная башня сильно продвинулась, скоро начнут возводить северную и галерею, которая их соединит. А еще там перебирают кровлю, чтобы она давала побольше света.
- Заткнись! - взревел герцог. - Если ты все выболтаешь, мне ничего не останется, как вернуться домой, к чему я отнюдь не расположен.
- Так же, как и я, мессир, а потому спешу подать вам ужин.
Герцог крепко поужинал, затем отправился на боковую и с большим аппетитом поспал.
Он еще и не думал кончать спать, как вдруг его разбудила громким окликом с берега парочка кочевников. Сидролен ответил им знаками, но они явно ничего не уразумели, ибо спустились с откоса, прошли по мосткам и взобрались на баржу.
Одна из особей была мужского пола, другая, наоборот, женского.
- Эскьюз ми, - сказала особь мужского пола, - но ми есть заблудшие.
- Нашел с чего начать! - заметил Сидролен.
- Начхать? Пуркуа? Ми есть заблудяги… или, как это… забулдиги.
- Очень печально!
- Кемпинг, пожалюста! Битте… кемпинг пасаран? Но пасаран?
- Эх, хорошо говорит! - прошептал Сидролен, - только вот понять бы, на каком наречии: староевропейском или нововавилонском?
- А! О! - вскричала мужская особь, выказывая живейшее удовлетворение, - ви ферштеять европейски?
- Йес, натюрлих, - отвечал Сидролен. - Но снимите же свою поклажу, благородные чужестранцы, и выпейте по стаканчику перед тем как уйти.
- А! О! Стаканшик! Брависсимо!
Просияв, благородный чужестранец скинул свой рюкзак, затем, с полнейшим пренебрежением к мебели, предназначенной для сиденья, сложился втрое и опустился на пол, весьма ловко подсунув под себя ноги. Сопровождавшая его юная особа сделала то же самое.
- Может, они японцы? - спросил себя вполголоса Сидролен. - Да нет, волосы-то у них белокурые. Финны, наверное.
И он обратился к мужчине:
- Вы не финн, случайно?
- Чайна? Ноу Чайна! Моя есть маленьки друг на весь мир.
- Ясно. Космополит, значит?
- Йяволь. Где есть ваша стаканшик?
- Ишь ты, космополит, а про стаканчик не забыл.
Сидролен хлопнул в ладоши и позвал:
- Ламелия! Ламелия!
Приход последовал незамедлительно.
- Ламелия, налей-ка по стаканчику этим благородным чужестранцам.
- Чего им?
- Укропной настойки с минералкой, чего же еще!
Уход последовал незамедлительно.
Сидролен наклонился к кочевникам.
- Итак, птенчики мои, вы, значит, заблудяги?
- Да, мы блудим, - ответила девушка, - очень много блудим.
- Да вы, милая моя, никак француженка?
- Не очень: канадка.
- А ваша стаканшик? - спросил скрюченный кочевник. - Надо шнель чин-чин.
- Вот зануда! - сказал Сидролен.
- Ну, нет, он славный парень.
- И вы, конечно, направляетесь на туристическую турбазу для туристов?
- Мы ее ищем.
- Вы почти у цели. Надо пройти вверх по реке еще каких-нибудь пятьсот метров.
- А! Финиш? Прибивати? - воскликнул парень, резво вскочив на ноги. - Только пятьсот километр! Алле, шнель!
Он взвалил себе на спину рюкзак, который, судя по внешнему виду, весил не меньше тонны.
- Мы ждем укропную настойку с минералкой, - заметила девушка, не двинувшись с места.
- Уэлл, си!
Он сбросил со спины свою тонну и вновь уселся на пол в непринужденной позе "глотос".
Сидролен улыбнулся девушке и одобрительно заметил:
- Ну и дрессировочка!
- Дрессировочка? Я не понимает.
- Я хочу сказать: слушается с полуслова.
Девушка пожала плечами.
- Вы что, слабы на голову? Он остался, потому что он свободен, а вовсе не потому, что дрессирован. Если бы он был дрессирован, он тут же отправился бы на туристическую турбазу для туристов. Но он остался, потому что он свободен.
- А в этой юной головке кое-что есть, - прошептал Сидролен, с новым интересом вглядываясь в канадку, особенно в светлый пушок на ее ногах и в подметки ботинок. - Ей-богу, кое-что есть!
Тут как раз принесли укропную настойку с минералкой. Все выпили.
- А каким манером вы кочуете? - спросил Сидролен. - На повозке, на велосипеде, на машине, на вертолете? Пешком, верхом, вплавь?
- Стопами, - ответила девушка.
- Автостопами?
- Конечно, автостопами.
- Я-то сам иногда кочую на автотакси. Правда, это менее экономично.
- Мне плевать на деньги.
- Понятно. А как вам моя укропная настойка?
- Неплохая. Но чистая вода лучше.
- Здесь она никогда не бывает чистой. Речная пахнет помойкой, а водопроводная - хлоркой.
- Вы не хотите, чтобы он спел?
- Это еще зачем?
- Чтобы отблагодарить.
- За укропную настойку?
- За гостеприёмство.
- Очень мило с вашей стороны. Спасибо.
Девушка повернулась к своему спутнику и скомандовала:
- Спой!
Парень порылся в своем имуществе и извлек на свет божий крошечное банджо. Попробовав струны и взяв несколько вступительных аккордов, он открыл рот, и они услышали следующие слова:
- "Люблю Пемполь, люблю его утесы, и колоколен звон многоголосый…"
- Где он это выучил? - спросил Сидролен, когда песенка была спета.
- В Пемполе, конечно, - ответила канадка.
- Ну и глуп же я! - сказал Сидролен, хлопнув себя по лбу, - мог бы и сам сообразить.
Минибанджо вернулось в рюкзак. Парень опять принял вертикальное положение и протянул Сидролену руку.
- Сэнкью, - сказал он, - и орибуар!
Затем он обращается к девушке:
- Шнель! Ти идьот или не идьот?
Девушка грациозно встает и в темпе засупонивается.
- Ну и дрессировочка! - заметил Сидролен.
Юный кочевник тут же запротестовал:
- Найн! Найн! Нет трессировотшка: швобода! Либертад! Марширен нах кемпинг бикоуз иметь швобода марширен нах кемпинг!
- Ясно, ясно.
- Прощайте! - сказала девушка, в свою очередь протягивая руку Сидролену. - Еще раз спасибо, мы к вам зайдет как-нибудь, если будет время.
- Милости просим, - ответил Сидролен.
Он посмотрел, как они карабкаются вверх по косогору со всем своим снаряжением.
- Для силачей работка, - прошептал он.
- Они вернутся? - спросила Ламелия.
- Не думаю. Нет, они никогда не вернутся. Да и что они мне? Они едва ушли, а я уже почти забыл о них. А ведь они существуют, они, без сомнения, заслуживают права на существование. Но они никогда больше не вернутся в лабиринты моей памяти. То было мимолетное знакомство. Бывают такие сны, похожие на мимолетное знакомство, - наяву они наверняка прошли бы мимо сознания, и однако, эти сны волнуют, когда припоминаешь их утром, пока тычешься без толку в сомкнутые ставни век. Может, я и сейчас спал?
Ламелия не ответила ни утвердительно, ни отрицательно - по той простой причине, что она не дослушала его монолог до конца.