CXCIV
Врачи часто ошибаются; иногда они делают слишком много, в другой раз - недостаточно. Однажды я отдал шестьдесят тысяч франков Корвизарту; это умный человек и единственный надежный врач из всех, кого я знаю.
CXCV
Под Ватерлоо мои войска насчитывали 71 тысячу человек; у войска союзников - около 100 тысяч. И я почти разбил их.
CXCVI
Я взял с собой в Испанию де Прадта на войну с монахами; на ней он вполне преуспел, что удивительно для архиепископа.
CXCVII
Я создал свой век, так же как и я был создан для него.
CXCVIII
Порядок в обществе основан на справедливости. Судьи располагаются в первом ряду на социальной иерархии; никакие почести и уважение для них чрезмерными не будут.
CXCIX
Пруссаки не выдержали и двух часов под Иеной, они в двадцать четыре часа сдали позиции, которые можно было бы держать три месяца.
CC
Я совершил ошибку, не стерев Пруссию с лица земли.
CCI
Моя система на континенте должна была уничтожить английскую торговлю и принести мир всем странам. Единственным недочетом было то, что эта система не могла быть полностью воплощена в жизнь: всего несколько человек ее понимали.
CCII
Полиция - не что иное, как дипломатия в лохмотьях.
CCIII
Чужие глупости никогда не помогают нам стать умнее.
CCIV
Расин заимствовал свои произведения у греков, и он сделал это так умело, что не поймешь, что потребовало большего таланта: создание сочинения или перевод его на французский.
CCV
Мир - грандиозная комедия, где на одного Мольера приходится десять Тартюфов.
CCVI
Если вы проповедуете добродетель, показывая ее противоположности, зло сделайте фоном картины, а добро - всего лишь украшением; и пусть порок борется с добродетелью. Я сомневаюсь, что полученная картина в конечном итоге окажется поучительной.
CCVII
Некоторые фанатики-священники желали возобновить скандальные сцены старых времен;; я пресек это, и было сказано, что я совершил насилие над Папой Римским.
CCVIII
Аугсбургская лига и Тридцатилетняя война были порождением алчности нескольких монахов.
CCIX
Битва при Маренго доказала, что при нынешних средствах успех в большей мере зависит от случая. Австрийцы одержали победу: последняя их атака была отбита и они капитулировали, хотя их силы намного превосходили мои, и они могли мне противостоять. Очевидно, Мелас просто потерял голову.
CCX
Некоторые короли изображают из себя заботящихся о благе народа, чтобы половчее его обманывать; как тот волк в басне, что стал пастухом, чтобы было легче истребить овец.
CCXI
Я выслал авторов адской машины, это были заговорщики со стажем, необходимо было очистить от них Францию. С тех пор меня больше не беспокоили. Все уважаемые люди были благодарны мне за это.
CCXII
Солдаты и судьи обычно небогаты; в качестве компенсации их следует чтить и уважать. Уважение, оказываемое им, поддерживает чувство чести, которое и есть главный залог силы нации.
CCXIII
Все, что не строится на основах, подтвержденных физически или математически, должно бы отвергнуто разумом.
CCXIV
Если бы английское правительство полагало, что их суда сумеют защитить государство от захвата, они бы не укрепляли берега так тщательно, когда я стоял лагерем в Булони. Мой план высадки на берегу Англии был направлен на захват Чатема, Портсмута и других важных военно-морских форпостов. Одна или две битвы - и пал бы остаток острова: в 1804-м боевой дух англичан был вовсе не тот, что сейчас.
CCXV
Название и форма правления, на самом деле, не так важны. Если со всеми жителями обходятся справедливо, если их права на защиту, налоги, пожертвования и награды равны, страна управляется хорошо.
CCXVI
Неравное распределение богатств антисоциально и нарушает порядок, разрушает промышленность и конкуренцию; крупно поместная аристократия хороша только в феодальном обществе.
CCXVII
Если бы Августу не так повезло, потомки вспоминали бы его имя вместе с именами великих негодяев.
CCXVIII
Союзники сполна расплатились за успех 1814 года: три месяца я вел войну на равнинах Шампани с остатками моих бывших войск. Если бы Париж продержался еще двадцать четыре часа, они бы проиграли; ни один немец не вернулся бы больше на Рейн.
CCXIX
Едва ли я когда-то давал своим генералам распоряжения о детальных действиях; я всего лишь приказывал им победить.
CCXX
Королю не следует опускаться ниже не счастья, предназначенного ему судьбой.
CCXXI
Несмотря на запутанные интриги Талейрана, Людовик XVIII сумел сделать из него раба и ручную зверушку.
CCXXII
Партия, которая поддерживается только иноземными штыками, обречена.
CCXXIII
После битвы при Ватерлоо французам было велено выдать меня врагу; но французы уважали меня в моем несчастье.
CCXXIV
В 1815 году мне, вероятно, следовало опять начать революцию; тогда я пребывал в поисках необходимых ресурсов, которые имелись, и у меня было все, что для этого нужно.
CCXXV
Мы можем остановиться, поднимаясь вверх, но никогда - спускаясь вниз.
CCXXVI
Первый порыв человека бесценен, и следует знать, как извлекать из него выгоду.
CCXXVII
План ссылки меня на остров Святой Елены довольно стар; я знал о нем еще на Эльбе, но я полагался на честность Александра.
CCXXVIII
Наиболее приятным из всех условий, оговоренных с союзниками в 1814 году, было разрешение взять с собой некоторых из моих старых солдат, с которыми я побывал в стольких передрягах. А также я нашел людей, которых не пугает неудача.
CCXXIX
Хартии хороши, только когда они не статичны. Первое лицо государства не должно возглавлять партию.
CCXXX
Общественный договор в Европе был нарушен разделом Польши в 1772-м. Когда я появился на политической арене, система разделов была уже не нова. Баланс сил остается мечтой, о которой можно забыть до лучших времен. Александр будет обходиться с Польшей так же, как я обошелся с Италией, ибо у него есть власть; вот и весь секрет.
CCXXXI
Льстецы всегда почитали слабые правительства как благоразумные, подобно тому, как революционеры называют силу деспотизмом.
CCXXXII
Отречение короля - всего лишь ирония; он отрекается в тот самый день, когда его авторитет попирается.
CCXXXIII
В Москве весь мир склонялся к признанию моего господства; стихии разрешили этот вопрос.
CCXXXIV
Во Франции не может быть республики; преданные республиканцы идиоты, все прочие интриганы.
CCXXXV
Империя была только намечена, мне следовало расширять достижения своих органов власти, если бы я мог восстановить мир на континенте.
CCXXXVI
Ни одна корона со времен Карла Великого не была вручена с такой торжественностью, как та, что я принял от французского народа.
CCXXXVII
Я ненавижу иллюзии; именно по этой причине мир для меня был всегда реален, а не правилен.
CCXXXVIII
Евреи снабжали мою армию в Польше; я хотел вернуть им политическую сущность как нации и горожанам; но я обнаружил, что они годятся только для продажи старой одежды. Мне пришлось оставить в силе законы против ростовщичества; мирные жители Эльзаса были благодарны мне за это.
CCXXXIX
В русской армии я нашел только превосходную регулярную кавалерию; казаки обычно слишком рассредоточены. Пруссаки - плохие солдаты; английская же пехота творила чудеса при Ватерлоо.
CCXL
Как следствие великих событий, которым я был причиной, никто не удивил меня более, чем когда я увидел Фуше, цареубийцу и законченного революционера, министра Людовика XVIII, и депутата "небывалой" палаты[].
CCXLI
Я всегда считан постыдной для европейских монархов толерантность к существованию варварских государств. Будучи консулом, я общался по этому по воду с английским правительством; я предлагал войска, если они дадут корабли и амуницию.
CCXLII
Фердинанд VII находится у руля власти не благодаря своей храбрости и не по Божьей милости, а лишь по чистой случайности.
CCXLIII
Для своих кампаний я очень редко нанимал шпионов; я всегда действовал по наитию; верно угадывал, быстро передвигался, а удача делала все остальное.
CCXLIV
Я видал немало людей, которые считали мои указы невыполнимыми; иногда я объяснял, как бы я это сделал, и они признавали, что это проще простого.
CCXLV
В Европе сейчас два типа людей: одни просят привилегий, а другие им отказывают.
CCXLVI
Если бы я справился с коалицией, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как Тибетское царство. Таким образом я бы спас мир от нашествия казаков.
CCXLVII
Ничто не укрепляет войска более, чем успех.
CCXLVIII
Храбрецов следует искать не среди тех, кому нечего терять.
CCXLIX
Во время своей кампании 1814 года я не единожды думал, что для моих солдат нет ничего невозможного; они увековечили свои имена. Мои злоключения принесли мне славу.
CCL
Не роялисты и не разочарованные раз били меня: это сделали вражеские штыки.
CCLI
История моего правления прославит имя какого-нибудь нового Фукидида.
CCLII
Человеческий разум еще не настолько зрелый, чтобы правители делали что должно, а подчиненные - что хочется.
CCLIII
Что говорить о логике, когда миром правят штыки и здравый смысл не в справедливости, а в силе.
CCLIV
Общественное мнение когда-нибудь опровергнет софизмы моих клеветников.
CCLV
Я сделал Бенжамена Константа трибуном, я сместил его, когда он решил сыграть роль оратора: это было названо устранением, и название прижилось. Бенжамен силен в геометрии, по части теорем и заключений; а еще он великий памфлетист.
CCLVI
После памятного 13-го вандемьера я поступился своим республиканством на двадцать четыре часа в Париже, что стало очень назидательным для сторонников Бабефа и миссионеров, исповедующих религию фрюктидора.
CCLVII
Талейран и де Прадт хвалились, что это они привели к реставрации Бурбонов. Это простое бахвальство: реставрация была логичным следствием происходящего.
CCLVIII
Я сейчас лишь сторонний наблюдатель, но я знаю лучше, чем кто бы то ни было, в чьи руки попала Европа.
CCLIX
В основании французского правительства я вижу лишь камни преткновения.
CCLX
Груши думал обелить себя за мой счет; это не менее верно, чем то, что он доставил бы герцога Ангулемского в Париж прямо мне в руки, если бы я пожелал. Я счел последнего лояльным врагом, ибо я уважаю его.
CCLXI
Неисправимая толпа проявляет все при знаки сумасшествия.
CCLXII
Среди тех, кто не любит быть угнетенным, многие угнетают сами себя.
CCLXIII
Причиной, по которой общественное мнение так воспротивилось хартии, предложенной Сенатом в 1814 году, являлось то, что люди не видели в ней ничего, кроме беспокойства сенаторов о собственных интересах.
CCLXIV
Это верно, я переступил границы острова Эльба; но союзники не выполнили условий, на которых я туда отправился.
CCLXV
В Европе у народа больше нет никаких прав, они лишь убивают друг друга, как свора бешеных собак.
CCLXVI
Видно, во Франции свобода заключена в хартии, а рабство - в законе.
CCLXVII
Авторы "Цензора" - призрачные люди, которых следовало отправить в Шарантон, ибо они сознательно сеют ненависть и недоверие. Это ораторы, которых следует бросать за решетку и ограничивать в действиях.
CCLXVIII
Суверену никогда не следует давать обещаний, но те, что дал, нужно выполнять.
CCLXIX
Наилучшее разделение власти таково: избирательная, законодательная, исполнительная и судебная. Я хорошо разграничил их в иерархии своей Империи.
CCLXX
Герцог де Фельтре проявил себя реакционером и угнетателем, ибо это его единственный талант. Он хотел бы получить место в анналах нашей истории, но у него ничего не получилось. Мне не нужен был орел, чтобы руководить военными делами, я хотел заниматься этим сам; по этой причине я и выбрал его.
CCLXXI
Когда я начал войну с кортесами, я был очень далек от мысли, что Фердинанд станет трактовать их как бунтовщиков.
CCLXXII
Теология для религии все равно что отрава в еде.
CCLXXIII
Я сделал Париж удобнее, чище, здоровее и лучше, чем он был, и все это во время войн, которые я вынужден был вести. Парижане встретили эти улучшения с песнями; что убедило их еще больше, так это обеспечение Европы танцорами, поварами и модистками. Это я знал очень хорошо.
CCLXXIV
Есть борцы с прогрессом эпохи, к примеру в армиях.
CCLXXV
Гражданская война, если дело монарха является ее предлогом, может продлиться очень долго; но народ в конце концов победит.
CCLXXVI
Общественный порядок любой нации основывается на выборе людей, предназначенных к тому, чтобы поддерживать его.
CCLXXVII
Люди мыслят верно, пока их не вводят в заблуждение ораторы.
CCLXXVIII
За исключением нескольких хамелеонов, которые, как и в любом другом месте, пробрались в мой Государственный совет, в него вошли честные и по-настоящему достойные люди.
CCLXXIX
Мое правительство было вознесено необычайно высоко, чтобы увидеть недостатки в его механизме; тем не менее я пятнадцать лет правил сорока двумя миллионами людей в интересах большинства и без особых трений.
CCLXXX
За период моего правления меня по-настоящему удивило, что Папу Римского признали в границах моей Империи ренегат Абдалла Меню и в Париже - трое женатых священников-отступников, а именно: Талейран, Фуше и Отерив.
CCLXXXI
Право на море принадлежит всем нациям. Море нельзя ни возделывать, ни получать его в собственность: это единственная по-настоящему общественная дорога, и любые притязания нации на исключительные права на море - объявление войны остальным нациям.
CCLXXXII
Если бы отречение Карла IV не было вынужденным, я признал бы Фердинанда королем Испании. Контрдействия в Аранхуэссе не могли оставить меня равнодушным: я расположил свои войска по всему полуострову: как суверен и как сосед я не мог стерпеть такого акта насилия.
CCLXXXIII
Конституционалисты - простаки; во Франции были нарушены все договоры: ликурги могут делать все, что им заблагорассудится, - все будет нарушаться; хартия - не более чем клочок бумаги.
CCLXXXIV
Нации, людям, армии, Франции в целом не нужно забывать свое прошлое: прошлое составляет их славу.
CCLXXXV
Легче построить республику без анархии, чем монархию без деспотизма.
CCLXXXVI
Люди, являющиеся хозяевами в своих домах, никогда и никого не преследуют, а король, которому не противоречат, - хороший король.
CCLXXXVII
Реформаторы, в сущности, больные люди, которым жаль, что у других хорошее здоровье; они запрещают всем лакомства, которых им самим нельзя.
CCLXXXVIII
Не люблю, когда притворяются, что презирают смерть; один из главных законов - нужно смириться с тем, что неизбежно.
CCLXXXIX
Трус убегает от вора; слабого бьет сильный; в этом основа политики.
CCXC
В лакедемонцах я вижу только смелых и диких людей; лучшие годы Лакедемона - Средневековье, когда все капуцины, кого ни возьми, умирали в ореоле святости.
CCXCI
Сенат был бездеятельным, пока я не оказался побежденным. Выйди я победителем, я получил бы его одобрение.
CCXCII
Реньо обладал красноречием; по этой причине я часто посылал его с речами в Палату и Сенат. Нынешние ораторы - не более чем бездарные болтуны.
CCXCIII
Ожеро предал меня; я всегда считал его подлецом.