Новую книгу архангельского писателя составили повести, действие которых происходит в наши дни в северных селах.
В центре заглавной - директор совхоза "Борок" молодой специалист Степан Лисицын. Он сталкивается с рядом ключевых проблем в своем хозяйстве и прилагает немало усилий, чтобы вывести совхоз из отстающих.
Повесть "Песни ветровые" затрагивает некоторые вопросы культурно-просветительской работы на селе. С большой теплотой рисует писатель образ молодого лектора Галины Ишимовой и журналиста Александра Штихеля.
Содержание:
Високосный год 1
Глава первая 1
Глава вторая 6
Глава третья 11
Глава четвертая 16
Глава пятая 22
Глава шестая 26
Глава седьмая 30
Глава восьмая 37
Глава девятая 41
Глава десятая 46
Песни ветровые 51
Високосный год
Глава первая
Удивительные здесь места! Реки, озера, холмы с ельниками, березняками, осинником. В лугах разнотравье: метлица, душистый колосок, лисохвост, дикий клевер, мышиный горошек. У дорог пастушья сумка да пижма, в низинках, на межах - багульник, иван-чай, по берегам рек таволга. В погожие дни запах стоит плотный и тягучий, такой, что голова от него кружится. Крошечные кузнечики стрекочут негромко, но столь проворно и усердно, будто они одни на земле задают ритм всей жизни.
Живности тут хватает. Оранжевая, пятнистая божья коровка то замрет на глянцевитом листке, то вдруг расправит крылышки - чешуйки и - глядь, уже на другом листке ползет по своей, должно быть, очень важной надобности. Бабочка с пестрыми широкими крыльями - опахалами зигзагами низко порхает над лугом, будто лепесток большого цветка, подхваченный слабым ветром. А шмель! С какой уверенной деловитостью проверяет он каждый цветок, не осталось ли там драгоценного нектара.
Хороши в погожие дни луговые просторы, когда земля цветет в полную силу и все сущее живет на ней в свое удовольствие. Лисицын не раз, оставив на проселке свой газик, отходил в сторону и ложился на траву, раскинув руки и глядя в небо. Закрывал глаза и слушал этих неутомимых кузнецов своего счастья, в грудь ему вливался аромат трав, и голова кружилась, и он словно бы плыл куда-то в сторону. Плыл вместе с Землей по ее орбите.
Шофер Сергей Воронков, заглушив мотор, выглядывал из кабины со снисходительной усмешкой, зная эту привычку Лисицына валяться на траве. "Ну как ребенок. Как пацан…" Сергею тоже хотелось полежать так, но он сдерживался.
А Степан Артемьевич словно бы ощущал всем телом мощную глубинную силу, исходящую от земли. От нее он набирался мудрого спокойствия, и ему казалось, что с нею он теперь может обращаться на "ты". И Нечерноземье в такие минуты не вязалось с шелковистыми травами, акварельно тонкими березами в колках, с бабочками и шмелями в ромашково-лютиковом буйстве.
Так бывало в солнечную погоду где-нибудь в середине лета. Но чаще погода стояла плохая. Север - он Север и есть. Облака, дожди, туманы, холода, ранние заморозки. Все это порядком мешало в работе. И определение "Нечерноземье" уже казалось вполне уместным и точным: помимо не всегда ласковой погоды - скуповатые суглинки и супеси…
Сегодня, проезжая мимо поля, что раскинулось в низине за еловым перелеском, Лисицын велел шоферу остановиться. Сергей затормозил у обочины, где трава была погуще и помягче. Но Степан Артемьевич не собирался на ней лежать… Он вышел из машины и, щурясь от резкого ветра, окинул взглядом поле. Ветер чуть не сорвал с него кепку, и он поглубже нахлобучил ее на голову. Сергей, веселый рыжеватый парень в джинсах и сером пиджачке, тесноватом в плечах, тоже вышел из газика и стал рядом. Лисицын наклонился, сорвал стебелек ячменя, помял его в руке.
- И пересев не помог, - сказал он и прошел дальше по меже, вминая былинки в землю. - Что делать с этим полем?
- Пустить на зеленую подкормку, и точка. Пока стебли не загрубели, - посоветовал Сергей. - Сарафанов всегда так делал: скосят и свезут на ферму коровам.
- Так то Сарафанов! - с неудовольствием продолжал Лисицын. - Зерно нам дано природой для того, чтобы, посеяв его, получить много зерен.
- Вам, конечно, виднее, - сказал шофер. - Но смотрите: колоски мелкие, тощие, больше силы не наберут. Земля взялась коркой.
Лисицын остановился, слушая вкрадчивый шелест недозревших злаков. Почва на участке и в самом деле высохла, потрескалась, хотя жары не было. "Земля сырая, болотина, - размышлял директор. - Известкование не помогло - кислотность высока. Да и посеяли ячмень вынужденно и уже поздно".
В конце прошлого лета тут сеяли рожь, но осень стояла дождливая, слякотная, озими вымокли, пошли под снег неокрепшими, а весной сильно подопрели, и поле пришлось пересевать ячменем. Но и он зачах…
Всю дорогу до центральной усадьбы Лисицын хмурился и недовольно посматривал по сторонам.
Поднявшись по нешироким ступенькам на крыльцо совхозной конторы, Степан Артемьевич заглянул на минутку в бухгалтерию и прошел узким полутемным коридором к себе в кабинет. Несколько раз передвинул кресло, которое никак не хотело становиться на положенное место. Кресло осталось от прежнего директора, вышедшего на пенсию и уехавшего в город к сыну. Старинное, с полумягким сиденьем, оно было неуклюжим с виду, но удобным, и он оставил его в кабинете, хотя оно и не очень вписывалось в новый полированный гарнитур. Теперь оно обиженно скрипнуло под ним, и Лисицын провел руками по лицу, как бы снимая этим жестом усталость. Тут же Степан Артемьевич позвонил управляющему Борковским отделением Каретникову и спросил:
- Как быть с ячменным полем, которое пересевали? Я сейчас смотрел: неважный ячмень. Прежде, говорят, такие участки скашивали на подкормку? Или лучше оставить дозревать?
Каретников помолчал. Степан Артемьевич представил, как он размышляет, держа телефонную трубку в руке и одновременно поглядывая в окно.
- Я тоже видел поле, Степан Артемьевич, - сказал Каретников после солидной паузы. - Если скосить сейчас - проку мало. Ячмень низкоросл, зеленой массы пустяки… Пусть уж дозревает. Зимой все сгодится - и стебельки, и колоски. Будем измельчать и запаривать в кормоцехе.
Лисицын не стал возражать и положил трубку.
Он подумал, что с посевами зерновых вообще дела плохи. "Каждый год во время уборки - ненастье, дожди. Сушильного хозяйства нет. Из-за этого фермам не хватает "сильных" кормов. Надеемся только на помощь государства. Но сколько можно? Когда-нибудь скажут: хватит вам просить!"
В конце рабочего дня с телефонного аппарата брызнула резкая трель звонка. Из обкома профсоюза работников сельского хозяйства некий Востряков, зав. каким-то сектором, - Лисицын точно не знал каким, - предложил ему туристскую путевку за границу на сентябрь.
- Ты ведь не пользовался путевками, - сказал Востряков покровительственно. - Мы при распределении вспомнили о тебе.
"Вспомнили!" - Лисицын удивленно вскинул белесые густые брови над карими быстрыми глазами и усмехнулся.
- А куда путевка? Какой срок?
- В Санта-Крус. Двадцать дней.
- Санта-Крус? Это - нечто итальянское?
- Нет. Испанская провинция. Город на Канарских островах в Атлантическом океане. Советую ехать. Место интересное, экзотика! Климат райский. Там, представь, драконовы деревья три тысячи лет растут!
- Какие деревья?
- Драконовы. Острова вулканического происхождения.
- Ты меня хочешь отправить на вулканы? Чем я провинился?
- Они давно потухли. Гарантирую. Остальное узнаешь на месте. Сейчас июнь, время для сборов есть.
Лисицын думал, ехать или нет, - ведь он так мечтал об отдыхе!
- Ну так что? - спросил Востряков.
- А путевка одна? Хотелось бы с женой…
- Поезжай с женой.
- Подумать надо.
- Думай. Только недолго.
- Ладно, спасибо, - Лисицын положил трубку.
Если быть точным, то он не отдыхал по-настоящему почти полтора года. В прошлом году в конце лета лили дожди, уборочная затянулась, и ему было не до отдыха. А поздней осенью под покров отпуск тоже брать не хотелось. Почему бы теперь не съездить? В его отсутствие камни с неба не свалятся. Нынче многие ездят по заграницам, чем он хуже других?
Однако… Ох уж это словечко! Оно предостерегало, настораживало, заставляло хорошенько подумать, перед тем как принять решение. Однако… Столько дел, столько забот! Что скажут люди? Картошку не убрал, зябь не допахал, стойловый период на носу, а он улизнул за границу от всех забот. Во Лисицын! Во, даёт! И это называется современный молодой директор!
"Современный и молодой" - о нем частенько так говаривали за глаза, - Лисицын это знал. Знал и то, что в устах людей такая характеристика иной раз звучала двусмысленно. Дескать, молодо-зелено, опыта еще маловато. Районное начальство многое ему прощает, когда у него что-нибудь не ладится, и, отечески похлопывая по плечу, ограничивается внушением вместо хорошей припарки.
А все же хотелось бы съездить отдохнуть, рассеяться, на белый свет посмотреть, послушать плеск океанской волны.
В конце дня, зайдя к секретарю парткома Новинцеву, Лисицын рассказал ему о предполагаемой поездке.
Иван Васильевич был в решениях нескор, любил все прежде хорошенько взвесить.
- С чего тебя потянуло за границу? - удивился он. - Махнул бы в Крым или Сочи.
- Они сами предложили путевку, я не просил.
- А где он, этот Санта-Крус? И надолго ли надо ехать?
Степан Артемьевич объяснил.
- Так - Новинцев глянул на Лисицына теперь вприщур, с недоверчиво-сдержанной улыбочкой. - Далековато. А что там, интересно?
- Востряков хвалит.
- Он всегда хвалит. Ему бы только сбыть горящую путевку.
- Эта, наверное, не горящая.
- Возможно. А с райкомом ты советовался? А со своим сельхозуправлением?
- Еще нет. Я прежде к тебе пришел. - Лисицын придвинулся поближе, оперся о стол локтями, чуть наклонив лобастую голову, и посмотрел в упор на Новинцева. Черный свитерок-водолазка и серый пиджак плотно сидели на его широких плечах. - Как думает комиссар? - он смахнул со лба прядку жестких русых волос.
Новинцев в сравнении с ним несколько проигрывал во внешности: невысокий, лысоватый, с самым обычным лицом и серыми глазами, он, пожалуй, не походил на руководящего товарища даже местного, сельского масштаба. Ни фигуры, ни осанки. И выражение лица его было этаким простецким, располагающим к откровенности,
В совхоз "Борок" Новинцева назначили год назад, после окончания партийной школы. А до этого он работал инструктором райкома. Лисицын после института около года заведовал механическими мастерскими, а уж потом стал директором.
- Отдохнуть тебе, конечно, надо, - размышлял вслух Новинцев. - Только вот время… В сентябре разгар картофельной страды, канун зимовки скота…
- Я так и знал, - огорченно отозвался Лисицын и стал закуривать. - Вы тут без меня не в состоянии управиться? На мне свет клином сошелся?
- Ну ладно, ладно, - сказал парторг. - Обеспечь задел и поезжай. Как я могу возражать? Ты сам себе хозяин. К тому же ты давно не был в отпуске. А каждому человеку, даже директору совхоза, положено отдыхать
- Очень остроумно! - рассмеялся Лисицын. - Именно: даже директору… Развивай, Иван Васильевич, в себе этот бесценный дар!
Оставалось переговорить с супругой. Когда во время ужина Степан Артемьевич сообщил Лизе о возможной поездке, она переспросила:
- Куда ехать? Я не очень поняла.
- Санта-Крус на Канарских островах в Атлантическом океане.
- Вон куда! А пляж там есть?
- Должен быть.
- И фрукты, конечно?
- Разумеется. Между прочим, там растут драконовы деревья. Долгожители редкого вида. Экзотика!
- Надо бы съездить. А то никаких светских развлечений. Одни серенькие будни.
Степан Артемьевич помолчал, думая о том, как он обеспечит "задел", то есть успеет управиться до отъезда с главными хозяйственными заботами.
- Время еще есть, - подытожил он вслух.
Лиза, пожав плечами, поставила перед мужем стакан в мельхиоровом подстаканнике и налила чаю. Она не сразу села за стол, видимо, предстоящая поездка ее взволновала. Степан Артемьевич принялся за чай. Он был жидковат и припахивал поздним осенним сенцом. Но бог с ним, с чаем. Лисицын в эти минуты подумал о жене:
"В самом деле, свозить бы ее за границу. Посмотрит, как люди живут, настроение поднимется. Мало я о ней забочусь… Дел невпроворот, жене ноль внимания. Так не годится. Хотя бы ради нее следует съездить".
Когда он приехал в областной центр за направлением на работу, у него оставалось несколько свободных дней, и он решил заглянуть в областную библиотеку, ознакомиться с новинками сельскохозяйственной литературы. Библиограф - молоденькая внимательная и предупредительная, принесла из фондов нужные ему издания, и он, сев за стол в читальном зале, принялся за дело. Но статьи показались ему неинтересными, особых открытий для себя он в отраслевых журналах не нашел, заскучал и стал посматривать по сторонам. Ему все хотелось видеть девушку-библиографа, - она время от времени бесшумно и плавно проходила мимо столов.
Ему удалось познакомиться с ней на другой день, когда он опять зашел "почитать что-нибудь". Когда она, окончив работу, собралась домой, Степан Артемьевич попросил разрешения проводить ее. Девушка, поглядев на него внимательнее и подумав, согласилась.
Ее звали Лизой. Она понравилась Степану Артемьевичу, и он, кажется, тоже произвел на нее благоприятное впечатление. Более того, Степан Артемьевич отчаянна влюбился, чего с ним еще не бывало, - сразу вот так, с головой в омуток… Лиза изящная, стройная. Она носила в те дни платье вишневого цвета, перехваченное в талии мягким пластиковым пояском. Из стоячего воротника видна была шея, которую, за недостатком других эпитетов называют точеной. Голова небольшая, гордо посаженная, с модной прической.
Один восточный мудрец сказал: "Сначала глаз видит, потом сердце одобряет, когда сердце одобрит, природа к ней начинает склоняться и тогда уже требует свидания с ней". Так случилось и с Лисицыным. Ему хотелось видеть Лизу все чаще, и, оставшись в городе еще на несколько дней, он встречался с ней вечерами. Перед отъездом он пригласил ее на концерт гастролирующего здесь ансамбля "Эра". Судя по всему, концерт Лизе не очень понравился: музыканты, не заботясь о гармонии, вовсю дули в свои саксы и трубы. Когда музыкальные пассажи достигали взрывной силы, Лиза прикрывала руками уши, поглядывая на Лисицына с растерянной улыбкой. Он восторженно и чуть озорно заметил:
- Во дают ребята! На всю железку…
И рассмеялся от души.
Как бы там ни было, знакомство с Лизой все же было закреплено и продолжено. После концерта они шли по набережной Северной Двины. Последняя строительная мода одела ее в бетон и гранит. Вдоль набережной высажены молодые деревца, кустарники, по которым уже не раз прошлись садземтрестовские ножницы, придавшие растительности унылый парковый стандарт. Солнце стояло в малооблачном небе над Заречьем - большое, цвета красной малины. По реке проходили солидные, важные морские лесовозы, шумели волны, у пирса покачивались небольшие речные буксиры. Все было наполнено движением. Неподвижным казалось только солнце, но и оно постепенно опускалось, будто кто его тянул в дымчато-синий разлив заречных лесов.
Лиза в ответ на его вопрос, понравился ли ей концерт, ответила:
- По крайней мере, такого я еще не слыхала. Нечто грандиозное… - она улыбнулась Степану Артемьевичу. - Куда до них Моцарту или Шопену! Даже органная музыка блекнет перед этими могучими электроревами…
- Вы предпочитаете классику? - поинтересовался он.
- Люблю просто хорошую музыку. Всякую. Только хорошую. А эта раздражает, бьет по нервам, оглупляет слушателя… Может быть, я не понимаю ее…
- Я тоже. Не дорос, - согласился он. - Наверное, для знатоков она не так уж плоха.
- Ну, бог с ней, с музыкой. Расскажите о себе, - попросила она.
Степан Артемьевич стал рассказывать про родную деревеньку Дешевиха, что в Вологодской области на речке Уфтюге, про то, какие там бывают летние вечера - прозрачные, прохладные. Рассказал, как учился в школе, а потом в институте в Пушкине под Ленинградом.
Проводив ее до дома, Степан Артемьевич с неохотой стал прощаться. Она, заметив это, взяла его за руку:
- Зайдемте к нам. Я познакомлю вас с мамой. И выпьем чаю.
Анна Павловна, мать Лизы, приняла Степана Артемьевича дружелюбно. Невысокая, худощавая и такая белокурая, что в волосах почти не заметной была седина, с умными, чуточку настороженными голубыми глазами, Анна Павловна была похожа скорее на скромную конторскую служащую, чем на педагога. Она напоила их чаем со смородиновым вареньем, оделась и ушла к подруге. Лиза и Лисицын остаток вечера провели в разговорах.
Последующие дни Степана Артемьевича были полны удивления и восторга. Лисицын удивлялся, что так неожиданно, словно утреннее солнце в ненастную погоду, пришло к нему это большое и сильное чувство - любовь, и осветило его, и согрело теплом, от которого на душе радостно и чуть-чуть тревожно. У него теперь есть необыкновенно красивая и умная девушка. И глядит она на него с доброй и таинственной улыбкой, обещающей нечто такое, от чего кружится голова и готов скакать и прыгать подобно мальчишке, увидевшему впервые в этом огромном и прекрасном мире цветок в росе и шмеля на нем, или невиданной формы облако в голубом и легком летнем небе.
О настоящей любви не говорят - она пуглива. Одного неосторожного слова достаточно, чтобы вызвать сомнение или недоверие… И Степан Артемьевич молчал. Все в Лизе прекрасно - в этом он был совершенно уверен. Позже он приметит в ее характере опасные подводные рифы и научится обходить их с искусством двинского лоцмана; он откроет в предмете своего обожания новые черточки, новые достоинства. А пока все обстояло именно так, как при первых встречах.
А что Лиза? Нравился ли он ей? Ничего определенного Лисицын сказать не мог. Отношение Лизы к нему было ровным и спокойным.
Нет, положительно женщины - непонятные натуры! Они умеют так тонко и ловко скрывать свои истинные чувства и водить мужчину за нос, пока не доведут его до состояния полной неуверенности в себе.