Жизнь-эпопея Жака Сердоболя происходит на грани яви и сновидения, в додумывании и передумывании (якобы) фиктивных историй, увиденных в кинематографе, которые заменяют главному герою (якобы) действительную историю его собственной жизни. Читатель, а по сути, зритель переходит от детских фантазий (ковбой, король, рыцарь, Папа Римский, главарь банды…) к юношеским грезам (спортсмен, бродячий актер, любовник…) и зрелым мечтаниям (статист в массовке, аскет, ученый-химик, путешественник…), а под конец оказывается в обществе стареньких родителей и их гипотетического внука, завороженно наблюдающего за экранными подвигами заморского киноактера, который чем-то очень похож на него самого…
Раймон Кено
Вдали от Рюэйля
I
Помои вывалились из металлического ведра и ухнули в мусорный бак: яичная скорлупа, огрызки, очистки, засаленные обрывки. Низвержению сопутствовал вялый, - но не такой уж и отвратительный, - гниловатый запах, подобный запаху влажного мха в лесной чаще, правда, слегка отдающий цинком из-за самой емкости, стоящей подле тележки, на которой ее каждое утро выкатывают к краю тротуара перед приездом мусорщиков. Ведро, избавленное от содержимого, повисло на мужественной руке, уже готовое к возвращению на седьмой этаж, когда появилась служанка. Она считала, что мусор выкидывать дело не мужское, но из деликатности смолчала, не желая комментировать вид призрачного персонажа в халате, почтившего своим присутствием черную лестницу.
Джентльмен предложил свою помощь, поскольку ему показалось, что служанка несла что-то тяжелое, но та отказалась. А еще он спросил, давно ли она здесь служит, нет, сегодня первый день как. Он был в курсе, ибо знал всю прислугу в доме, ее нравы и обычаи, ее отъезды и приезды. Они поднялись вместе. Дошли до последнего этажа; он, облаченный в узорчатый шелк, обитал под самой крышей, питая слабость к мастерским художников в мансардах, хотя сам художником не был.
Он предложил девушке зайти к нему на минутку. Экий вы, однако, прыткий, возмутилась она. Он пожал плечами. Да за кого она его принимает? Он прошел дальше, к другой двери, тихонько постучал и напел несколько тактов из "Травиаты" . На пороге появилась молодая особа с упругими формами, которая, недолго думая, предложила партию в белот на троих, спросив, так это ты новенькая. Меня зовут Тереза, добавила особа, а ее, ответила новенькая, зовут Люлю Думер .
Тип переспросил, так как она, Люлю Думер, насчет партии в белот на троих? Она не умеет играть. Он открыл дверь своей обители, и они вошли. Электрический свет явил взору Люлю то, что за всю свою недолгую жизнь она еще не имела возможности видеть воочию, а именно артистический интерьер: мягкий ковер, твердые подушки, китайские безделушки, приглушенное освещение, средневековые алебарды, бретонские кресты, фотографии акрополей, предметы, столь же фольк-, сколь и фальш- лорные, и уйма прочих штуковин того же пошиба.
Классно здесь, сказала Люлю Думер с высоты своих четырнадцати лет.
- Обалдеть можно, да? - спросила Тереза. - Причем весь этот бардак это тебе не туфта. Только оцени, насколько шикарна каждая фигня.
- Здорово, - ответила Люлю Думер, - просто здорово.
- Такие квартирки нечасто встретишь, - сказала ей Тереза. - Не все ведь поэты.
И не всех зовут Лу-Фифи. Так знакомые упрощали имя Луи-Филиппа де Цикада , который тем временем в шкафчике шуровал. Он достал оттуда бутылку алкоголя и рюмки, поставил их на поднос. Положил печенье. Тереза взяла Люлю Думер под руку и увлекла в сторону закутка, где покоилась могильная бездна дивана, от которой поднимался тяжелый дух.
Они уселись, прохрустели печеньем, выпили, и Люлю Думер, распарив желудок неразбавленным марком , внезапно почувствовала себя ну совершенно в своей тарелке. Де Цикада расстелил зеленую скатерть и раскрыл колоду карт.
- Жалко, что она не умеет играть в белот, - произнес де Цикада.
- Ну не в батай же играть, - сказала Тереза.
- Она наверняка и в бридж не умеет, - произнес де Цикада.
- Нет, мсье, - ответила Люлю Думер.
- Как и я, - сказала Тереза. - Всякий раз, когда ты начинал меня учить, я засыпала.
- Ты - лентяйка, - сказал де Цикада, тщательно перемешивая карты. - Ну так что будем делать?
- Я могу вам погадать, - предложила Люлю Думер.
- Ты умеешь? - спросила Тереза.
- Да.
- Я тоже, - призналась Тереза.
- Этот талант ты от меня скрывала, - заметил де Цикада, передавая карты Люлю Думер.
- Кому сначала? - спросила Люлю Думер.
- Ему, - ответила Тереза.
- Мне, - подтвердил де Цикада.
- Снимите три раза левой рукой, - сказала Люлю Думер.
- Снял, - сказал де Цикада.
- В последний раз было всего две карты, - заметила Тереза.
- Ничего, - ответила Люлю Думер.
- Я в таких случаях прошу снять заново, - сказала Тереза.
- У каждого свой метод, - сказал де Цикада. - Не сбивай ее.
- Это вы, - объявила Люлю Думер, вытаскивая червового короля.
Де Цикада кивнул.
- Блондинка, - продолжала Люлю Думер. - Тридцать пять лет. Профессия? Ну-ка посмотрим. Белошвейка? Нет. Ага, бубновая восьмерка: она держит парикмахерскую.
- Вы узнали все это из карт? - спросил де Цикада.
- Она тебя сразила наповал, - сказала Тереза.
- Сходится? - спросила Люлю Думер.
- Я действительно знаю одну даму этой профессии, - ответил де Цикада.
- Продолжим. Червовая десятка: вы ее любите. Червовая девятка: безумно. Пиковая девятка: она вас не любит. Крестовая семерка: неужели это ваша дама?
- Продолжай, - сказал де Цикада.
- Бубновая восьмерка: она любит другого человека. Бубновая дама: черт, ничего не понимаю! Это женщина!
- Не понимаешь?! - воскликнула Тереза. - Понять не трудно, просто ты еще слишком молода.
- Из того, что ты рассказала, ничего нового я не узнал, - произнес де Цикада.
Люлю Думер смешала карты.
- Не обижайся, - сказал ей де Цикада.
- Можно разложить заново, - сказала Тереза.
- Теперь ваш черед, - предложила ей Люлю Думер.
- Спасибо, - сказал де Цикада. - С меня довольно.
- Тогда мне, - сказала Люлю Думер.
Тереза попросила ее сдвинуть карты левой рукой всего один раз. Она читала карты по-другому. Де Цикада молча и мрачно курил, а Тереза вещала об утраченных предметах, доброжелательных дальних родственниках, выгодных путешествиях и болезнях, на которые не стоит обращать внимание. В общем, все оказалось не так уж и мрачно.
- Не так уж и весело, - промолвил де Цикада. - Да и как предсказание жизни может быть веселее самой жизни? На два дня раньше или на три месяца позже, одна и та же тягомотина. Когда играешь, ненадолго забываешь об этом, но если игра лишь напоминает о прошлых неудачах, ну ее к чертям собачьим!
- Просто в ваших картах оказались пики, - сказала Люлю Думер.
- Ну что, Лу-Фифи, тогда, может, сыграем в экарте ? - предложила Тереза. - Вдвоем.
- Мне уже не хочется.
- Вы меня рано прервали, - сказала Люлю Думер. - Может быть, дальше пришли бы хорошие карты.
- Может быть.
- Похоже, вы мне не верите.
- Лу-Фифи не верит, - вмешалась Тереза, - это из-за его болезни.
- А что с вами? - спросила Люлю Думер.
- Онталгия, - ответила Тереза.
- Он - что?
- Онталгия.
- А что это такое?
- Экзистенциальная болезнь, - ответила Тереза, - похоже на астму, но только более изысканная.
- Вы здорово подкованы по этой части, - сказала Люлю Думер.
- Это он мне все объяснил.
Де Цикада набивает трубку и закуривает. Его движения основательны и размеренны. Люлю Думер наблюдает за ним, а Тереза начинает раскладывать пасьянс.
- Ты откуда? - спрашивает она у Люлю.
- Из Танкарвиля, под Гавром.
- А-я-ис-Пари-и-и-жа, - растягивает Тереза.
Де Цикада степенно вынимает изо рта свою трубку. Он произносит:
- Из Парижа, что близ Понтуаза.
Выдав это, он важно вминает свой мундштук обратно в рот.
- Я ездила в Гавр один раз, - говорит Тереза, - посмотреть на море и на корабли. Забавно.
Де Цикада выдавливает изо рта свой наргиле:
- Вот именно что забавно.
Де Цикада обратно вдавливает свой чубук.
- А вот я, - говорит Люлю Думер, - представьте себе, я тоже была там всего один раз, чтобы сесть на поезд до Парижа. Я даже моря не увидела.
- А вот я, - говорит Тереза, - я знаю в Рюэйле таких людей, которые никогда не видели собор Парижской Богоматери.
Де Цикада вытаскивает свою носогрейку, отводит ее на несколько миллиметров ото рта и, выпустив дым, подтверждает:
- Точно.
Затем вновь стискивает губами свой курительный прибор.
- Здесь, в вашей дыре, не развлечешься, - говорит Люлю Думер.
- Место тихое, ничего не скажешь, - соглашается Тереза. - По воскресеньям - кино. А если захочешь потанцевать, то можешь доехать до Сюрен, там готовят мидий, и картошка фри вкусная. А что тебе еще надо? Я налью еще по одной?
Де Цикада утвердительно склоняет голову. Тереза снова наполняет рюмки.
- А еще есть музей, - продолжает она, - в Мальмезоне. Там полно всяких штук времен Императора. Именно туда он заслал свою Жозефину, когда она начала его доставать. Все ж какой мерзавец этот Наполевон, хотя мужики все такие. Принесут в жертву бедную женщину, лишь бы добиться почета, и даже не задумаются. Поэтому я тебе и говорю, мы, женщины, никогда не должны доверять типам с амбициями; рано или поздно такой обязательно бросит.
- А почему бы мне самой не-дабица-пачота? - вопрошает Люлю Думер.
- Говорю же, он тебя бросит.
- А почему бы не попробовать дабица-пачота одной? Я тоже желаю быть ик богатой ик-ик почитаемой.
Де Цикада вытряхивает пепел на тарелку.
- Тогда надо идти в шлюхи.
- Фигурка у нее ничего, - оценивает Тереза. - Как ты думаешь, Лу-Фифи?
Де Цикада переводит взгляд на Люлю Думер.
- Ничего, - нравоучительно изрекает он.
- А почему, - вопрошает Люлю Думер, - в меня не может влюбиться какой-нибудь богатей, может, даже какой-нибудь принц? Такое же случается.
- Случается, - авторитетно подтверждает Тереза.
- Индийский принц? - спрашивает де Цикада.
- Почему бы и нет? Они самые богатые, у них белые слоны и брюлики размером с яблоко.
- Он увезет тебя к себе.
- На своей собственной яхте.
- На бело-золотой, я видела такие в бухте Коммерс в Гавре.
- У меня будут слуги, драгоценности и право на жизнь и смерть моих подданных.
- Ты там заскучаешь и захочешь обратно в Понтуаз.
- Вот еще! А потом, я смогу запросто возвращаться во Францию, когда пожелаю.
- Если этого захочет твой раджа.
- О! Он захочет то, чего захочу я.
Де Цикада смотрит на нее и улыбается.
- Голова у нее на месте, - по-отечески изрекает он и добавляет: - Такая милашка далеко пойдет.
- В Аргентину, - подсказывает Тереза.
Люлю Думер улыбается в потолок.
- Любуется своим принцем, витающим в воздухе, - комментирует Тереза.
Люлю Думер смотрит непонятно куда. Указательным пальцем она изящно скребет голову.
- У тебя что, вши? - спрашивает у нее Тереза.
Люлю Думер не отвечает: она очень далеко отсюда.
- У тебя вши? - кричит ей в ухо Тереза.
- У меня? Нет! - отзывается Люлю Думер.
- А у меня были, - говорит Тереза.
- Ну уж поменьше, чем у меня, - говорит де Цикада.
- Лу-Фифи, не хвастайся, - говорит Тереза.
- У меня тоже они были, - говорит Люлю Думер, - когда я была маленькой.
- У меня - в школе, - говорит Тереза.
- У меня - в армии, - говорит де Цикада.
- Возвращаюсь я как-то домой. А мать мне и говорит, Люлю, до чего же ты растрепанная. Причесывает меня. И что же обнаруживает на расческе? Вошь. Причем не одну.
- А мне мать все время говорила, Тереза, что ты все время чешешь голову? Потому что я действительно чесала себе голову. Наконец, она посмотрела, что у меня в волосах. Бог ты мой, сказала мама, да ведь это же вошки!
- А я в армии как-то опускаю рассеянный взгляд на свою тумбочку.
- Меня обмазали какой-то жирной мазью, и она испачкала мне всю подушку.
- Мне выбрили наголо голову и натерли каким-то черным мылом. Было больно, я плакала. А потом надо мной смеялись девчонки, и мальчишки тоже.
- И что же я вижу на этой самой тумбочке?
- В конце концов, всех вшей извели, но потом мне пришлось спать на вонючей подушке.
- Не весело девчонке ходить с бритой головой.
- Но эта вошь была не моя, она перебежала ко мне от соседа, очень неряшливого парня, которого непонятно почему звали Трескаль.
- Странные твари, - замечает Люлю Думер. - И зачем их только Бог создал?
- Это еще что, - замечает де Цикада, - вы знаете только вшей телесных. А если бы вы, как и я, познакомились с бельевой вошью, так вот от нее, дети мои, от нее, милые мои, нет никакого избавления. Приходится убивать их поодиночке или кипятить всю одежду, а это дело нешуточное.
- Проще всего, - говорит Тереза, - давить их ногтем.
- Они при этом хрустят, фу! - поморщилась Люлю Думер.
- Все насекомые хрустят, когда их давишь, - заметила Тереза.
- Люди тоже хрустят, когда их давишь, - заметил де Цикада. - Представь, малышка, что тебя кладут под копер, и если он на тебя упадет, ты тоже хрустнешь.
- Какой ужас! - воскликнула Люлю Думер, поправляя непослушный локон.
Тереза внимательно приглядывается к де Цикаде добрых пять минут, после чего спрашивает:
- С тобой все в порядке?
Де Цикада не отвечает. Тереза переспрашивает:
- Лу-Фифи, с тобой все в порядке?
Вот уже добрые пять минут он выглядел как-то странно. Он мрачнел. Черты его лица обострялись, удлинялись, вытягивались. Люлю Думер ничего не замечала, потому что была не в курсе.
- С тобой все в порядке, Лу-Фифи?
Он трясет головой, что означает "нет". Он дышит совершенно ненормально. Говорить не хочет. Может быть, даже не может. Может быть, даже если бы захотел.
- Хочешь, я сделаю укол?
Он трясет головой, что означает "нет". Теперь он сидит согнувшись, упираясь руками в колени.
- Зря. Ты же сам знаешь, что каждый раз все заканчивается уколом.
Она поясняет Люлю Думер:
- Он каждый раз думает, что онталгия быстро отпустит, но она не отпускает, он каждый раз надеется, ждет до последней минуты, но в итоге все равно приходится прибегать к наркотикам.
Люлю не очень врубается в то, что происходит, но ей становится не по себе. Она боится, что дядька шлепнется на пол и изо рта у него потечет слюна, как это иногда случается с людьми на улице.