Новый роман Евгения Клюева, подобно его прежним романам, превращает фантасмагорию в реальность и поднимает реальность до фантасмагории. Это роман, постоянно балансирующий на границе между чудом и трюком, текстом и жизнью, видимым и невидимым, прошлым и будущим. Роман, чьи сюжетные линии суть теряющиеся друг в друге миры: мир цирка, мир высокой науки, мир паранормальных явлений, мир мифов, слухов и сплетен. Роман, похожий на город, о котором он написан, – загадочный город Москва: город-палимпсест, город-мираж, город-греза. Роман, порожденный словом и в слово уходящий.
Содержание:
1. ПОТОМ НИ ОДИН ПАТОЛОГОАНАТОМ НЕ СОБЕРЕТ 1
2. НЕ ЦИРКОВОЕ ДИТЯ 2
КАК ВЫРАЩИВАТЬ ЗОЛОТУЮ РЫБКУ В ЧЕРНИЛАХ 3
3. СОБСТВЕННО, ДАЖЕ АНТОНИО ФЕЕРИ 3
4. БОЛЬШЕ НИЧЕГО 4
5. СДЕЛАЙ ТАКОЙ ФОКУС! 6
6. ТО ЕСТЬ, АГНЕЦ АГНЦЕМ 7
7. МНЕ КАЖЕТСЯ, ОН УЕХАЛ В ИТАЛИЮ… 8
КАК ПРОТЫКАТЬ ПАЛЬЦЕМ ФЕТРОВУЮ ШЛЯПУ 9
8. НИКАКОЙ ТОЧКИ 9
9. БЫВАЕТ ЖЕ ТАКОЕ 11
КАК ВЫТЯГИВАТЬ ТОНКИЙ ПЛАТОК ИЗ КОНЧИКА РАПИРЫ 12
10. БЕЛОЙ, СНЕЖНОЙ СВОЕЙ ПЫЛЬЦОЙ 12
11. ЛЕГЧЕ ДУРАЧИТЬ 14
12. ТОРТА В ПРИХОЖЕЙ ПОЧЕМУ-ТО НЕ ОКАЗАЛОСЬ 16
КАК ВЫЛИВАТЬ ВОДУ ИЗ ПУСТОГО КУВШИНА 19
13. ЧТО-ТО ОКОЛО ТОГО 19
КАК ДОСТАВАТЬ ГОЛУБЯ ИЗ КОРОБКИ 22
14. РОВНО НА ОДИН САНТИМЕТР 22
15. НЕПОСТИЖИМО СТРАШНОЕ 24
16. ВОТ УЖЕ И КУРТКА НАДЕТА… 26
17. ПОЛОЖЕНИЕ 27
18. СЕЙЧАС ПЕРЕСТАНЕТ 28
КАК ПРЕВРАЩАТЬ ЧЕРНЫЙ ПЛАЩ В КРАСНЫЙ 30
19. НА ПАМЯТЬ ОБ ЭТОЙ ВСТРЕЧЕ 30
20. НЕТ 31
21. ВПЕРЕД, ВЛАДЛЕН СЕМЕНОВИЧ 32
22. ЕСЛИ УЧЕСТЬ, ЧТО Я НЕ СУЩЕСТВУЮ 33
23. ПАЛ АНДРЕИЧ ПРОТРЕЗВЕЛ 35
24. И ОНИ ОБНЯЛИСЬ 36
КАК ЗАСТАВИТЬ ЧЕЛОВЕКА ИСЧЕЗАТЬ ПОД ЧЕРНЫМ ПОКРЫВАЛОМ 38
25. НА АПЛОДИСМЕНТЫ НИКТО НЕ ВЫШЕЛ 38
26. КАК ФИЛИН 40
27. НАЖРУТСЯ… 42
28. ПЕРВОГОДЕКАБРЯТЫСЯЧАДЕВЯТЬСОТ-ВОСЕМЬДЕСЯТВОСЬМОГОГОДА 44
КАК ИЗБАВЛЯТЬСЯ ОТ НЕНУЖНЫХ ЗОНТИКОВ 46
29. ОН МАШИНАЛЬНО ВЫБРАЛ ПЕРВОЕ 47
30. ПОТОМУ ЧТО НАСТАЛО ВРЕМЯ 49
31. Я, ПОЖАЛУЙ, СЪЕЗЖУ 51
32. И ТАЙН НЕ ВЫДАЛ 53
33. НА ВАС ПОСЛЕДНЯЯ МОЯ НАДЕЖДА И УПОВАНИЕ 55
34. ГОЛОС УМЕЛ УЛЫБАТЬСЯ 58
КАК СООРУЖАТЬ СТЕКЛЯННЫЙ КОЛОКОЛ 60
35. КАК ЗНАТЬ 60
36. НЕЛЬЗЯ 61
37. ВТРОЕМ 63
КАК НАХОДИТЬ ПОД КОВРОМ ВОЛШЕБНУЮ ПАЛОЧКУ 65
38. И ЖАЛКО, ЖАЛКО, ЖАЛКО – ВСЕХ 65
39. "АЛЕША ПЕШКОВ" 66
40. С ТАКОЙ И СТАТИ 68
41. ТЫСЯЧИ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИВШИХ РУБЛЕЙ 70
42. ЦЕ-ЛО-ВАТЬ-СЯ 71
КАК ДЕЛАТЬ ЗРИТЕЛЕЙ НЕВИДИМЫМИ 72
43. Е. К 73
44. ГОСПОДИ, ПОМОГИ НАМ 74
45. И НЕ СТАЛО ДЕВОЧКИ 75
46. ДЕМОКРАТКА 77
47. В ОБЩЕМ, РАССТАЛИСЬ ДРУЗЬЯМИ 79
КАК УДАЛЯТЬ КУПОЛ ЦИРКА 80
48. НО КЛЮЧ ПОКА У МЕНЯ 80
49. ГЛУПАЯ КОНСЕРВАТОРСКАЯ СКРИПОЧКА 82
50. ХОРОШАЯ МОЛИТВА, СЕРДЕЧНАЯ 84
51. СПЕЛИСЬ 85
52. СКАЗАЛ И ЗАМОЛЧАЛ 87
53. ОХ-ХО-ХО 89
54. ПО-СОБАЧЬЕМУ 91
КАК УСТРАНЯТЬ ФОКУСНИКА 92
55. БУДЕТ ЕЩЕ ВРЕМЯ ЗАДУМАТЬСЯ 93
56. КОНЕЧНАЯ ЦЕЛЬ 95
57. ГАРМОНИЯ БОЖЕСТВЕННОГО ЦЕЛОГО 97
58. СТРАННОЕ, СТРАННОЕ ПОКОЛЕНИЕ 98
59. СЛОВОМ ЛЕВ 100
Евгений Васильевич Клюев
Андерманир штук
За помощь в написании романа
Льву Орлову,
Антону Петровичу Фертову,
Елене Антоновне Фертовой,
Вере Кузьминой,
Елизавете Литвиновой,
Павлу Андреевичу Мартынову,
Сэму,
печальному клоуну Пете Миронову,
Рафаэлю Циталашвили.
1. ПОТОМ НИ ОДИН ПАТОЛОГОАНАТОМ НЕ СОБЕРЕТ
Ребенка назвали ЛЕВ.
Зачем людей называют львами? И если называют львами, то почему не называют тиграми, слонами, медведями? Хотя раньше, кажется, было имя Кит. Но потом киты исчезли. А львы остались…
Итак, ребенка назвали Лев – не подумавши. Получилось: Лев Орлов… Глупо получилось. Потом его, конечно, не раз спросят: так ты лев или орел? Я грифон – научится отвечать Лев Орлов.
Но это гораздо позднее, потому как сейчас он только что родился. Лев родился зимой.
Родившись, он заорал таким страшным голосом, что молоденькая акушерка чуть не выронила его из рук. Правда, не только из-за этого, а из-за того еще, что обладатель недюжинной глотки был покрыт черной шерстью – с ног до головы – и что совсем юная, бледная и прекрасная роженица, Леночка, увидев ребенка, тоже заорала страшным голосом, изо всех сил стараясь, но не будучи способной отвести от чада ренессансных своих глаз.
Потом Леночка расскажет, что с самого начала была против имени Лев, но Алику хотелось Льва. Алик было полное имя мужа (Алик Саркисович) – и "Львом" Алик явно компенсировал недостаток значительности собственного поименования. Нисколько не заботясь о том, что любой лев, произведенный им на свет, обязательно будет Аликович…
Леночке же слышалось во "Льве" только животное, зверь слышался – и ничего больше. И она боялась родить зверя. Тем более что профессиональная гадалка, к которой на четвертом месяце беременности зачем-то привела ее Нора, что-то в этом роде и предрекла. Сжав руку Леночки так, словно собиралась выдавить из ладони всю правду до капельки, профессиональная гадалка минут десять самозабвенно предавалась анализу линий на покрасневшей коже и в конце концов задумчиво сказала: "Дикое мясо из тебя выйдет, голубушка". Леночка тогда проплакала весь вечер, а с утра обнаружила, что без содрогания видеть не может желтого цвета: он был главным в одежде профессиональной гадалки.
Боязнь желтого преследовала ее вплоть до самых родов: при виде желтого Леночке становилось плохо – испарина, учащенный пульс, одышка и все-такое-прочее. Нора посоветовала носить темные очки – и Леночка выбрала самые крупные и самые темные, с зеленым оттенком. Она не снимала их до зимы и жаловалась кому попало при первой же возможности: "Хожу беременная, в морозы, вся в черных очках… ужас!"
…глаза от Льва удалось отвести тогда, когда его куда-то унесли. Леночка улыбнулась присутствовавшему персоналу и, виновато вздохнув, стала осторожно сползать на пол.
– Погодите, Вам же нельзя пока вставать, женщина! – закричали ей, но она, не переставая улыбаться, начала медленно, словно во сне, двигаться к двери, про себя удивляясь слову "женщина", обращаемому к ней впервые. И – толкнула дверь, и засеменила по коридору. Истекая, между прочим, кровью.
Только спустя несколько месяцев она признается наконец, что просто хотела убежать. Убежать – все равно куда, и пусть никто не найдет. Чтобы это маленькое чудовище в шерсти отдали куда-нибудь… куда-нибудь ведь отдают таких: в зоопарк, в питомник!
Конечно, Леночку привели назад. Уложили обратно на стол. Сказали, что ребенка она больше не увидит никогда: его зарежут и закопают в землю. Ренессансными своими глазами Леночка изумленно посмотрела на говорившего и сказала с трудом:
– Нет. Пожалуйста. Не зарезать и в землю не закапывать.
Когда Льва принесли кормить, она вздохнула и дала зверенышу грудь.
Волосы потом пропали, а еще раньше Леночке объяснили, что так бывает и что это к счастью. Все равно как в рубашке, значит, родился. Некоторое время с опаской поглядывая на облысевшее чадо, она в конце концов влюбилась в него без памяти: так влюблялась она во все новое. Алик передал Льву желтые пеленки – Леночка по привычке вздрогнула, но страха не испытала: бояться стало нечего.
Вернувшись домой из роддома, она беспрестанно говорила о Льве по телефону, на самого Льва внимания при этом обращая мало. Впрочем, Лев его и не требовал, словно понимая, что Леночке гораздо приятнее рассказывать о том, как именно она рожала – его. И что, родившись, он весил ровно четыре килограмма: такая точность веселила Леночку необыкновенно. "Четыре килограмма льва, представляешь?" – кричала она в трубку и хохотала. Хохотать Леночка любила больше всего на свете и часто это себе позволяла. Она хохотала даже тогда, когда от нее требовалось просто улыбнуться.
– Не хохочи, Леночка, я сейчас пилить тебя начну, – просил Антон Петрович в манеже, но Леночка хохотала все равно.
Антон Петрович был отцом Леночки и ее работодателем.
Антон, стало быть, Петрович ("Почти Павлович!" – иногда шутил он, представляясь) – с псевдонимом Антонио Феери… кто же в Москве шестидесятых-семидесятых не слышал этого псевдонима? Кто же не бывал на представлениях иллюзиониста, чуть ли не больше, чем фокусами, известного своими сухими, как порох, и столь же взрывоопасными замечаниями в собственный адрес и в адрес очаровательной, но явно не слишком сообразительной ассистентки?
– Не хохочи, Леночка, я сейчас пилить тебя начну.
Леночка унаследовала ренессансные глаза отца, каковыми ни с того ни с сего наделила его природа, и немножко материнской пластики: матерью ее была Джулия Давнини, бесследно исчезнувшая пять лет назад женщина-змея. Обстоятельства исчезновения женщины-змеи никогда не прояснились: во время летних гастролей на полу в гостиничном номере обнаружили только ее чешуйчатый комбинезон.
Отношения Леночки с отцом на арене были сложными: он, стало быть, перепиливал ее пополам – в ящике, куда сам же предварительно и помещал.
– Я бы мог перепилить ее и без ящика, – объявлял Антонио Феери на весь цирк, – но боюсь забрызгать вас кровью.
Публика нервно смеялась, понимая: фокусник шутит.
Леночка выходила на арену браво – в ослепительном золотом трико, плотно прилегавшем к телу, под жизнеутверждающую музыку – и сразу же начинала хохотать, музыку, к счастью, не заглушая. Смотреть на то, как Антонио Феери с хирургическим выражением лица распиливает ее в ящике, было, скорее, приятно, чем страшно, ибо Леночка хохотала и будучи распиливаемой. Самым же оптимистичным в программе Антонио Феери считался момент, когда – уже после распиливания – верхняя часть Леночки продолжала хохотать, причем с удвоенной силой.
Но вот половинки ящика снова сведены: верхняя и нижняя части Леночки от целительных пассов Антонио Феери, со всей очевидностью, соединяются в ящике ("Я бы сшил ее хирургической иглой, только потом швы снимать канителиться!")… – и Леночка хохочет наконец всем своим телом, тело предъявляется публике, а иллюзионист произносит странные слова:
– Если бы мне не удалось соединить верхнюю часть с нижней, оставшуюся жизнь ей пришлось бы хохотать дуэтом.
Трудно сказать, что имеет в виду Антонио Феери… и что он вообще имел в виду, разбрасывая по манежу сухие свои замечания!
Больше ничего такого эффектного от Леночки не требовалось, и все остальное время она просто подавала иллюзионисту цилиндр, бокал, зонт… – разумеется, не забывая хохотать, что к концу программы уже начинало раздражать зрителей.
– Потерпите, – провозглашал Антонио Феери, принимая из рук хохочущей Леночки, например, бокал. – Скоро я опять распилю ее, причем на множество мелких частей, – потом ни один патологоанатом не соберет!
2. НЕ ЦИРКОВОЕ ДИТЯ
Антонио Феери любил дочь больше жизни. Когда-то давно он любил больше жизни Джулию Давнини, но любовь к Джулии всегда была безответной. Впрочем, безответной быстро стала и его любовь к дочери: с тех самых пор, как та соблазном-посланное-ложе отчей-сени-предпочла… ни иначе, ни короче Антонио Феери не называл время, когда у Леночки появился первый кавалер – наездник Реза Абдурахманов, примчавшийся в ее жизнь на лихом коне. Вне лихого коня Резу Абдурахманова Антонио Феери не видел ни разу ("Моя дочь полюбила скульптурную группу", – говорил он обычно) – и все пытался представить себе, куда девается лихой конь, когда Леночка и Реза Абдурахманов возлежат на своем "соблазном посланном ложе": Антонио Феери подозревал, что лихой конь, скорее всего, примостился где-нибудь тут же и тревожно ржет – например, в изголовье… м-да. Но в один прекрасный день Реза Абдурахманов вскочил на своего лихого коня – наверное, прямо с ложа – и исчез из поля зрения. Поле зрения пустовало недолго – скоро в него набилось довольно много народу, и некоторые (Леночка с грустью называла их "нахалами") время от времени даже получали доступ к ложу. Пока, недолго думая (долго он и вообще-то не мог), Алик Саркисович Орлов – шизым, стало быть, орлом – взлетел с подкидной доски, на которой проходила большая часть его жизни, и, сильными крыльями сшибив с ложа очередного "нахала", упал на сие ложе – "как золотой дождь на Данаю", по словам Антонио Феери. "От золотого дождя и произошел Лев", – эпическим тоном повествовал впоследствии иллюзионист, однако сам не особенно в это верил, хоть и был человеком традиционным.
И фокусы показывал только традиционные. К нему относились как к иллюзионисту старой школы – не особенно творческому, но на редкость ловкому и аккуратному. Творческими признавали, пожалуй, только его руки – потрясающей красоты руки, каждое движение которых было – танец. Осветители обожали высвечивать колдующие в воздухе белые перчатки, за полетом которых зачарованно следила публика: любуясь, но, разумеется, не отдавая себе отчета в том, что свет-на-руки для любого другого иллюзиониста – помощь сомнительная… Впрочем, не для Антонио Феери: его руки не боялись света. Танец рук был настолько точным и безупречным, что сам Антонио Феери мог бы не присутствовать на своих представлениях: его гениальные руки легко справились бы со всем без него. Они и в его-то присутствии жили отдельной жизнью. "Я зарабатываю на хлеб руками, – часто говорил он и добавлял: – Не уверен только, что своими".
Его – постоянно одна и та же – программа называлась "Полчаса чудес". Эти полчаса чудес он неустанно возил по всему свету, ни разу не изменив ни одного номера, но успех все равно был ошеломляющим: всякий раз, когда высвечивались порхающие над ареной белые перчатки, публика забывала о том, что уже наизусть знает фокусы Антонио Феери. И за этот танец белых перчаток готова была простить все – даже неумолчный хохот Леночки.
Пусть только танцуют свой танец белые перчатки!..
Так что Леночка могла хохотать совершенно безнаказанно. Родив Льва, она поклялась себе, что цирковым тот не будет никогда. А будет… будет инженером-конструктором! И Леночка накупила грудному Льву кучу машинок и заводных игрушек – впечатления на него, впрочем, не производивших. "Смотри, какой фургончик, Лев!" – возила она перед его глазами невменяемых размеров контейнер. Контейнер пугал Льва – и Лев плакал, а Леночка хохотала.
Алик Саркисович Орлов не разделял Леночкиных идей: он мечтал видеть сына на подкидной доске – и чем скорее, тем лучше, можно даже прямо сейчас, ничего, что Лев – грудной! Больше ни о чем Алик Саркисович Орлов мечтать не умел, ибо в его собственное сознание подкидная доска была встроена от рождения. На подкидной доске он вырос – и все развитие его как личности представляло собой процесс перемещения с верхней ступени "живой пирамиды", куда он угождал непосредственно с доски, в основание этой пирамиды. Мальчиком держали его на плечах четыре орлова, а позднее, значит, сам он стал держать на своих плечах четырех орловых. Пирамида, состоявшая из орловых, считалась "живой", но впечатления такого не производила, ибо прыгуны стояли как мертвые… м-да, как мертвые прыгуны. Было, правда, слышно, что в каждом из них натужно билось живое человеческое сердце: номер проходил без музыкального сопровождения.
А рост Алик Саркисович Орлов имел высокий: до двух метров не хватало какой-нибудь мелочи, так что ему вряд ли удалось бы взлететь над манежем – оставалось только принимать с воздуха более летучих орловых, когда те над его головой от-ку-выр-ки-ва-ли свое. Слава Богу, фундамент под названием "Алик Саркисович Орлов" всегда вырастал внизу именно в тот момент, когда дальше кувыркаться казалось некуда. Алик Саркисович Орлов был сама надежность. Он никогда не улыбался, но этого от него и не требовалось: лицо Алика Саркисовича Орлова излучало такую неизбывную доброту и приязнь, что любая улыбка на таком лице была бы просто неуместной.
И, конечно, на свет от него мог произойти только лев… если, конечно, это был его лев. Но о том, его ли это лев, Алик Саркисович Орлов никогда не задумывался – он просто сразу сказал: "Мой лев". И добавил: "Прекрасный лев", – уже видя Льва на самой вершине "живой пирамиды".
– Действительно, ничего себе львенок! – откликнулся Антонио Феери, в первый раз за много лет испытав нежность – и почти не узнав ее, когда она внезапно заявила о своем присутствии. Но потом, конечно, узнав и сказав: "Здравствуй, нежность".
Льва в семье стали называть "львенок".