Роман "Ароматы кофе", прежде всего, отражает живой интерес автора к истории, к особенностям яркого исторического периода, к мельчайшим деталям быта и особенностям мышления круга лиц, описываемых в романе. В данном случае это - fin de siècle: тот самый рубеж XIX–XX веков, который открыл новую эру бурных потрясений в истории человечества, эпоху мировых войн и громадных социальных сдвигов. Праздно безмятежный Лондон в считанные годы преображается в энергичный метрополис. И это преображение, этот резкий переход становится доминантой в развитии характера главного героя - Роберта Уоллиса. Изнеженный, мнящий себя поэтом юноша, проходя через жизненные потрясения, открывает для себя иную жизнь, иную мораль и иные обычаи. Он встречает на своем пути разных людей, женщин и мужчин, и, погружаясь в различные с ними отношения, постепенно вырастает в зрелого мужчину, способного понять и оценить собственные ошибки и заблуждения, быть преданным и верным в дружбе, осознать многогранность, вкус и ароматы человеческой любви.
Энтони Капелла раскрывает сущность характера и поступков своего героя через его способность улавливать тончайшие нюансы ароматов и вкуса разных сортов кофе, выращиваемого в разных концах земли. Это становится на какое-то время его профессией, но, по сути, жизненным призванием. Присущее Роберту Уоллису чувство слова, точность метафоры и дар сопоставления не способствуют рождению в нем поэта с общепризнанной точки зрения. Однако делают его более открытым многоликому миру человеческих отношений и чувств, позволяя воссоздать историю своей жизни в живых красках и во всем многообразии уловимых и еле уловимых запахов этого мира.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - Жеребец и коляска 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - Дорога смерти 28
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - Закон джунглей 43
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ - Молоко 62
ЧАСТЬ ПЯТАЯ - Сахар 89
От автора 91
Примечания 91
Энтони Капелла
Ароматы кофе
Вчера - пара семян, завтра - горстка пахучей пряности или пепла.
Марк Аврелий. "Размышления"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Жеребец и коляска
Кофейный аромат во многом сих пор остается загадкой, -
Тед Лингл, "Справочник дегустатора кофе"
Глава первая
Кто он, этот молодой человек с гвоздикой в петлице и с тросточкой в руке, идущий навстречу нам по Риджент-стрит? По его внешнему виду мы можем заключить, что юноша вполне состоятелен, так как он одет по последней моде. И мы ошибемся. Можно заключить, что он - любитель красивых вещей: вот он останавливается, разглядывая витрину "Либерти", нового универмага сверхмодной одежды, - но, может, он просто любуется своим отражением, волнистыми кудрями до плеч, что явно отличает его от прочих прохожих? Мы можем заключить, что он голоден, ибо шаги его резко убыстряются по направлению к "Кафе Руайяль", этому лабиринту сплетен и обеденных залов в стороне от Пиккадилли. И еще - что он здесь завсегдатай: он окликает официанта по имени и, направляясь к столику, подхватывает с полки "Пэлл Мэлл Газетт". Возможно, мы даже заключим, что молодой человек - писатель, вот он останавливается на ходу, заносит что-то в вынутую из кармана записную книжечку из телячьей кожи.
Извольте, я вас представлю. Что ж, признаюсь, мне знаком этот смешной молодой человек, и совсем скоро познакомитесь с ним и вы. Возможно, уже после пары часов общения вы сочтете, что почти полностью его раскусили. Сомневаюсь, чтобы вам он чрезвычайно понравился: но это неважно, мне и самому он не слишком нравится. Он… впрочем, вы сами поймете, что он такое. Но, возможно, вы сумеете заглянуть в будущее и представить, что с ним станется в дальнейшем. Подобно тому, как кофе скрывает свой истинный аромат, пока не соберут, не отшелушат, не прожарят зерна и не вскипятят напиток на огне, так и упомянутый субъект тоже обладает наряду с недостатками еще и кое-какими достоинствами, хотя вам и придется основательно присмотреться, чтобы их обнаружить… Видите ли, несмотря на его пороки, я к этому юноше глубоко неравнодушен.
Год 1896-й. Молодого человека зовут Роберт Уоллис. Ему двадцать два года. Это я в юные годы, много лет тому назад.
Глава вторая
В 1895 году, провалившись на экзаменах, я был изгнан из Оксфорда. Кроме меня мой провал не удивил никого: готовился я скверно, а приятелей себе выбирал из молодежи, известной своей беспутностью и праздностью. Знал я немного - или, вернее, справедливей было бы сказать, чересчур много. Вспомним, то было время, когда студенты старших курсов, слоняясь по Главной улице, декламировали нараспев Суинберна, -
Вы смогли б загубить меня, нежные губы,
Как и я, тот, который в мгновение ока
Превращает, лишь раз прикоснувшийся грубо,
Вас из лилий чистейших в соцветья порока?
Вы смогли б загубить меня, нежные губы,
Как и я, кто способен в мгновение ока
Превратить вас, едва прикоснувшись к вам грубо,
Из невиннейших лилий в соцветья порока?
а служители просвещения все еще с содроганием произносили имена Патера и Уайльда. В тех монастырских застенках возобладали настроения томного романтизма, прославлявшего превыше всего красоту, молодость и праздность, и юный Роберт Уоллис впитал эту опасную доктрину параллельно с прочими пьянящими ароматами этого учебного заведения. Я тратил дневной досуг на сочинительство стихов, попутно растрачивая получаемое от отца содержание на шелковые жилеты, дорогие вина, яркую крикливую одежду, томики поэзии в изящном желтом кожаном переплете и прочие objets, свойственные артистической натуре и доступные исключительно благодаря кредитам, охотно предоставляемым торговцами с Терл-стрит. Поскольку и отцовское вспомоществование, и мой поэтический талант в действительности были гораздо скромнее, чем виделось мне в моей беззаботности, подобное развитие событий неминуемо должно было привести к плачевному исходу. К моменту моего отчисления иссякли как средства моего существования, так и отцовское терпение, и вскоре я оказался перед лицом необходимости искать себе источник денежных средств, - мысль, которую я, к стыду своему, старался гнать от себя как можно дольше.
В те времена Лондон являл собой громадную, кипучую помойную яму человечества, хотя и на этой помойке взрастали - более того, расцветали пышным цветом, - лилии. Внезапно нахлынув, казалось бы, совершенно ниоткуда, столицу накрыла волна фривольности. Пребывавшая в трауре королева удалилась от светской жизни. Оказавшись вне ее опеки, сам наследник пустился в развлечения, а за ним последовали и все мы. Придворные смешались с куртизанами, денди фланировали в кругу demi-monde, аристократы обедали с эстетами, мужланы-торгаши проникли в королевские покои. Домашним журналом сделалась "Желтая книга"; зеленая гвоздика стала нашей эмблемой; наш стиль именовался теперь термином nouveau, а манерой общения явилось остроумное изречение, чем парадоксальнее, тем лучше, желательно вворачиваемое в беседу со стандартной устало-меланхолической гримасой. Мы ставили искусственное выше натурального, художество выше практицизма и, вопреки шуму вокруг Оскара Уайльда, претендовали на экстравагантную порочность, к которой по натуре лишь немногие из нас имели склонность. Славное это было время: молодость, Лондон. Но мне пришлось, черт побери, распроститься со всем этим, и все из-за случайно брошенной фразы, которая дошла до ушей человека по имени Пинкер.
Глава третья
Основным фактором, влияющим на вкус, является отбор бобов.
Тед Лингл. "Справочник дегустатора кофе"
Я завтракал в "Кафе Руайяль" - тарелка устриц и блюдо с толсто порезанной ветчиной в зеленом соусе, - и тут официант принес мой кофе. Не отрывая взгляда от свежей газеты, я сделал глоток и произнес, сдвинув брови:
- Черт подери, Марсден, кофе у вас отдает ржавчиной!
- Так ведь же тот самый, что и прочие посетители кушают, - нагло отозвался официант. - И никто, уж точно, жаловаться не изволил.
- Хотите сказать, Марсден, что я привередлив?
- Желаете еще чего-либо, сэр?
- Вы, Марсден, обладаете многими навыками официанта, кроме умения обслуживать. В изощренности ума вы также преуспели, за исключением чувства юмора.
- Премного благодарен, сэр.
- Да, да, я привередлив. Ибо чашечка отлично приготовленного кофе - идеальное начало для праздного дня. Аромат его обольстителен, вкус его сладок, хоть и оставляет по себе ощущение горечи и разочарования. В чем, несомненно, кофе имеет сходство с усладами любви. - Весьма довольный подобным aperçu, я снова отпил кофе из принесенной Марсденом чашки. - Впрочем, в данном случае, - заметил я, - напиток имеет исключительно вкус дорожной грязи и ничего более. Разве что с легким привкусом гнилого абрикоса.
- Рад услужить, сэр!
- Вижу, вижу…
Я вновь сосредоточился на "Газетт".
Официант немного помедлил, затем с легким налетом модной усталой меланхолии поинтересовался:
- Станет ли нынче молодой человек платить за свой завтрак?
- Запишите это на мой счет, Марсден. Вот так, вот и умница.
Чуть погодя я уловил рядом движение: кто-кто подсел ко мне за столик. Кинув взгляд поверх газеты, я обнаружил перед собой маленького, похожего на гнома джентльмена, добротный сюртук которого резко выделял его среди щеголей и денди, обычных завсегдатаев этого заведения. Лично я ждал, что ко мне в любой момент могут присоединиться мои приятели Морган и Хант, и, так как в тот ранний час зал почти наполовину пустовал, нам, лишь только они появятся, не составило бы особого труда пересесть за другой столик. И все-таки мне стало любопытно: ведь при обилии свободных столиков просто удивительно, что незнакомец без приглашения присел за мой.
- Сэмюэл Пинкер, сэр, к вашим услугам, - произнес человек-гном, слегка склонив голову.
- Роберт Уоллис.
- Невольно я подслушал брошенную вами официанту фразу. Вы позволите?
И, отринув церемонии, он потянулся к моей чашке, поднес ее к носу и весьма деликатно втянул ноздри, точь-в-точь, как я нынче утром вдыхал аромат цветка, избранного, чтобы вставить в петлицу.
Я рассматривал незнакомца настороженно и одновременно с веселым любопытством. Признаюсь, в "Кафе Руайяль" захаживало немало эксцентричных типов, но эксцентричность прежних обычно носила более показной характер: скажем, букетик фиалок в руке, бархатные бриджи или поигрывание тростью с алмазным набалдашником. Но чтобы нюхать чужой кофе - такого, насколько припоминаю, здесь еще не случалось.
Сэмюэла Пинкера, судя по всему, ничто не смущало. Прикрыв глаза, он еще пару раз основательно вдохнул запах кофе. Потом поднес чашку ко рту, сделал глоток. Тут же издал смешной втягивающий звук: мелькнул, взвившись, язык, как будто Пинкер полоскал жидкостью рот. После чего он разочарованно изрек:
- Нилгери. Переварен. Не говоря уж о том, что пережарен. Что ж, вы совершенно правы. Полпартии подпорчено. Легкий, но вполне ощутимый привкус гнилых фруктов. Позвольте спросить, вы имеете отношение к торговле продуктом?
- К торговле чем?
- Как чем? Кофе.
Помнится, я громко расхохотался:
- О Господи, нет, конечно!
- Тогда позвольте спросить, - не унимался он, - к какой имеете?
- Вообще ни к какой.
- Простите, тогда верней будет спросить, какова ваша профессия?
- Да, собственно, никакой особенно. Я не врач, не адвокат, ничем особо полезным не занимаюсь.
- Что же вы все-таки делаете, сэр? - раздраженно спросил он. - Чем зарабатываете на жизнь?
Признаться, сам я в ту пору ничего не зарабатывал; недавно мой отец снабдил меня дополнительно небольшой суммой в преддверии литературной славы, строжайше предупредив, что это в последний раз. Однако я счел, что в данном случае стоит называть вещи своими именами.
- Я поэт, - признался я с некоторым налетом усталой меланхолии.
- Известный? Большой поэт? - с жадностью встрепенулся Линкер.
- Увы, нет. Ветреная слава еще не пригрела меня на своей груди.
- Отлично, - к моему удивлению побормотал он. И снова: - Так вы владеете пером? Вы прекрасно управляетесь со словами?
- Как литератор, я полагаю себя мастером чего угодно, кроме языка…
- Оставьте свои остроты! - вскричал Пинкер. - Я спрашиваю - вы способны что-нибудь описать словами? Ну, конечно же, да. Описали же вы этот кофе.
- Я?
- Вы сказали, "ржавчина". Вот именно - "ржавый привкус". Я бы в жизни до такого не додумался, такое слово ни за что бы мне на ум не пришло, но эта "ржавость" она, прямо-таки…
- Mot juste?
- Вот именно! - Пинкер взглянул на меня, совсем как мой оксфордский преподаватель, совместив во взгляде сомнение и долю железной решимости. - Разговоры в сторону. Вот моя визитка.
- Я, конечно, с радостью ее приму, - сказал я озадаченно, - но, мне кажется, вряд ли я нуждаюсь в ваших услугах.
Он что-то быстро нацарапал на обороте визитки. Я не мог не заметить, что визитка была отличного качества, исполненная на плотной матовой бумаге.
- Вы не поняли, сэр. Это вы мне нужны.
- Хотите сказать, в качестве секретаря? Но, боюсь, я…
- Нет-нет! - покачал головой Пинкер. - У меня уже есть три секретаря, все трое превосходно справляются со своими обязанностями. Вы, позвольте вам заметить, были бы весьма ничтожным придатком к их числу.
- Тогда, зачем же? - воскликнул я, несколько уязвленный.
В секретари идти у меня не было ни малейшего желания, однако мне всегда нравилось думать, что, если дойдет до этого, я проявлю способности и здесь.
- Мне необходим, - глядя мне прямо в глаза, произнес Пинкер, - эстет, писатель. Если я найду такого одаренного субъекта, он станет вместе со мной участником одного предприятия, которое сделает нас обоих фантастически богатыми людьми. - Он протянул мне визитку. - Зайдите ко мне завтра днем вот по этому адресу.
По мнению моего друга Джорджа Ханта, загадочный мистер Пинкер намерен издавать литературный журнал. Так как Хант и сам уже давно носился с этой идеей - главным образом потому, что ни один из существующих литературных журналов Лондона, как видно, не дорос до печатания его виршей, - Хант считал, что я должен принять предложение кофейного торговца и нанести ему визит.
- Едва ли он походит на человека из литературных кругов…
Я перевернул карточку. На обороте карандашом было написано: "Прошу сопроводить в мой кабинет. С. П."
- Посмотри по сторонам, - Хант обвел вокруг себя рукой. - Здесь почти сплошь те, кто цепляется за юбки Музы.
В самом деле, почти все завсегдатаи "Кафе Руайяль" были литераторы или художники.
- Но ведь ему как раз понравилось то, что я назвал кофе "ржавым".
До сих пор не принимавший участия в разговоре третий член нашего содружества - художник Персиваль Морган - внезапно со смехом сказал:
- Знаю я, чего хочет твой мистер Пинкер!
- Чего же?
Хлопнув по тыльной стороне "Газетт", Морган вслух прочел:
- "Патентованные оздоровляющие порошки "Брэнэй". Пациентам гарантировано восстановление цветущего здоровья. Насладитесь покоем альпийских лугов, воистину животворяще вспененном в одной единственной ложке!". Ну, разве не очевидно, что этот тип хочет, чтоб ты писал для него рекламу!
Должен признаться, эта версия показалась мне куда убедительней предположения о журнале. И чем больше я раздумывал, тем вероятней именно она мне представлялась. Пинкер не случайно спросил, силен ли я в обращении со словом, - вопрос странный для того, кто решает запустить журнал, но вполне естественный для того, кому надо сочинить рекламу. Несомненно, он располагает новой маркой кофе, которую требуется красиво подать. "Бодрящий утренний кофе Пинкера. Хорошо прожарен, улучшает цвет лица", или еще какой-нибудь вздор в том же духе. Я испытал легкое разочарование. Ведь я понадеялся было, будто меня ждет… ну, нечто более привлекательное что ли.
- Реклама, - глубокомысленно изрек Хант, - это пошлое олицетворение пошлого века.
- А я напротив, - возразил Морган, - обожаю рекламу. Это единственная разновидность современного искусства, которая хотя бы отдаленно имеет отношение к правде.
Друзья выжидающе уставились на меня. Но мне почему-то уже совсем было не до острот.
Назавтра, усевшись за письменным столом, я корпел над переводом одного стихотворения Бодлера. Сбоку стоял бокал желтого венецианского стекла с золотистым рейнским вином; я писал серебряным карандашом на лиловой бумаге, пропитанной маслом бергамота, курил одну за одной сигареты с турецким табаком - все, как полагается. Что не умаляло тяжести моих усилий. Бесспорно, Бодлер - великий поэт, к тому же он волнующе порочен, но также склонен и к некоторой туманности, что замедляет работу переводчика, и если бы не обещанные мне издателем за работу три фунта, я бы уже давно забросил это занятие. Мои комнаты располагались в Сент-Джонс-Вуд, неподалеку от Риджентс-парк, и в тот солнечный день до меня издалека долетали выкрики расхаживающих взад-вперед перед воротами парка продавцов мороженого. Усидеть в четырех стенах становилось все трудней и трудней. И почему-то для слова "осторожно" я не мог придумать никакой другой рифмы, кроме "мороженое".
- Хватит! - громко сказал я, отложив в сторону карандаш.
Визитка Линкера лежала на краю стола. Я взял ее, снова пробежал глазами: "Сэмюэл ЛИНКЕР, закупка и торговля кофе". Адрес - Нэрроу-стрит, Лаймхаус. Мысль выбраться из этих стен хотя бы на пару часов влекла меня вон, как собака, рвущаяся с хозяйского поводка.