Магильеры бывают разные. Фойрмейстеры способны щелчком пальцев превратить человека в пылающий факел. Штейнмейстеры - обрушить стены любой крепости. Вассермейстеры - превратить водяные брызги в шрапнель. Люфтмейстеры - передать слова на расстоянии. Магильеров мало кто любит и почти все - боятся. Но никто не вызывает такой неприязни и страха, как тоттмейстеры. Смертоеды. Некроманты. Верные слуги Госпожи Смерти…
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 4
Глава 3 11
Глава 4 18
Глава 5 25
Глава 6 33
Глава 7 43
Глава 8 48
Глава 9 52
Эпилог 58
Константин Соловьев
СЛУГА СМЕРТИ
Глава 1
За свою жизнь мне пришлось побывать во многих домах. В больших домах, распластавшихся, как туша выбросившегося на берег кита, в маленьких домах, настолько тесных, что едва ли пройдешь из одной комнаты в другую, не задев ничего плечом. В старых домах, пахнущих сухим деревом дубовых панелей и застоявшейся пылью, в новых домах, где пахнет лишь свежей краской, лаком и паркетным воском. Новые дома, старые дома, дома с покосившейся крышей, дома с новыми оконными стеклами, дома с аккуратным половичком перед входной дверью - их слишком много, чтобы я мог запомнить. К тому же я редко провожу в них много времени.
Прихожая, оформленная в английском стиле, или эркер, тесный от старых, муторно пахнущих бочек, кухня, откуда веет чем-то жирным и подгоревшим, коридоры, галереи, переходы, анфилады. Может быть, зала с гобеленом, потемневшим и скоробившимся по краю. Или веранда, наполненная злым гулом мошкары. Мне душно в этих лабиринтах, заставленных неуклюжей мебелью, я слишком много повидал их, чтобы выделять среди них что-то конкретное. Старый дом, новый дом… Иногда мне кажется, что я легко спутаю их, даже если вышел оттуда пять минут назад.
Но что я не спутаю никогда, так это дом, который хранит внутри смерть.
У входной двери я на мгновение задержался. Не для того, чтобы проверить свои ощущения еще раз, - в них сомневаться не было нужды, - просто рефлекторно задержал шаг. Вполне может быть, что, распахнув эту дверь, я выпущу в тесный поросший плющом переулок совсем другой запах. Смерть богата на ароматы, но тот запах, что чувствую я сейчас, может смениться куда как менее приятным. Погода стоит жаркая, а жандармы могли и не поспеть достаточно быстро… Напрасные сомнения. Положив руку на теплую медь дверной ручки, я проверил еще раз и остался доволен. Смерть была не старой. Старая смерть всегда пахнет особенно. Запах, который ни с чем не спутаешь. Запах человеческой оболочки, ставшей частью окружающего мира - уже неподвижной его частью.
- Стой здесь, - велел я Арнольду.
Он покорно замер около двери - просто высокая неподвижная фигура, закутанная в глухой, несмотря на изрядную жару, плащ. Возможно, мне предстоит пробыть тут долго, но я не боялся, что Арнольд потеряет терпение. Он был терпелив в достаточной мере, чтобы дождаться, пока я закончу свою работу.
Изнутри пахнуло теплым, сырым, душным. Воздух в комнате был застоявшийся, будто бы даже липкий. Я передернул плечами. Есть дома, где работать приятней. Но если смерть и умеет выбирать, понять ее выбор подчас не дано даже мне.
За дверью обнаружился штейнмейстер. Сперва, пока мои глаза две или три секунды привыкали к освещению, он казался лишь массивной колонной, слившейся со стеной и выдающейся глазу только лишь из-за причудливой несимметричности, но стоило присмотреться - и иллюзия пропадала. Штейнмейстер стоял неподвижно, прислонившись широкой, как каменная глыба, спиной к стене, на меня взглянул с безразличием, прозрачные глаза лишь коротко моргнули и тотчас вернулись к созерцанию чего-то мне недоступного. Несмотря на жару, на штейнмейстере поверх мундира красовалась начищенная до блеска кираса, до груди скрытая окладистой бородищей. Этакая двухметровая колонна из мяса и стали, остро пахнувшая потом и ружейным маслом. Камень, обтесанный до грубоватой и местами чрезмерно гротескной человеческой формы.
Если на вход поставили штейнмейстера - дело, видно, серьезное.
- Обер-тоттмейстер второй категории Курт Корф, - я отдал честь, но вяло, махнув рукой, скорее лишь обозначив необходимое движение. - Прибыл по вызову. Где тело?
Мне не было совершенно никакой нужды спрашивать. Запах, перебивающий все запахи этого дома, вел меня наверх, в сторону лестницы, но вечная невозмутимость штейнмейстеров всегда раздражала меня. Тон моего вопроса был требователен - и сегодня у меня было на это полное право.
Штейнмейстер посмотрел на меня еще раз. Глаза его двигались с медлительностью плывущей по камню капли. Однако я прекрасно знал, что медлительность эта показная, обманчивая. Когда штейнмейстер хочет действовать быстро, он двигается стремительнее горной лавины. И вряд ли мягче.
- Наверх, - сказал он, не удосужившись даже отдать честь.
- Хорошо, - я повернулся в сторону лестницы, но не удержался от приказа, хлесткого и резкого, как щелчок кнутом: - Занимайте эту позицию и дальше. Никого не пускать! Только жандармов! Выполняйте, хаупт-штейнмейстер!
Кажется, я услышал за спиной скрип зубов. Глухой, как скрежет перетираемых друг о друга камней. В обычной ситуации выполнить приказ чужого - да еще и не просто чужого, а тоттмейстера! - для этого человека-скалы означало бы как минимум серьезно запятнать честь своего мундира темно-синего сукна, но ситуация была на моей стороне и, пусть приказ мой носил риторическую и нарочито бессмысленную форму, открыто воспротивиться он не имел права. Иногда смерть играет на руку тоттмейстеру.
В помещении я снял кивер и сразу почувствовал облегчение - тяжелый головной убор мешал сосредоточиться, да и парил голову изрядно. Жаль, нельзя отстегнуть от портупеи громоздкий тяжелый кацбальгер, норовивший зацепить все вокруг.
Оказавшись на втором этаже, я сразу повернул налево, в узкий коридор. Здесь мне не нужны были указатели. У меня был след, чье прикосновение я ощущал надежнее и вернее, чем пол под ногами. След старый, как сама жизнь.
Комната оказалась даже просторнее, чем прихожая. Легкие занавески на окнах, нестарая еще мебель, пыльный секретер в углу, часы на стене… Глаз мой подмечал детали, которые не имели уже ни малейшего значения.
В комнате было трое. Двоих из них я оглядел мимоходом - какой-то тощий взъерошенный мальчишка в гимназическом мундирчике и жандарм - долговязый верзила с алым шрамом через всю щеку. Они повернулись на звук открывшейся двери, лица их были хорошо видны мне. Мальчишка смотрел на меня с выражением смертельного ужаса, жандарм стиснул зубы и машинально отступил на шаг. Заключительный акт очередной драмы, сыгранной в этом доме, - явление тоттмейстера.
Третий оказался знакомым - Антон Кречмер. Как обычно, он был хорошо выбрит, распространял запах крепчайшего табака и сохранял на лице выражение полнейшей невозмутимости, которое въелось в него еще сильнее, чем табачная желтизна в тронутые сединой усы. Люди вроде него выглядят моложавыми и свежими, даже разменяв полсотни лет. На меня он взглянул без всякого испуга, скорее даже с симпатией. Впрочем, симпатию непросто было различить в блеске его серых глаз. Он был из тех людей, чьи чувства сложно выявить и еще сложнее истолковать. Вот и сейчас он стоял в центре комнаты, заложив руки за спину, глядел куда-то в угол, напоминая скорее какое-то молчаливое и сложное устройство, собранное человеческими руками, но отнюдь не человека.
- Господин обер-полицмейстер? - я козырнул.
Работать с Кречмером было приятно, настроение мое улучшилось. Если на месте работает Кречмер, значит все закончится быстро и аккуратно. Он не имел привычки теребить людей понапрасну, задерживать их канцелярскими препонами и вообще имел славу недурного специалиста. Мне приходилось работать с ним достаточно часто, чтобы я успел составить мнение о его методах. Впрочем, как и он о моих.
- Заходите, Курт, - он лишь махнул рукой. Это тоже было в духе Кречмера, он терпеть не мог терять времени понапрасну. - Так и думал, что это вы.
- Мое присутствие уже ощущается на расстоянии?
- В некотором роде, - Кречмер кивнул по направлению к окну. Подойдя поближе, я понял, что он имел в виду - окна выходили на улицу, и фигура закутанного в плащ Арнольда хорошо выделялась на фоне стены - в том месте, где я его оставил. Он не сменил позы за прошедшее время, - немногие из тоттмейстеров Альтштадта гуляют в такой компании.
- Привык к обществу.
- Ваше право. Начнем сразу?
- Конечно.
Мне не было нужды спрашивать, где тело. Подсказывать мне никто не торопился. Говорить тоттмейстеру, где лежит мертвец, - как указывать птице на небо. Я подошел к нему в молчании. Когда я проходил мимо, мальчишка-гимназист застыл соляной статуей. Он наконец разглядел мое лицо целиком, и увиденное достаточно его впечатлило, чтобы он перестал дышать. Жандарм был покрепче - опыт сказывался, хоть и молод годами, держался пока крепко. Интересно, как он будет выглядеть, когда я начну работать?
Запах вел меня безошибочно. Запах, ощущаемый не носом и не прочими органами чувств, этими куцыми человеческими обрубками восприятия. Запах другого порядка, вибрирующий, дрожащий, плывущий… Запах окончания. Достаточно привычный чтобы я мог назвать его хорошо узнаваемым.
- Мой Бог, - я остановился. - Это он?
- Она, - осторожно сказал жандарм с противоположной стороны комнаты. - Это женщина, господин обер-тоттмейстер.
- Мне не важно, он или она! Мне важно… вот это! Где, черт возьми… О! Она вся здесь?
- Так точно.
- Но вы могли бы предупредить… Проклятье. И что прикажете с ним… ней делать? Вы видели ее голову?
- Так точно, господин обер-тоттмейстер!
- Значит, у вас острое зрение, жандарм, - бросил я. - Потому что я не могу сказать, будто мне это удалось.
- Несколько ран в груди и животе, голова размозжена и… - он потерял дыхание, голос враз стал сиплым, - и…
- От головы остались черепки. Вы полагаете, я могу работать - с этим?
- Нет, но мы… Процедура, господин обер-тоттмейстер…
Я прекрасно понимал, что жандарм ни в чем не виноват, но иногда злость надо на ком-то срывать. Злость и разочарование.
- Голова сильно пострадала, - вступил Кречмер, останавливаясь за моим плечом. - Скорее всего, множественные удары тупым и тяжелым предметом. Курт, вы сможете что-то сделать?
Несколько секунд я молча стоял над телом, глядя на него. Действительно - иногда смерть меняет до неузнаваемости.
- Уверен, что нет. И никто из Ордена не сделает. Здесь каша вместо мозга.
- Нам нужно ее тело, Курт. Зацепок пока нет, опросили всех, кого нашли, включая соседей, да толку… Нам нужно вытянуть из нее хоть что-то. Если она успела рассмотреть…
- Даже если она и видела убийцу, нам она уже ничего не скажет, - буркнул я немного раздраженно. - Да у нее и рта-то практически не осталось…
- Но вы попытаетесь?
- Обязан попытаться, - сказал я неохотно. - Хотя и не люблю это дело. Нечего лишний раз дергать людей… С нее и в этой жизни хватило, как я погляжу…
Мальчишка издал какой-то странный звук - то ли судорожный кашель, то ли что-то еще. Когда я посмотрел на него, он походил на обмякшую куклу. Только лица кукол при схожей белизне вряд ли способны покрываться такими мертвенными серыми пятнами.
- Кто это вообще?
- Петер Блюмме, господин обер-тоттмейстер, - ответил жандарм.
- Мне все равно, как его зовут! Что он тут делает?
- Сын… Э-э-э, сын покойной.
- С ума сошли? Живо уберите мальчишку! Вон его!
Жандарм захлопал глазами:
- Но я полагал…
- За дверь!
- Покиньте комнату, Ханс, - властно сказал Кречмер. - Сейчас здесь будет работать тоттмейстер. Вы понимаете, что это значит?
Понимал жандарм или нет, но он покорно сграбастал мальчишку поперек живота и потащил к выходу из комнаты. Тот дернулся было, но почти тотчас обмяк.
- Бедный парень, - сказал Кречмер, провожая его взглядом. - Пришел из лицея, а тут такое… И взрослый рехнуться может. Если он увидит, как вы… как она… точно свихнется.
- Да и я не люблю работать при свидетелях.
- Вполне понимаю. Начнем?
- Я уже начал.
У меня ушло секунд десять, чтобы полностью сосредоточиться. И потом я действительно начал. Точнее, не начал, это началось само - как будто без моей воли, без моего желания. Это походило на внезапное падение в темный колодец, в угольно-черную шахту, темнота в которой не имеет ничего общего с той темнотой, что царит по ночам. Как и вообще с чем-то, что дано увидеть человеку.
Падение в ночь. Свист воздуха, которого нет. Пестрые нити отсутствующей материи. Скрежет, который ощущается кожей, рвет ее в клочья, сдирает, разбрасывает в безвоздушном пространстве несуществующего мира. Падение в ночь. Падение вместе с ночью.
Вкус крови на губах, которых я не чувствую.
Знакомое прикосновение.
Потом вдруг оказывается, что я стою, опершись руками о стол, и мое тело колотит мелкой ледяной дрожью, а обер-полицмейстер Антон Кречмер медленно пятится, машинально положив руку на пистолет за широким кожаным ремнем.
Она начала вставать. Сперва неподвижное тело вздрогнуло, и это было похоже на конвульсию - ту конвульсию, которая часто теребит уже безжизненное тело, точно Госпожа Смерть, забавляясь, проводит когтистой лапой по остывшим уже человеческим мышцам. Я стиснул зубы, мимоходом отметив, что вкус крови оказался неиллюзорен, я действительно прокусил губу, когда вытаскивал что-то из черного колодца. Вытаскивал что-то из смерти.
Тело дрожало все сильнее, его мышцы судорожно сокращались, отчего руки и ноги плясали, как в лихорадке. Обычные женские руки и ноги, не тронутые еще ни окоченением, ни пятнами трупного гниения. А потом она начала подниматься. Ее движения уже не были человеческими, они были медлительны и… я часто пытался подобрать нужное слово, но ни разу у меня этого толком не получалось. Как-то не по-человечески механичны, скупы, аккуратны. Работали мышцы, суставы, но работа эта уже выполнялась не тем, кто обычно занимал это тело.
Она поднялась на колени и только тогда я смог ее толком разглядеть. Действительно, женщина, просто домашнее платье залито кровью и частично превращено в лохмотья. Фигура вполне крепкая, и кожа хорошая - на первый взгляд покойной не больше тридцати пяти. Однако сейчас я руководствовался не только глазами. Сейчас я чувствовал ее - но не ту ее, которая с липким треском пыталась оторваться от залитого засохшей кровью пола, а ту часть ее, которая была доступна теперь лишь мне.
Она поднялась, и Кречмер отошел еще на шаг. Я мог его понять. Головы у женщины не было. Было что-то на плечах, по очертаниям напоминающее капустную головешку, сплюснутую с нескольких сторон и как будто побывавшую под колесами у экипажа. Ни кожи, ни волос нельзя было рассмотреть под коркой крови. Лишь несколько пластинок черепа, кажущихся серыми при таком освещении, неровно топорщились, вылезая из этого месива, как кусочки какой-то сложной и сломанной шкатулки.
- Гпрхщщщ… - остатки ее рта открылись, обнажив свисающую кайму бывших губ и причудливо разбросанные по остаткам нёба зубы. - Пхщщщ…
Это уже был не человек. Лишь человеческая оболочка, изуродованная, выпотрошенная, безвольная, залитая кровью, потерявшая все человеческое, что имела при жизни - пустая выхолощенная оболочка, стоящая на шатающихся ногах и кажущаяся оттого еще более омерзительной. Изо рта ее скрежетало что-то нечленораздельное, сопровождаемое мелкими брызгами уже потемневшей крови. Она двинулась в сторону Кречмера - чудовище, когда-то бывшее человеком, скалящее в ухмылке мертвеца зубы. Кречмер вздрогнул, потом быстро выхватил пистолет, направил его на покойницу, почти коснувшись металлическим раструбом того, что осталось от затылочной части ее мозга, и спустил загодя взведенный курок.
В комнате выстрел прозвучал громко и сухо, как треск сломанного стула. Нас окутало дымом, горячим и кислым пороховым облаком, от которого резко защипало в глазах и защекотало в носу. Мертвая женщина отступила на шаг, но это действие было лишь рефлекторным, если рефлексы могут быть у той, чей мозг уже не управляет телом. Упершись в стену спиной, она задергалась, потом внезапно обмякла и сползла вниз, оставив на полированном дереве несколько уродливых бурых полос. Несколько секунд ее руки и ноги по-прежнему дергались, но вскоре и это прошло.
- Стрелять было необязательно, - сухо сказал я, отплевываясь. - Я мог успокоить ее в любую секунду.
- Простите, Курт, - Кречмер все еще смотрел на тело, точно желая убедиться в его неподвижности. - Нервы не выдержали. Когда оно… Я имею в виду, когда оно движется и…
- Да, многих это зрелище раздражает, - кивнул я. - Несмотря на то, что они абсолютно не опасны.
- Речь не об опасности… - Кречмер засунул разряженный пистолет за ремень, досадливо махнул ладонью, разгоняя дым. Мне показалось, или выражение его глаз на мгновенье изменилось? Может быть, именно в это мгновение в них и мелькнуло его отношение к тоттмейстерам - истинное, не спрятанное за непроницаемой маской обер-полицмейстера. Но чувства Антона Кречмера истолковать было еще сложнее, чем выявить. - Вы нашли там что-то, Курт?
- Ничего. Есть кое-что, что я установил, просто войдя в контакт, но не думаю, что это окажет помощь следствию. Возраст - тридцать два года, здоровье до смерти достаточно приличное… Печень увеличена, вероятно, была невоздержанна при жизни, но на серьезную проблему это не похоже. Легкие чисты - не курила. Небольшие проблемы по… э-э-э-э… женской части, но с этим обратитесь к специалисту, я только тоттмейстер. Что еще… Смерть наступила от проникающего слепого поражения грудной клетки заточенным предметом.
- Нож? - быстро спросил он.
- Не знаю. Может, и нож. Тут нужен врач, я лишь вижу путь, которым она пришла к смерти.
Пару мгновений я колебался: оборот "путь, которым она пришла к смерти" показался мне неупотребительным в беседе с человеком не из Ордена, но Кречмер, вроде бы, ничего не заметил, и я продолжил:
- Смерть наступила практически мгновенно. Секунд пять-шесть, я думаю - и уже в бессознательном состоянии.
- Значит, голову разбили уже после этого?
- Конечно. Не знаю, когда именно, но сердце ее в тот момент уже не билось. Необычный способ сводить счеты с жертвой.
- Бывает иногда… - немного рассеянно сказал Кречмер. - Здесь явно действовал человек опьяненный - кровью, алкоголем или же безумием. Даже дилетанту не требуется стольких ударов, чтобы убить человека. Впрочем, это уже работа нашего ведомства. Она успела увидеть убийцу?
- Не знаю. Я не смог получить ее память, мозг пострадал слишком сильно. Я могу читать только э-э-э… ее тело. Эмоции, воспоминания, ощущения - все уничтожено. Я даже поднять ее толком не мог, как вы имели удовольствие видеть.
- Говорить она уже не могла, но, может быть, вы успели что-то почувствовать?.. - Кречмер требовательно посмотрел мне в глаза. Взгляд у него был тяжелый, резкий - особенно в такие минуты.
Я лишь развел руками: