Креативный класс пал под ударами новой опричнины. Оставив позади пылающую Москву, караван работорговцев спустился в Низовые земли, чтобы навести порядок на Руси. Много ещё городов требует заботы, внимания и оздоровительной зачистки. С порядком при неофеодализме 2334-го года возникают проблемы. Мир благополучия работоргового рая готов рухнуть. Кто может подавить гордыню непокорных и несогласных?
Как при Иване Грозном, Новгород снова встал на пути Москвы. Одержимые не пройдут! Приказ светлейшего князя Святой Руси будет выполнен любой ценой.
Содержание:
Глава первая, - в которой работорговый караван движется по маршруту, лицезрит буйство боевых хомячков Нахального и вступает в пределы Владимира 1
Глава вторая, - в которой дует ветер северный и творится зла немерено 4
Глава третья, - в которой свободолюбивая интеллигенция испытывает недовольство властью, а власть пасует перед единодушным порывом несогласных горожан сплотиться, и всё заканчивается не так хорошо, как хотелось бы 6
Глава четвёртая, - в которой командира Щавеля обсуждают каждый на свой лад, а Михан определяется и получает наставление 10
Глава пятая, - в которой к Щавелю на приём являются просители и главный из них ведёт мутные базары 12
Глава шестая, - в которой выскопоставленный раб сетует на тяготы оков, а шаман Мотвил получает целительное средство 14
Глава седьмая, - в которой чёрные телеги и фургон с надписью "Хлеб" увозят представителей образованного класса в застенки 15
Глава восьмая, - в которой Щавель хлебнул горя арестантского, а Жёлудь и Михан болтают как старые друзья 17
Глава девятая, - в которой Щавель умирает, шаман Мотвил обретает силу и власть, дружину приводят в боевую готовность и Жёлудь приносит себя в жертву 19
Глава десятая, - в которой Князев идёт в Политех, вещества ставят Щавеля на ноги, а Михан сознаёт своё место 22
Глава одиннадцатая, - в которой Щавель идёт в баню и, по обыкновению, всё заканчивается дико и страшно 26
Глава двенадцатая, - в которой караван оставляет Святую Русь и Владимир вздыхает привольно, а шаман Мотвил даёт ратникам урок истории с географией, источая идеологический яд 28
Глава тринадцатая, - в которой караван вступает в Великий Муром 29
Глава четырнадцатая, - в которой наступает суббота, рыночный день в работорговом раю, и по всей Руси Великой начинается эпоха потрясений 30
Глава пятнадцатая, - в которой Щавель отжигает в "Жанжаке", а Жёлудь испытывает на себе очарование столицы потреблятства 31
Глава шестнадцатая, - в которой господа с активной жизненной позицией осуществляют гражданский арест 37
Глава семнадцатая, - в которой Щавель соглашается исполнить особое поручение, получает тайное предписание, напарника и жетон с прорезью 38
Глава восемнадцатая, - в которой Михан получает погоняло, Филипп идёт в театр, а Щавель и Жёлудь в цирк 42
Глава девятнадцатая, - в которой цирк зажигает огни, особая оперативная группа идёт по следу и весь честной народ натыкается на козни пролетариев 44
Глава двадцатая, - в которой раскрывается тема мести рабов и пролетариев, а Жёлудь проявляет характер 47
Глава двадцать первая, - в которой Щавель и Альберт Калужский заключают клятву на соли, Ерофей Пандорин идёт в Информационный центр, а революция съедает своих детей 49
Глава двадцать вторая, - в которой Драматический театр зажигает по полной, а шлюхи совсем не то, чем они кажутся 53
Глава двадцать третья, - в которой богатырские руки пролетариата вздымают молот народной борьбы, а Ктулху в натуре wgah'nagl fhtagn! 61
Глава двадцать четвёртая, - в которой наступает неделя траура, сопровождаемая балами и фейерверками 65
Глава двадцать пятая, - в которой ВНЕЗАПНО Пролетарий Умственного Труда Идёт На… 68
Глава двадцать шестая, - в которой князь Пышкин проводит совещание за совещанием, в Великом Муроме творится великий произвол, а командир Щавель выслушивает различные откровения и соглашается выполнить рискованное поручение к обоюдной выгоде сторон 69
Глава двадцать седьмая, - в которой Ерофей Пандорин накрывает обитель кровососа, бард Филипп исполняет балладу, а Щавель предстаёт глашатаем Закона 72
Глава двадцать восьмая, - в которой Пандорин зрит в корень, а вожди обращаются с мобилизующим призывом, и у каждого своя правда 74
Глава двадцать девятая, - в которой жруны "Жанжака" вопрошают, что же будет с Родиной и с нами, а Павел Вагин мечет ихор 77
Глава тридцатая, - в которой блистательность бала-маскарада облагораживается разъяснением сути игры, также присутствуют пиры, красавицы, дуэль и моральный выбор, а под занавес появляется хан Беркем 78
Приложение 81
Юрий Гаврюченков
Чёрный пролетарий
В то время как для других развитие революции было равносильно укреплению демократии, для Ленина ближайшая перспектива вела прямиком в Петропавловскую крепость.
Лев Троцкий. "История Русской Революции"
Глава первая,
в которой работорговый караван движется по маршруту, лицезрит буйство боевых хомячков Нахального и вступает в пределы Владимира
- Отступать некуда, - командир Щавель выпрямился в седле. - Позади Москва. Соваться туда, - он набрал в грудь воздуха, - можно только по большой нужде. Наше дело правое. Наводим порядок и ловим рабов. Приказ светлейшего князя, - он пристальным взором скользнул по строю конных ратников, - для нас свят. Исполним долг!
- Слава России! - гаркнули семьдесят княжеских дружинников.
Было утро. Раболовецкий караван выстроился в походную колонну у ворот постоялого двора возле Хрястово. Позади осталось семь дней и двести с лишним вёрст от Дмитрова. Щавель уводил своё войско по Большому кольцу, оставляя бурлящий котёл войны далеко в стороне. Москва горела. Едва ударный отряд новгородского ОМОН поразил Орден Ленина, на его территорию напали соседи, стремясь урвать кусок побольше, и между ними началась грызня. Дорога была полна беженцев. Они рассказывали ужасные истории о бесчинствах мутантов, мародёров, карателей, сталкеров, манагеров и их приспешников. Добрые люди проявили себя так, будто услышали зов Ктулху, и простым людям не осталось среди них места. Спасая себя и близких, они ринулись прочь из города, бросив нажитое непосильным трудом и унося самое ценное. Москву снова прорвало. Так случалось после Большого Пиндеца, случалось и до него, и по воле рока будет случаться впредь. Сегодня караван выходил на загаженный бесприютными странниками Муромский тракт и многих ратников от вида обездоленных москвичей с души воротило.
Из Внутримкадья хлынули эмигранты и потекли в неприветливое и таинственное Замкадье. Они тащили стариков, женщин и детей, друзей, остро необходимых для улучшения эффективности тайм-менеджеров, поучающих за хорошую кормёжку коучей, а также начальство и бухгалтерию. Телеги, ручные тачки и просто беженцы с узлами на спине запрудили тракт. Шли на восток, в хлебные области Великой Руси, надеясь приткнуться в Муроме и просто из привычки жить в большом городе. Беженцы несли серебро и золото. Расплачивались наличкой. Меняли вещи на еду пока что немногие. Это было вопросом времени, как продажа детей в рабство. Проклятие Жёлудя, что Россия богатствами Москвы прирастать будет, начинало сбываться. Росла дорожная проституция: за кусок хлеба, за миску каши, за ночлег. Москвичам никто не отказывал в унижении, но и поощрениями не баловал.
От Москвы до Великого Мурома через Владимир триста пятьдесят вёрст. Недели две-три пешком вполне посильно летом, даже если негде приткнуться. Это давало надежду. Люди шли и, что характерно, доходили - от голода, подхваченных в пути болезней и просто от большой нужды. Их раздутые трупы смердели на полях вдоль дороги.
Возле деревень, откуда не гоняли, вырастали ночлежбища. Становился неподалёку от источника воды один москвич, к нему пристраивался другой со своими домашними. Глядишь, подтянулась целая семья, а то и весь рабочий коллектив. Вместе не так боязно темноты, чудовищ и местных. К ночи у околицы уже собирался табор. Костры, шум, гам, детишки бегают, бабы стряпают, в кустах петуха пользуют, бренчит гитара, порочная спутница барда. Вспыхивает и враз утихает драка, зачинщика бьют по-офисному, всей толпой, девки визжат, - веселье! Старики уму-разуму научают молодёжь: как воровать, как убивать сподручнее, по каким признакам выявлять лидера, куда раскидывать рамсы с быдлом. Крепнет связь поколений. Происходит уникальный обмен опытом. В столпотворении, содоме и гоморре лагеря беженцев сходятся горожане, которые в Москве не встретились бы ни в жисть. Их знания в совокупности порождают в буйных головах деструктивный коктейль. Странствия здорово учат, особенно, молодых.
В Великий Муром они нагрянут подготовленными.
* * *
Жёлудь ехал во главе колонны, то позади отца, то выдвигаясь вперёд в боевое охранение.
После возвращения из цитадели Ордена Ленина ратники то и дело стали звать парня в свой круг - чифирнуть, поговорить. Дружинники, не участвовавшие в спецоперации, поглядывали на молодого лучника с почтением, должно быть, наслушались от товарищей. Жёлудя признали своим.
Дневки были нередки, ибо погоды стояли ненастные. Ледяной дождь загонял караван под крышу. Там в часы вынужденного отдыха проявил себя купленный Щавелем грамотный раб. За миску козырного хрючева, а иногда просто так, он травил забористые истории. Обозники привыкли ещё по засидке в Дмитрове собираться возле него погреть уши. Теперь подтянулись дружинники. Раб оказался сказочником, и аудитория его всё росла. Глядя на его успехи, Филипп возревновал и как мог чаще услаждал слух ратников пением. Однако в отряде нашлось немало поклонников художественной прозы. Бард терял популярность. Сознавая непродуктивность открытого противостояния, Филипп намерился выяснить секрет его успеха и стал подкатывать к рабу с разговорами о литературе.
Накануне вечером Щавель застал их на конюшне в загоне для рабов. За денником была отгородка с прикрученными к стене кольцами, оттуда доносились возня, гомон, смех. Тускло светила жировая плошка, рабы играли в камень-ножницы-бумагу. Живой товар скрашивал будни в ожидании, когда его доставят на торг и разберут по хозяевам. Неслышно ступая, Щавель остановился возле загона и замер неприметным. Когда было нужно, старый лучник мог подкрасться к кому угодно. Учёный раб, пристёгнутый в конце цепи, примостился на охапке сена возле мочевого стока, через который навозная жижа утекала из конюшни. Напротив на корточках сидел бард Филипп, потчевал невольника нажористыми остатками ужина и выяснял секреты ремесла.
- Гомер Борхес утверждал, - наставительно пробубнил раб, выбирая из плошки корм жадными крючковатыми пальцами, стараясь не оглядываться на остальных невольников, и торопливо засовывал еду в рот, спуская гущу по бороде. - В литературе существуют четыре основных сюжета.
- Гомер Симпсон, - поправил Филипп.
- Борхес.
- Симпсон!
- Гомер, - примирительно отступил на золотую середину невольник. - Так вот, гомеровские истории. Он учил, что историй всего четыре. То есть, что бы мы ни рассказывали, мы излагаем одну из них или две-три в связке. Самая старая история - об осаждённой крепости. Её штурмуют и для пущей драмы врываются внутрь, а потом защитники могут отбить врага, но могут и погибнуть. Я утверждаю, что этот сюжет связан с завоеванием женщины. Там тоже есть осада, сопротивление, особенно, когда парень к девушке клеится. Потом она либо даёт, либо нет.
- Оно так, - кивнул Филипп. - Дело основное, потому и сюжет самый древний.
- Другая история о поиске. Герой что-то ищет и долго не может найти. Обычно, из-за этого он отправляется в путешествие. С ним случаются разные приключения, он видит экзотические страны и знакомится с интересными людьми. Как думаешь, почему она вторая самая старая?
- Поисковый инстинкт?
- Бинго! - воскликнул раб, должно быть, призывая в свидетели некоего бога, чтобы похвалиться перед ним сметливостью своего ученика.
- Третий гомеровский сюжет, связанный со вторым, есть история о возвращении домой. Герой возвращается из дальних странствий и застаёт свой дом в осаде или разграбленным. Или это описание путешествия, приправленное тоской по дому, которого герой может и не достичь.
Сказав это, раб надолго замолчал.
- А четвёртый? - алчно вопросил Филипп. - Ты говорил, есть четыре сюжета.
Раб продолжал молчать.
- Ах, да, - спохватился бард, вытащил из-за пазухи свёрток, развернул тряпицу, поднёс к самому носу раба кусок сала.
Учёный невольник принял подношение обеими руками, обнюхал сало, покосился на отвлёкшегося от игры соседа, подмигнул. Мужик неотрывно смотрел на еду, сглотнул, неохотно кивнул. Грамотей замотал тряпицу, убрал жирный кус до поры, до времени.
- Классических сюжетов четыре, как ножек у стола, - продолжил он, когда сделка состоялась. - Четвёртый - о гибели бога. Есть бог, бессмертный и могущественный, но не всемогущий и не всеведущий, типа Ленина, Гэндальфа, Христа. По каким-то причинам, например, из-за козней врагов или самопожертвования, он гибнет. Но он бог и будет жить вечно, поэтому обязательно воскреснет, получив за подвиг всенародное признание, лэвэл ап или ещё какой бонус, а то и всё вместе.
- Возрождающийся бог как вынырнувший из пучины басурманской реки Чапаев!
- Возможна история героя, который становится богом, - согласился раб. - Когда он умирает, он ещё не ведает о своём бессмертии и ведёт себя как человек, то есть боится и терзается. Зато, воскреснув, осознаёт, что вечен и может впасть в беспредел. Эта история любима быдлом, ибо вселяет иллюзию надежды на улучшение жизни в будущем, на светлые перспективы, ради которых они сейчас влачат жалкое существование и готовы прозябать вечно.
- Шведы поклоняются Одину, Тору и другим покровителям, но они не боги. Они смертны и погибнут в Рагнарёк, когда из морской пучины вынырнет проснувшийся Ктулху и зохавает их всех. Но вот Иисус будет жить вечно, потому что он бог. И Ленин будет жить, и кое-кто из поражённых радиацией манагеров.
- Прошаренных и динамичных, типа Бандуриной.
- Слышал о ней. Похоже, её ничем не истребить, - кивнул раб. - Бандурину смогли погрузить в сон как Ктулху, но потом её кто-то разбудил, как когда-то разбудили Герцена. И теперь в Москве настал Рагнарёк местного значения.
Бард набрал в грудь воздуха, то ли собираясь покаяться, то ли похвастаться своей причастностью к пробуждению Даздрапермы Бандуриной, но тут Щавель выступил из темноты и вошёл в загон к рабам, прервав сеанс разоблачения.
- Ступай, - прогнал он барда.
Не успевший ляпнуть лишку, Филипп захлопнул пасть и умёлся. Рабы притихли. Расселись вдоль стены, опустили глаза. Щавель стоял недвижно, рассматривал грамотея как диковинное насекомое, а тот на всякий случай тоже потупился. Обозники рассказывали о командире жуткие вещи.
Заслышав тишину, из пустого денника выскочил дежурный раболов.
- Отопри этого, - кинул Щавель.
Обозник достал ключи, открыл замочек на конце цепи, продёрнутой через кольцо в ошейнике учёного раба.
- Иди за мной, - приказал Щавель.
За воротами конюшни сгустились сиреневые сумерки. На крыльце постоялого двора кучковались ратники, багровели огоньки самокруток, доносился ржач.
- Вы с Филиппом о чём сейчас говорили? - слушая спор высокоучёных людей, Щавель только головой качал, признавая их обширную и столь же бесполезную мудрость.
- Консультировал его по основам литературного мастерства, - бесхитростно и с развязной эльфийской небрежностью выдал раб. - Филипп интересовался базовыми сюжетами, я выдал ему борхесовскую четвёрку гомеровской классики. На ней основные сюжеты не исчерпываются, но начинающему автору хватит пищи для размышлений. Хорошо, если продвинется дальше, а то многие на первом шаге и застревают, принимая шутку Борхеса за аксиому и следуя этим четырём сюжетам всю оставшуюся жизнь.
- Ты откуда такой умный?
- Из Курска, господин, - учтиво ответил раб.
- Ты какой-то не очень курский. У тебя, что, греки были в роду?
- Дед по материнской линии.
- Откуда ты родом?
- Из Донецка.
Щавель понял, что его обманули. "Курские не бегают!" - решительное заявление Карпа заставило купить грамотного раба с юга, по определению склонного к побегу. Опытный работорговец нагрел его как юнца.
- Почему ты сказал, что из Курска? - с ледяным смирением поинтересовался командир.
- Я там долго жил и работал. Меня там продали, - пожал плечами невольник.
- Что умеешь делать? Счёт знаешь? Хозяйство можешь вести?
- Хозяйство вести не приходилось. Я знаю четыре арифметических действия, но счетовод из меня никакой.
- Чем же ты занимался в Курске?
- Литературой. Писал книги о приключениях и интригах для развлечения публики. Людям нравилось. Мой бренд был прославлен у оптовиков, но потом издатель умер, и дело встало. Наследники продали весь наш творческий коллектив в караван, направляющийся в Рыбинск, но по дороге меня перекупил Карп.
Щавель ощутил острое разочарование.
- Ты животное, скотина, бездельник. Годен только книжки писать, - процедил он.
- Я хорошо пишу, господин, - литературный раб поклонился и испросил, согнувшись: - Ты направляешься в культурную столицу всея Руси. Дозволь мне проявить способности. В Курске большой популярностью пользовался мой сериал "Бард-бастард", который прервался в связи со смертью владельца. Я начал новую книгу. Предполагался сборник занимательных историй, которые я рассказываю тут по ходу. Рукописи остались в Курске, но я многое помню и сумею восстановить. Дай мне бумагу, я быстро закончу книгу, и в Великом Муроме ты сумеешь её продать. Там есть издательства и мой бренд хорошо знают.
- Твой что?
- Зарегистрированное торговое имя, которое издатель ставит на книгах. Вот, господин, - не разгибаясь, литературный раб выудил из-за пазухи свёрнутую грамотку, перевязанную тесьмой, протянул Щавелю. - За мной осталось право на него, которое я должен был передать в Рыбинске новому владельцу, но теперь оно твоё.
Щавель распустил тесьму, всмотрелся в текст, но, различив заумь законодательного крючкотворства, не стал портить глаза в темноте.
- Как зовут тебя?
- Дарий Донцов.
- Ты получишь бумагу. Смотри, не подведи. Обманешь, получишь плетей, - Щавель вернул юридический документ рабу, отвёл его на конюшню и бросил дежурному:
- Можно запирать.