Город - в кольце осады войск владетельного Генриха Визе, и помочь осажденным в силах лишь могущественный союзник - Вольф Аскел.
Но чтобы просить Аскела о помощи, кто-то из горожан, рискуя собственной жизнью, должен ВЫБРАТЬСЯ ЗА СТЕНЫ.
И тогда начинает свою игру таинственный юноша, зовущий себя Странником.
ЕДИНСТВЕННЫЙ, кому удается снова и снова совершать НЕВОЗМОЖНОЕ.
Лучший из разведчиков.
Стремительнейший из гонцов.
Бесстрашнейший из воинов.
Странник быстро становится доверенным слугой Вольфа.
Но ПОЧЕМУ юноша СКРЫВАЕТ СВОЕ ИМЯ?
Кто он в действительности?!
КАКИМИ СИЛАМИ ВЛАДЕЕТ?
Содержание:
Странник 1
Авентюра первая. Исход - (зима 1102-1103 гг.) 1
Авентюра вторая. Печать и кольцо - (август - сентябрь 1107 г.) 6
Авентюра третья. Мост - (сентябрь - октябрь 1107 г.) 18
Авентюра четвертая. Костер - (январь - февраль 1108 г.) 32
Истории о колдовстве 46
Ночь правды 46
Дети луны 50
На Масленой неделе, в воскресенье 55
Примечания 58
Наталья Резанова
Дети луны
Странник
Странником в мире ты будешь!
А. Блок. Роза и крест
Авентюра первая. Исход
(зима 1102-1103 гг.)
Всюду беда и утраты,
Что тебя ждет впереди?
А. Блок. Роза и крест
- Странник я! Странник!
Площадь была почти пуста, и вопли громко отдавались среди домов, зависая в сыром прозрачном воздухе. Переходившая площадь девушка остановилась и обернулась. Мимо церкви двое стражников лениво волокли какого-то бродягу, а он вырывался и кричал:
- Странник я! Паломник, а не вор!
Никто его не слушал. Снова пошел слабый снег и скрыл голосящего оборванца, продолжавшего повторять, что он странник, и тащивших его стражников. Девушка плотнее запахнулась в плащ и зашагала дальше. Ей было лет пятнадцать. У нее были рыжие волосы, заплетенные в косу, и отнюдь не характерная для рыжих внешность. У тех обычно округлое молочно-белое лицо, усыпанное веснушками, либо остренькое и вытянутое. У девушки были тонкие, правильные и резкие черты лица и пристальные карие глаза. Высокая, она несколько сутулилась и глядела прямо перед собой. Возле нарядного каменного дома, на воротах которого красовалось изображение двух поднявшихся на дыбы единорогов, смуглый черноволосый юноша небольшого роста седлал коня.
- Здравствуй, Адриана, - сказал он, когда девушка оказалась рядом.
- Здравствуй, Даниэль. Уезжаешь сегодня?
- Да, на службу королю. - Видно было, что его больше волнует сама это новость, чем девушка.
- Ну, дай тебе Бог, - безразлично сказала она и двинулась дальше.
В соседней подворотне стояли две женщины.
- Бедняжка, - сказала одна другой, - сирота, да еще и бесприданница…
Девушка свернула за угол. Там, стиснутый двумя богатыми дворами, стоял маленький серый дом. Адриана пнула ногой незапертую дверь и вошла.
Внутри было ненамного теплее, чем на улице. Дрова давно кончились. Не снимая плаща, Адриана, положив руки на колени, опустилась в кресло возле холодного очага.
Три месяца назад, во время последней вспышки чумы, умерли ее родители. Саму Адриану болезнь почему-то миновала. Отец ее был живописцем, рисовал миниатюры на пергаменте, зарабатывал плохо, но это его мало волновало. Семья жила как лилии полевые, что не жнут и не сеют. Родители Адрианы очень любили друг друга. Это было идеальное супружество. Они умерли в одночасье и до последнего дыхания были влюблены друг в друга, как в день свадьбы. Занятые только собственными чувствами, они никогда не интересовались другими людьми и не обращали на них внимания, в том числе и на свою единственную дочь. В детстве Адриана как должное пронимала равнодушие отца и матери, а затем- равнодушие всех окружающих. Неуклюжая, неловкая, болезненно застенчивая, она не умела сходиться с людьми, подобно большинству обойденных вниманием детей. Сколько она себя помнила, друзей и подруг у нее не было. Смерть родителей поразила ее меньше, чем можно было ожидать. Впрочем, ее жалели - ведь жалость ни к чему не обязывает. Сосед-бургомистр, чьи заказы часто выполнял отец Адрианы, относился к ней благожелательно. С сыном его, с которым она поздоровалась на улице, - он был на четыре года старше Адрианы - ее связывали лишь отношения холодной и также ни к чему не обязывающей вежливости. Больше, пожалуй, она в последнее время ни с кем не разговаривала. В маленьком Книзе, где почти все знали друг друга, она была бесконечно одинока. И после долгих часов бесцельных скитаний по городу с еще большей силой ощущала свое одиночество. Глядя в затянутое бычьим пузырем окно, она думала о своей жизни. Пока она жила, продавая кое-какие старые вещи. Скоро в доме останутся одни голые стены. Как существовать дальше, она не знала. Прокормиться каким-нибудь ремеслом? Всегда у нее все ломалось или рвалось. "Что у тебя за руки!" - сердясь, кричала мать, и она в испуге роняла шитье или тарелку. Она прочитала все книги, какие есть в доме, у бургомистра и у другого постоянного заказчика отца - настоятеля собора Святой Маргариты, многие из них знала наизусть, но кому это нужно? Вот если бы она родилась мужчиной… да и тогда вряд ли пригодилось бы. К чему ученость, когда все кругом воюют? Замуж при такой бедности ее никто не возьмет, да она и не хотела замуж. Разве что продать дом и податься в служанки… и унизиться перед всем городом? Нет уж, лучше так… существовать бесцельно, никчемно, забившись в собственную конуру, и каждый день думать только о том, как бы протянуть дальше.
Она сидела, зимние сумерки заполняли комнату, а она все не двигалась, словно переполнявшая душу тупая тоска приковала ее к месту.
"Сколько это может продолжаться? - думала Адриана. - Должно быть, до самой смерти".
Это было во вторник после Крещения. А еще через две недели комтур Визе осадил Книз.
Бургомистр Николас Арнсбат продолжал сидеть в ратуше, хотя была глубокая ночь. Он уже привык спать урывками, а после нынешнего совещания городских старшин спать и вовсе не хотелось. Разговор шел уже о том, чтобы сдать город. Осада продолжалась сорок два дня. До сих пор все атаки осаждающих были отбиты, но прошлым утром, во время последнего штурма на стене был убит Гибер, командовавший городским ополчением. От самого ополчения тоже оставалась едва половина. И все же Арнсбат был против сдачи. Он слишком много слышал о Генрихе Визе, и о том, что орден Святого Маврикия делает с жителями захваченных городов.
"Проклятая война! Да, династия Кнерингов создала величие страны, но она же ее и погубила, разрушив собственное строение. Вот уже двадцать лет прежде единое королевство разорвано на многочисленные лоскуты, и все бароны, князья, маркграфы только и думают, как бы отхватить от соседнего лоскута. Теперь и орден озабочен расширением своих земель. Рыцари, в бога мать! Нет чтобы с неверными сражаться - полезли сюда. До сих пор все эти невзгоды нас миновали, мы - город небольшой, небогатый, исправно платили подати, кому следовало, - и вот, докатилось и до нас.
А ведь нам не выстоять. Кладовые пусты. Хорошо, что сейчас зима и нет недостатка в воде, но голод нас доконает. Есть сведения, что Визе послал за осадными машинами. А стены Книза не чета даже вильманским. Весна не за горами. Лед на реке начнет таять, и они полезут в драку. А кому защищать город? Раненым? Женщинам? Нет, своими силами город не удержать. Итак, остается последняя надежда - Аскел… не за горами… если он уже перевалил через горы… Известия о нем были получены больше двух месяцев назад, когда об осаде и речи не было. А через горы зимой… и подумать страшно… ну, он мог просто повернуть назад. Но даже если он уже по эту сторону, он может не знать о том, что творится в Книзе. А если и знает… придет ли?"
Бургомистр припомнил все, что знал о Вельфе Аскеле. Отец его, Георг, выдвинулся из простых латников, получил феод где-то рядом со Сламбедом. А у этого чуть ли не войско свое. Пожалуй, что самый молодой из королевских полководцев, лет двадцать пять, но на службе с детства, поднаторел… Вельф дважды приезжал в Книз, они с бургомистром дружны, можно сказать, однако причина ли это, чтобы двинуть солдат против ордена? Ведь никаких союзов не заключалось, договоров не подписывалось… кто знал? "Купец, купец, только о торговле и думал! И все же надежда есть надежда. Послать бы человека к нему… а кого пошлешь? На стенах каждые руки на счету, всякий, кто в силах держать оружие, - держи! А ведь слабосильного не пошлешь. Смелого, конечно, так сейчас все с голодухи стали смелые, но в первую очередь ловкого… и преданного городу… и неприметного, чтобы мог пробраться сквозь орденский лагерь… а еще лучше - ангела, чтоб на крыльях перелетел! К утру нужно все решить. Иначе будет поздно. А сейчас…"
Было за полночь. После смерти Гибера Арнсбат принял на себя его обязанности, и теперь самое время идти к укреплениям. Проверить посты. И не дай бог ночной штурм, как уже случалось. Зима-то какая никчемная, ни тепла, ни холода настоящего…
Он шел по темному городу и думал: хорошо или плохо, что Даниэль сейчас далеко отсюда? Быть может, мы все погибнем, а он останется… Хорошо или плохо? Хорошо или плохо? В караульной башне не спал один Хайнц, остальные растянулись на лавках и на полу. В очаге трещало несколько поленьев. Было тепло, и стоял смрад немытых тел, слышались стоны и храп.
- Как?
- Тихо, - сказал Хайнц.
- А люди?
- Ничего. Отдрыхнутся - лучше воевать будут.
"Послать его?" - размышлял Арнсбат, глядя в лицо старого солдата, где морщины мешались со шрамами.
- Кому надо - тот не спит, - продолжал Хайнц. - На стенах тоже многие ночуют… городские.
- Я взгляну. - Арнсбат поднялся по крутой лестнице наверх, подошел к бойнице. На том берегу горело несколько костров. И все… Внезапно он споткнулся, на что-то наступил. Шатнулся в сторону. Рядом, в нише стены, зашевелился какой-то ворох тряпья, что-то забормотали и из-под рогожи высунулось человеческое лицо, завешенное прядями спутанных волос, казавшихся во мраке угольно-черными. Арнсбат нагнулся, пригляделся.
- Адри…
- Это вы… А я уж подумала - на приступ лезут.
Он усмехнулся, припоминая.
- Давно я тебя не видел… А ведь соседи, дома ря дом стоят…
- А я теперь там не бываю…
- Где же ты живешь?
- Здесь…
"Бедная запуганная девчонка, - подумал Арнсбат, - боится одна".
- А здесь что делаешь?
- Воюю…
Она поднялась на ноги, подтянув рогожу на плечи. Как ни было темно, Арнсбат разглядел, что одета она черт-те во что: в какую-то рваную мужскую рубаху с прожженными по краям рукавами, юбка из дерюги, ноги обмотаны тряпками.
- Что это с тобой?
- Платье и плащ совсем обгорели… когда пожар тушила на Северных воротах.
- И как же ты воюешь?
- Как все… не сидеть же.
- Сколько тебе лет, Адри?
- Будет шестнадцать.
- А если убьют - не страшно?
- Если сразу - чего же тут страшного? А город жалко - люди… дети маленькие…
- Славная девка, боевая девка, - сказал Хайнц, по дошедший сзади, - тоже, видимо, проверял посты. - К оружию привыкла.
Бургомистр разглядывал Адриану. Она была ниже его на полголовы. Странная мысль…
Адриана тоже смотрела на бургомистра. "Здорово сдал, - думала она. - Постарел… а ведь видный был мужчина. Чего это он?"
- Вот что, - сказал Арнсбат. - Пошли-ка вниз. Нужно поговорить. И ты тоже, Хайнц.
Они вернулись в башню. Арнсбат, однако, не дошел до зала, толкнул дверь в пустую кладовую. Пошарил, нашел где-то огарок свечи. Ударил кресалом по кремню, зажег, налепил свечку на место выбитого кирпича.
- До рассвета еще далеко, - пробормотал он. - Теперь так. Ты, брат, принеси какой ни на есть одежды с убитых. Поплоше, но не самую рвань. И поищи канат потолще и подлиннее. А ты останься.
Он сел на пыльную скамью. Адриана продолжала стоять. Теперь только Арнсбат заметил, что за веревку, поддерживающую ее лохмотья, заткнут тесак.
Арнсбат решил не тянуть.
- Мне нужен человек - послать к Аскелу.
- Что я должна сделать? - спросила она.
- Конечно, жалко… я ведь тебя с младенчества помню… Девчонку, может быть, на смерть… Ты вот го ворила - если сразу. А если не сразу? Есть много вещей хуже смерти…
- Я знаю.
- Молчи и слушай. Раз ты давно на стенах, должна понимать, как нужна нам помощь. Вельф Аскел, если горы перешел, днях в четырех отсюда. За Вильманом. Если через десять дней не вернешься…
- А если он мне не поверит, что я от вас?
- Написал бы я письмо, да опасно - вдруг попа дешься? Они там, в ордене, грамотные…
- У вас есть какая-нибудь вещь, которую он знает?
- Погоди…
Вошел Хайнц.
- На, бери это барахло…
- Слушай, Адри, переоденешься в мужское - так лучше, сама знаешь. Вокруг лагеря много бродяг ошивается…
- Понятно. - Она взяла одежду в охапку, отошла в темный угол. - Хайнц, где ей лучше спуститься?
Тот прикинул.
- Между караульной и Восточными воротами.
- Ладно, жди нас там. Веревку не забыл?
Адриана снова вышла на свет. Рубаху оставила свою, поверх - ветхая куртка, холщовые штаны, на ногах - опорки, войлочная шапчонка засунута за ремень.
- Ага, - она вытащила нож, намотала волосы на кулак и обрезала их. - Все равно свалялись. - Бросила волосы на пол.
- Так. Нашел я. Вот ладанка с мощами святого Элигия, освященная папой. - Он расстегнул кафтан, достал серебряный образок на тонкой цепочке. - Он ее видел - похвастался я раз на пиру в ратуше… Спрячь хорошенько…
Ему совсем не хотелось выходить наружу, в холодную тьму.
- Да… был бы Даниэль здесь, послал бы его. Но он уехал. Что же делать - дело невеселое.
- Дуракам всегда весело, - ответила она. Арнсбат снова взглянул на нее. Неужели одежда так меняет человека? Черт возьми… Но у нее и голос изменился… и взгляд… даже ростом она выше. Нет, с недосыпу мерещится.
- Идем, - сказал он. Стоя рядом с Хайнцем, за креплявшим веревку, Арнсбат давал ей последние на ставления.
- Десять дней - это крайний срок, а обернешься раньше - на шестые сутки от этих будем ждать тебя ка ждую ночь, я и он. Место запоминай.
- Готово, - сказал Хайнц.
Николас Арнсбат вздохнул.
- Ну, с Богом, - и перекрестил посланницу.
- На, возьми, - Хайнц протянул Адриане два сухаря, - больше нет. - Добавил, пока она прятала сухари за пазуху: - Как спустишься вниз, - коли никого нет, дернешь три раза. Тогда подыму веревку.
Адриана обернулась к ним, видимо, что-то хотела сказать, но передумала, полезла в бойницу.
- С Богом, с Богом, - повторил Арнсбат. Скрипнула натянувшаяся веревка, и голова Адрианы исчезла в тени.
Вначале был слышен шорох упирающихся в стену ног, потом стих.
- Лазить-то она умеет или нет, так и не спросил я ее, - заметил Хайнц.
Арнсбат высунулся наружу.
- Ничего не видать.
- Может, напрасно ты это затеял? Нашли бы парня… - он осекся. - Дернули. Три раза.
- Слава Богу. - Арнсбат прислонился к стене.
- Тащи.
- Погоди. Послушаем, как пройдет.
Выпустив веревку, Адриана вытерла ободранные в кровь руки об одежду и прислушалась. Было тихо. Снег в тени ворот казался черным. Только бы через реку перебраться, а там как-нибудь… Сделала шаг, другой. Побежала и скоро оказалась у границ тени. Там, впереди, река, за ней - орденский лагерь… Она вновь побежала, пригнувшись. Хорошо, что луны нет. Вот и костры видны на той стороне. Вряд ли ее можно было разглядеть, до реки шагов тридцать, все же Адриана опустилась на снег и дальше двинулась ползком. Днем мело, и она подумала, что может наткнуться на припорошенные снегом неубранные трупы, но это мысль была мимолетной. Сухие прибрежные камыши торчали из сугробов. На обрыве она замерла. В задумчивости набрала снег в горсти и стала сжимать, хотя это причиняло режущую боль ободранным ладоням. Перед ней темнела замерзшая река. Здесь, на льду Гая, в мирные зимы с визгом носились городские дети, толкали друг друга, упавшие проезжали на собственном заду и сбивали с ног тех, кто не успевал отскочить, она же смотрела на них со стены, по застенчивости и нелюдимости не смея принять участие в общем веселье. Сама она подойти не решалась, а другие никогда ее не звали… и уж так получилось, что ее нога никогда не касалась затвердевшей поверхности реки. Все-таки как же перебраться? Потому что перебраться - это самое важное. А после - ровная земля под ногами, потихонечку, полегонечку… Она откусила от пахнувшего кровью снежка и поползла вниз, к реке. У кромки льда встала на ноги. Бежать было скользко, но она ни разу не упала.
Первые шаги на том, вожделенном берегу она сделала на четвереньках. А там, почти сразу, - костры. Поднимаясь, она вздрогнула. Прикусила губу. Бояться еще! Вон хворост навален, за ним можно встать на ноги и - спокойно, не бежать, не дергаться, так только и можно пройти, не привлекая внимания. Глаза ее искали часового - и не находили.
Запах нечистот ударил в ноздри. Снег был весь загажен. У костров бродили и валялись солдаты ордена. Окрестные деревни пожгли в самом начале осады, в уцелевших домах разместились командиры, а простым воинам приходилось ночевать на снегу. Впрочем, им было не привыкать. Многие не спали. Глядя на них, Адриана мимолетно подивилась тому, что они с виду ничем не отличимы от горожан. В бою об этом как-то не думалось.
Незамеченной ей удалось пройти довольно далеко в глубь лагеря, как вдруг она услышала шум и крики. Она схватилась за тесак, думая, что обнаружена, но в этот момент несколько человек пронеслись мимо нее к палаткам, за которыми поднялась какая-то возня. Солдаты сбились в кучу, слышалось: "Бей, бей! Так его!" "Драка", - решила Адриана и хотела уже, воспользовавшись суматохой, проскочить через лагерь, однако сзади бежали еще, и ей поневоле пришлось замешаться в толпу.
- Что там? - спросили рядом.
- Конокрада поймали…
Меньше всего Адриана собиралась высовываться, но ее случайно вытолкнули вперед, и она увидела на затоптанном снегу распластанную человеческую фигуру. Кое-кто из сбежавшихся поднимал над головами выхваченные из костра головни, и из тьмы порой выступали освещенные кровавым светом лица.