Содержание:
Книга 3. 1
Глава 1. Урок милосердия 1
Глава 2. Желания 6
Глава 3. Угэрчи 10
Глава 4. Неожиданности 14
Глава 5. Феникс 19
Глава 6. Те, что приходят в ночи 22
Глава 7. Подземелья 25
Глава 8. Господин Ито 30
Глава 9. Три Дракона 34
Глава 10. Заарин Боо 40
Глава 11. Камушек на вершине 44
Глава 12. Круги по воде 48
Глава 13. Фаворитка 54
Глава 13. Битва на плоскогорье Танг 58
Глава 14. Сила притяжения 63
Глава 15 Трон мертвеца. 68
Глава 16. Императрица 72
Эпилог 74
Ольга Владимировна Погодина
Князь Лавин
(Джунгар – 3)
Книга 3.
Он прибыл с горних высот, с неба богов,
Господин бескрайнего неба,
Потомок шести владык, богов-прародителей,
Обладающий троном Ньятри-цэнпо,
Господин страны предков
Явился на лоно земли.
Он пролился на землю, как дождь,
Он подошел к божественной горе Джангдо,
И громадная тяжелая гора ему поклонилась, перед ним склонилась.
И деревья, опережая друг друга, сомкнулись, сошлись вершинами.
И ручьи размыли берега.
Скалы и валуны почтили его,
Журавли приветствовали его, Ньятри-цэнпо.
Он пришел, как господин Тибета, как господин всех под небом.
О цэнпо, чья святость не имеет равной,
Кого приветствуют журавли
И чье деяние – свет!
Тибетский религиозный гимн
Глава 1. Урок милосердия
Осень 1375 года от начала правления императора Кайгэ по куаньлинскому календарю
Месяц Кипарисов
Нойто лежал в темноте, чутко вслушиваясь в дыхание спящих. Кухулен, хулан горных охоритов, приютивший его после того, как мальчик из рода Синих Щук осиротел, дышал последнее время плохо – тяжело, надсадно вздыхая, словно бы задыхаясь во сне. Седая Олэнэ, его жена, случалось, бормотала что-то невнятное и тревожное, будто бы и сейчас продолжала заниматься бесконечными домашними делами. Сумасшедшая всегда спала так тихо, что звук ее дыхания почти полностью растворялся в других звуках. Нойто не любил и боялся ее, эту женщину, которую хулан привел однажды в юрту и усадил в углу, – растрепанную, с остановившимся взглядом, сплетающую сосредоточенными пальцами невидимую нить.
Конечно, теперь он знал, кто она такая, и его неприязнь к ней с тех пор только усиливалась. Это из-за нее, Аю, убили хулана всех охоритов, внука Кухулена. И кто? Родной брат! А потом и убийца нашел свою смерть в несчастливом походе в ледяные горы Ургаха. Как почти все, что пошел за ним тогда. Уж конечно, хулан Хэчу бы не позволил стольким воинам зазря сложить головы! А теперь оба брата умерли, а дурная женщина осталась жить, да еще и Кухулен приютил ее, никчемную. Это несправедливо!
Впрочем, жизнь вообще несправедлива. Те, кто не заслуживают милосердия и снисхождения, получают его почему-то в первую очередь. А те, кто достоин, получают необоснованные и обидные отказы. При этой мысли ноздри Нойто дрогнули, и жгучий вкус недавней обиды заполнил рот. А он-то считал, что старик гордится своим приемным сыном, считает его достойным взять в руки оружие!
Нойто сглотнул горькую слюну. " На полную луну," – сказал вестник угэрчи. На полную луну угэрчи Илуге, военный вождь степных племен, ждет войско охоритов у Трех Драконов. Вчера ранним утром они выехали из становища, длинной цепочкой растянулись вдоль берега реки Шикодан, темно-зеленые, бурные воды которой на глазах превращались в густую, точно похлебка, маслянистую шугу. Нойто провожал воинов взглядом, пока не заболели глаза, а потом поплелся в юрту. Попытки Олэнэ утешить только раздражали, раздражало понимающее хмыканье Кухулена. Однако сидеть, насупившись, в углу скоро наскучило и Нойто отправился на берег реки – якобы осмотреть бредни. Там-то и понял вдруг, ясно и безошибочно: он пойдет все равно. Пусть даже придется идти одному, непрошенному. Пусть охориты после этого не признают его. Он пойдет к самому угэрчи! Этот человек стал ханом в поединке и отказался от ханства, смог пройти в колдовское царство ургашей и вернуться оттуда живым, спустился в подземное царство Эрлика и привел с полей Аргуна Небесного Жеребца. Такой не может не ценить основное качество воина – храбрость!
Чтобы ненароком не передумать, Нойто решил уйти в эту же ночь. И теперь ждал, напряженно вглядываясь в темноту, когда небо в дымовом отверстии слегка посереет. Поздний осенний рассвет застал его уже на ногах. Нойто бесшумно выскользнул из юрты, убедился, что никого не разбудил, подобрал припрятанный с вечера охотничий зимний спальник-ургух. Лук, колчан со стрелами, кресало и трут. Кожаный мешочек с сушеным мясом и мукой. Меч Кухулена, который он так недавно принял в подарок от знаменитого хулана, дрожа от гордости. Губы его на мгновение сжались, – хорошо, что старик нынче решил меч почистить и смазать, да и оставил на видном месте, иначе как было бы без меча? Отмахнувшись от неотвязно грызущего его смутного беспокойства, Нойто быстро приладил пожитки себе на спину и пошел вниз по тропе, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не оглянуться.
Какое-то время в юрте было тихо, даже слишком. Потом Олэнэ заворочалась, приподнялась на локте, откинув назад седую косу. Ее глаза без труда определили по лицу мужа, что он не спит, и давно.
– Ушел он все-таки, – горестно сказала Олэнэ, – Почему не задержал его?
– Удержи снег в горсти, – пожал плечами Кухулен. Его лицо в сером утреннем свете казалось почти таким же темным, как медвежий мех одеял.
– Тогда почему не отпустил со всеми?
– Военный вождь сказал – рано ему еще. Еще месяца не прошло, как посвящение принял. Голову сложить недолго.
– Тогда почему не задержал? – повторила Олэнэ.
– В тепле только молоко быстрее киснет, – буркнул на это Кухулен.
– Э-эх! – Олэнэ махнула рукой, и отвернулась в очагу. Поколдовала над ним, потом обернулась к Аю. Женщина уже сидела на своем обычном месте в углу юрты, ее пальцы мелькали, лицо было сосредоточенным и усталым, как у женщин, занимающихся кропотливым, каждодневным, требующим большого искусства тканьем.
– Пойдем со мной, Аю, – ласково позвала Олэнэ, – Воды принесем, да и посмотрим, не возвращаются ли наши воины с перевала…
Кухулен поморщился. Женщина вскочила, обронив невидимую пряжу. Какое-то время она молча смотрела себе под ноги, словно ища ее там, потом ее лицо вдруг исказилось, слезы очертили на щеках блестящие дорожки. Олэнэ решительно взяла ее за руку и сунула кожаное ведро. Какое-то время Кухулен слышал их удаляющиеся шаги. Потом встал, закашлялся, – да так, что снова пришлось упасть на постель. Снова, уже с трудом, приподнялся.
– Да пребудет с тобой Аргун, сынок, – прошептал он, с явным трудом перебравшись к очагу и наклонив голову над ароматным травяным паром, начавшим подниматься от котелка. – Да будет дорога твоя пряма, рука верна, а смерть легка, как поцелуй девушки…
***
Нойто не составило труда найти след, однако догнать своих воинов шансов не было – где уж пешему догнать конных! По мере того, как тропа все глубже уходила в лес, смыкались над головой темные кроны, гася остатки скудного света, он чувствовал себя все неувереннее. Конечно, ему случалось уже ходить на долгую, иногда длящуюся целый месяц, охоту. Но никогда – одному.
Поневоле он чутче прислушивался в шорохам леса, обводил путаницу сомкнутых ветвей настороженным взглядом, до боли сжимая лук.
– Ничего, – бубнил он себе под нос, упрямо вытаскивая из глубокого уже снега ноющие ноги в снегоступах, – Лесом только три дня идти, потом к озеру Итаган выйду, там степь уже пойдет… Можно было бы и кругом обойти, но ведь не успею. А так – чего мне бояться!
Он встряхивался, гордо задирал подбородок, словно его мог кто-то видеть, и шел. Когда совсем стемнело, Нойто сложил костерок под высоченной елью, стянул шалашом нависающие ветки, как учил его Кухулен, и лег, привалясь спиной к шершавому стволу. Сон этот, конечно, не то что в юрте, где спишь глубоко, спокойно. Нойто то проваливался в зыбкую, чуткую полудрему, то встревоженно приподнимал голову, услышав в глубине леса какой-то шорох. Ему было страшно, так страшно, что не хватало сил даже храбриться – хотелось только, стиснув зубы, переждать эту бесконечную, враждебную, полную обрывков видений ночь. Ему все время мерещился чей-то голодный и жадный взгляд из темноты, казалось, что вокруг на мягких лапах ходит большой зверь. Ноги мерзли, но Нойто не решался лишний раз шевельнуться и мысленно обзывал себя самыми обидными словами, как сопляка и труса. Бояться в это время года в лесу можно только волков, да еще, может, не нашедшего берлогу медведя. Волков он издалека услышит и сможет укрыться на дереве. А медведя встретить – это еще умудриться надо, осень была богата на плоды, медведи, кроме,может, самых больных, жиру нагулять должны были. Нойто трясся от холода в своем меховом спальнике, повторял про себя эти мысли, словно заклинание, и ждал рассвета.
Рассвет пришел таким же мутным и пасмурным. Под утро зарядил мелкий снежок, неслышно падая между ветвями и оседая на них серебристой пылью. Нойто встал, наконец, разминая затекшее тело. Ужасно хотелось спать, глаза покраснели, голова стала какой-то смурной и ватной. Он без всякого удовольствия пожевал сушеного мяса из своего скудного запаса, скатал ургух и зашагал вперед, уговаривая сам себя, что так быстрее согреется.
Ближе к полудню сквозь мутную пелену облаков проглянуло солнце, утратившее уже все остатки тепла и только сделавшее мир вокруг посветлее. Нойто начал уставать, и понимал, что это никуда не годится. Ему доводилось ходить этой тропой летом, когда ждали ургашей и племя уходило к озеру Итаган. Тогда тоже торопились, но шли не по снегу, а по земле, и с ними были женщины, дети… По его прикидкам, на приметный распадок, знаменовавший половину пути, он должен был выйти уже давно. Перспектива провести в лесу лишнюю ночь заставляла Нойто не жалеть себя и шагать изо всех сил, стараясь направлять снегоступы в колеи свежих следов, чтобы меньше проваливаться.
К распадку он, к своему облегчению, вышел до темноты, нашел следы старого летнего лагеря, полузасыпанные снегом. Повеселел, когда темная масса деревьев перестала давить на него. Даже неотрывное чувство злого хищного взгляда в спину отступило.
На этот раз он сделал себе стоянку поосновательней. Нарубил жердей, чтобы не лежать на снегу, и застлал их лапником. Развел длинный костер, чтобы обогревать все тело, и отгородиться от внушающей ужас лесной тьмы. Поел.
От того, что лежанка была более удобной, или от горячей пищи, – но спал он в ту ночь более крепко. Проснулся только перед самым рассветом, внезапно, от острого чувства опасности, волной пробежавшего по позвоночнику. Костер почти догорел, темнота, как всегда бывает перед рассветом, была жирной и черной, словно зола. Какое-то время Нойто лежал неподвижно, покрываясь липким потом и судорожно сжимая меч. Ему почудился слабый царапающий шорох в кроне ели, под которой он нашел себе приют. Нойто показалось, что высоко вверху, где черные силуэты ветвей уже чуть проступали на фоне сереющего неба, двинулась плотная тень. На лицо ему упали комья снега с раскачивающейся ветки, и он увидел, как сверкнули зеленым светящиеся глаза.
Рысь! Рысь шла за ним по следу и теперь, дождавшись, когда огонь почти погас, вот-вот прыгнет. Нойто телом почувствовал, как снова дрогнула ветка под тяжестью приготовившегося к прыжку зверя…
Одним быстрым рывком он скатился в снег, к костру. Рысь прыгнула одновременно с ним, лапы с длинными когтями разодрали лапник там, где только что находилось горло. Нойто выставил вперед меч и голой рукой нащупал полупогасшую головню, швырнув ее в хищницу. Рысь, прижав уши, зашипела.
Нойто, уже поднявшись на ноги, пинком разворошил уголья, пятясь, перепрыгнул костер, чтобы оставить его между собой и зверем. Теперь его ноздри улавливали шедший от хищницы острый, мускусный запах. Он поднял вторую головню и кинул ее. Рысь, коротко рявкнув, вспрыгнула на нижнюю ветку и остановилась, сверкая глазами. Теперь, когда он стоял на открытом пространстве, она не могла, прыгнув, достать Нойто, но и он не мог вернуться в свой шалаш, чтобы забрать стрелы и спальник. На какое-то время они застыли, ловя каждое движение друг друга. Обожженную руку дергало резкой, слепящей, пульсирующей болью.
Солнце всходило, и Нойто теперь уже не мог разглядеть хищницу за переплетением ветвей, – это был очень крупный зверь, куда больше тех, что Кухулену случалось добывать охотой. Или это у страха глаза велики? Ему нужно что-то предпринять, и немедленно: без ургуха и стрел идти дальше – верная смерть. И, – обреченно понимал Нойто, – рысь теперь, если он не убьет ее прямо сейчас, пойдет за ним. Одинокий человек вроде него – добыча вполне по силам такому зверю. Он еще раз поворошил костер носком сапога. Осторожно нагнулся, стараясь держаться лицом к хищнице, и начал одну за другой кидать в ее сторону горячие уголья, пожертвовав одной из висящих на поясе рукавиц.
В рысь он, может быть, и не попал, но град горящих и дымных комьев вынудил хищницу вскарабкаться выше по стволу. Нойто со всей возможной быстротой метнулся в свой шалаш, схватил ургух, лук и колчан и выскочил на открытое пространство. Вспомнил, что забыл мешочек с мукой. Выругался, но возвращаться не стал, – угли почти закончились а рысь, не оставляя надежды прикончить добычу, так же быстро спустилась обратно. Нижние раскидистые ветки служили ей отличной защитой. Он вскинул лук и на слух выпустил стрелу. Услышал, как она стукнулась о ствол, еще раз выругался: найти ее теперь невозможно, так он все, что есть, зря израсходует и останется беззащитным… Придется идти, выманивая рысь на открытое пространство. И кто из них станет жертвой, а кто – охотником, знает только Вечно Синее Небо и Хозяйка этих лесов.
Юноша осторожно вытянул из снега снегоступы, – лучшие по эту сторону реки Шикодан, творение Кухулена, – сплетенные из бересты и еловых корней, плотные и гладкие, они легко держали его вес даже в рыхлом снегу. Он плотно и аккуратно привязал их к сапогам, несколько раз проверил: если вдруг снегоступ развяжется в неподходящем месте, это может стоить ему жизни, – на спину нагнувшемуся человеку рысь прыгает не задумываясь. Поправил снаряжение, проверил, легко ли выдернуть стрелу из колчана. Отлил. И двинулся по тропе, стараясь, насколько это вообще возможно в лесу, обходить крупные деревья. Рысь следовала за ним, – Нойто ее слышал. Однако по глубокому снегу она не пойдет, предпочтя передвигаться за ним по деревьям – и гнать, гнать, гнать, поджидая, когда жертва ослабнет и ошибется.
После распадка, он помнил, дорога уже пойдет под уклон, зазубренными извилистыми уступами спускаясь на равнину. Это было хорошо – легче идти. Однако и лес здесь рос гуще, почти смыкаясь вершинами. Нойто слышал позади хруст веток и тяжелые мягкие хлопки осыпающегося снега. Дважды оборачивался и, увидев рысь, пускал стрелу. Один раз снова промахнулся, второй раз вроде бы попал, судя по тому, что рысь хрипло и недоуменно взвыла. Но, видимо, рана оказалась не настолько серьезной – или рысь была слишком голодна: так или иначе, она продолжала идти за ним, иногда практически настигая.
Нойто оказался перед жестоким выбором – либо попытаться подкараулить хищницу и избавиться от нее метким выстрелом – либо избежать третьей ночевки в лесу, сосредоточась на том, чтобы идти максимально быстро. Если до ночи ему удастся выбраться на равнину, рысь вряд ли рискнет покинуть лес и отправится искать себе другую добычу. В конце концов, Нойто выбрал второе решение и теперь со сжимающимся сердцем поглядывал на небо. Хуже всего будет, если он неверно рассчитает время и останется ночью один на один с голодным, раненым, озлобленным хищником. Уснуть – значит погибнуть, и это Нойто понимал хорошо.
К полудню выглянуло солнце, мороз окреп, с гор подул ветер, раскачивающий кроны и мешавший Нойто слышать. Теперь он уже не мог позволить себе часто оборачиваться, чтобы следить за своим противником. Он шел, закусив губу и смахивая пот, заливавший глаза, оседавший на бровях и ресницах белым окоемом. Одна рукавица превратилась в обугленные лохмотья и левая обожженная рука теперь сильно мерзла, ее приходилось отогревать, а когда она отогревалась, возвращалась боль. Иногда боковым зрением он видел осыпающийся с ветвей снег, и в животе на мгновение становилось пусто и противно. Нойто машинально втягивал голову в плечи, ожидая смертоносного прыжка и ускорял шаг. Снегоступы, казалось, с каждым шагом становились все тяжелее.