Раз познакомившись с творчеством Грега Бира, вы никогда уже его не забудете. Звездный путь этого неподражаемого, оригинального автора, выделяющегося даже среди последнего поколения фантастов, буквально усыпан самыми знаменитыми премиями. Повесть "Музыка, звучащая в крови" удостоена "Хьюго" 1984-го и "Небьюлы" 1983-го. "Касательные" - рассказ, завоевавший "Хьюго"-87 и "Небьюлу"-86. "Смертельная схватка" - тоже обладатель премии "Небьюла".
Содержание:
Музыка, звучащая в крови 1
Смертельная схватка 7
Касательные 24
Сестры 27
Чума Шредингера 35
Головы 37
Примечания 62
Грег Бир
Схватка
Музыка, звучащая в крови
В природе существует принцип, который, мне думается, никто до сих пор не подметил… Каждый час рождаются и умирают миллиарды триллионов маленьких живых существ - бактерий, микробов, "микроскопических животных", и жизнь каждого из них не имеет особого значения, разве что в совокупности с множеством других таких же существ, когда их крошечные деяния суммируются и становятся заметны. Они мало что чувствуют. Практически не страдают. И даже смерть сотни миллиардов не может сравниться по своей значимости со смертью одного-единственного человека.
В ряду огромного количества живых существ на Земле от мельчайших микробов до таких крупных созданий, как люди, существует определенное равновесие - примерно так же, как масса собранных вместе ветвей высокого дерева равна массе сучьев, расположенных внизу, а масса дерева равна массе ствола.
Таков по крайней мере принцип. И я думаю, что первым его нарушил Верджил Улэм.
Мы не виделись с ним около двух лет. И его образ, сохранившийся у меня в памяти, лишь весьма отдаленно напоминал загорелого, хорошо одетого джентльмена, что стоял передо мной. За день до этого мы договорились по телефону, что встретимся во время ленча, и теперь разглядывали друг друга, остановившись прямо в дверях кафетерия для сотрудников медицинского центра "Маунт фридом".
- Верджил? - неуверенно спросил я. - Боже, неужели это ты?!
- Рад тебя видеть, Эдвард, - произнес он и крепко пожал мою руку.
За время, прошедшее с нашей последней встречи, он сбросил десять или двенадцать килограммов, а то, что осталось, казалось теперь жестче и сложено было гораздо пропорциональнее. С университетских лет Верджил запомнился мне совсем другим: толстый, рыхлый, лохматый умник с кривыми зубами. Нередко он развлекался тем, что подводил электричество к дверным ручкам или угощал нас пуншем, от которого все потом мочились синим. За годы обучения Верджил почти не встречался с девушками - разве что с Эйлин Термаджент, которая весьма напоминала его внешне.
- Ты выглядишь великолепно, - сказал я. - Провел лето в Кабо-Сан-Лукас?
Мы встали в очередь и выбрали себе закуски.
- Загар, - ответил он, ставя на поднос картонный пакет шоколадного молока, - это результат трех месяцев под ультрафиолетовой лампой. А зубы я выправил вскоре после того, как мы виделись в последний раз. Я тебе все объясню, но только давай найдем место, где к нам не будут прислушиваться.
Я повел его в угол для курильщиков: на шесть столиков таких оказалось только трое.
- Слушай, я серьезно говорю, - сказал я, пока мы переставляли тарелки с подносов на стол. - Ты здорово изменился. И действительно выглядишь очень хорошо.
- На самом деле я так изменился, как тебе и не снилось. - Эту фразу он произнес зловещим тоном, словно актер из фильма ужасов, и карикатурно поднял брови. - Как Гэйл?
- Гэйл в порядке, - сказал я ему, - учит ребятишек в детском саду. Мы поженились год назад.
Верджил перевел взгляд на тарелки - кусок ананаса, домашний сыр, пирог с банановым кремом - и спросил надтреснувшим голосом:
- Ты ничего больше не замечаешь?
- М-м-м, - произнес я, пристально вглядываясь в него.
- Смотри внимательно.
- Я не уверен… Хотя да, ты перестал носить очки. Контактные линзы?
- Нет. Они мне больше просто не нужны.
- И ты стал довольно ярко одеваться. Кто это проявляет о тебе столько заботы? Надеюсь, у нее не только хороший вкус, но и внешность.
- Кандис тут ни при чем, - ответил он. - Просто я устроился на хорошую работу и могу теперь позволить себе пошвырять деньгами. Очевидно, мой вкус в выборе одежды лучше, чем в выборе еды. - На лице его появилась знакомая виноватая улыбка, потом она вдруг сменилась странной ухмылкой. - В любом случае она меня бросила. С работы меня тоже уволили, так что теперь я живу на сбережения.
- Стоп, стоп! - запротестовал я. - Не все сразу. Давай рассказывай по порядку. Ты устроился на работу. Куда?
- В "Генетрон корпорейшн", - сказал он. - Шестнадцать месяцев назад.
- Никогда не слышал.
- Еще услышишь. В следующем месяце они выбрасывают акции на рынок. Им удалось здорово продвинуться вперед с мебами. С медицинскими…
- Я знаю, что такое меб, - перебил его я. - Медицинский биочип.
- Они наконец получили работающие мебы.
- Что? - Теперь настала моя очередь удивленно поднимать брови.
- Микроскопические логические схемы. Их вводят в кровь, они закрепляются, где приказано, и начинают действовать. С одобрения доктора Майкла Бернарда.
Это уже значило немало - Бернард обладал безупречной, научной репутацией. Помимо того, что его имя связывали с крупнейшими открытиями в генной инженерии, он до своего ухода на отдых по крайней мере раз в году вызывал сенсации работами в области практической нейрохирургии. Фотографии на обложках "Тайм", "Мега" и "Роллинг стоун" уже говорят сами за себя.
- Вообще-то это держится в строгом секрете - акции, прорыв в исследованиях, Бернард и все такое. - Он оглянулся по сторонам и, понизив голос, добавил: - Но ты можешь поступать, как тебе вздумается. У меня с этими паразитами больше никаких дел.
Я присвистнул:
- Этак можно здорово разбогатеть, а?
- Если тебе этого хочется. Но все-таки посиди немного со мной, прежде чем бросаться сломя голову к своему биржевому маклеру.
- Конечно.
К сыру и пирогу он даже не притронулся, однако съел ананас и выпил шоколадное молоко.
- Ну рассказывай.
- В медицинском колледже я готовился к исследовательской работе. Биохимия. Кроме того, меня всегда тянуло к компьютерам, так что последние два года учебы я содержал себя тем…
- Что писал матобеспечение для "Вестингхауза".
- Приятно, когда друзья помнят… Короче, именно так я и связался с "Генетроном" - они тогда только начинали, хотя уже располагали сильной финансовой поддержкой и лабораториями на все случаи жизни. Меня приняли на работу, и я быстро продвинулся. Спустя четыре месяца я уже вел собственную тему, и мне кое-что удалось сделать. - Он беззаботно махнул рукой. - А затем я увлекся побочными исследованиями, которые они сочли преждевременными. Но я упирался, и в конце концов у меня отобрали лабораторию. Передали ее какому-то слизняку. Часть результатов мне удалось спасти и скрыть еще до того, как меня вышибли, но, видимо, я был не очень осторожен… или рассудителен. Так что теперь работа продолжается вне лаборатории.
Я всегда считал Верджила человеком амбициозным, слегка тронутым и не особенно тонким. Его отношения с начальством и вообще с властями никогда не складывались гладко. Наука для Верджила всегда словно недоступная женщина, которая вдруг раскрывает перед человеком свои объятия, когда он еще не готов к зрелому проявлению чувств, заставляя его бояться, что он упустит свой шанс, потеряет представившуюся возможность, наделает глупостей. Видимо, так и случилось.
- Вне лаборатории? Что ты имеешь в виду?
- Эдвард, я хочу, чтобы ты меня обследовал. Мне нужно очень тщательное физиологическое обследование. Может быть, с применением методов диагностики рака. Тогда я смогу объяснить дальше.
- Стандартное обследование за пять тысяч?
- Все, что сможешь. Ультразвук, ядерный магнитный резонанс, термограммы и все остальное.
- Я не уверен, что получу доступ ко всему этому оборудованию. Магнитный резонанс вообще используют в обследованиях всего месяц или два. Черт, более дорогой метод и выбрать-то…
- Тогда только ультразвук. Этого хватит.
- Верджил, я всего лишь акушер, а не прославленный ученый. Гинеколог, излюбленная мишень анекдотов. Вот если ты вдруг начнешь перерождаться в женщину, тогда я смогу тебе помочь.
Он наклонился вперед, едва не ткнувшись локтем в пирог, но в последний момент отклонил руку и опустил локоть буквально в миллиметре от тарелки. Прежний Верджил вляпался бы в самую середину.
- Ты проведи тщательное обследование, и тогда… - Он прищурил глаза и покачал головой. - Пока просто проверь меня.
- Ладно, я запишу тебя на ультразвук. Кто будет платить?
- "Голубой щит". - Он улыбнулся и достал медицинскую кредитную карточку. - Я проник в компьютерное досье "Генетрона" и кое-что там поменял. Так что любые счета за медицинское обслуживание в пределах ста тысяч долларов они оплатят без вопросов и даже ничего не заподозрят.
Верджил настаивал на полной секретности, и я предпринял соответствующие меры. Его бланки, во всяком случае, я заполнил сам. Так что до тех пор пока счета оплачиваются, практически всю работу можно было провести без постороннего вмешательства. За свои услуги я денег с него не брал. В конце концов он и меня поил тем самым пуншем, от которого моча окрашивалась в синий цвет. Можно сказать, старые, добрые друзья.
Пришел Верджил поздно вечером. В это время я обычно уже не работаю, но на этот раз остался в институте, дожидаясь его на третьем этаже корпуса, который медсестры в шутку называют отделением Франкенштейна. Когда он появился, я восседал в пластиковом оранжевом кресле. Под светом флюоресцентных ламп лицо Верджила приобрело странный зеленоватый оттенок.
Раздевшись, он лег на смотровой стол, и прежде всего я заметил, что у него распухли лодыжки. Однако мышцы в этих местах оказались нормальными, плотными на ощупь. Я проверил несколько раз, и, судя по всему, никаких аномалий там не было, просто выглядели они очень необычно.
Озадаченно хмыкнув, я обработал переносным излучателем труднодоступные для большого аппарата места и запрограммировал полученные данные в видеоустройство. Потом развернул стол и задвинул его в эмалированный лаз ультразвуковой диагностической установки, в "пасть", как говорят наши медсестры.
Увязав данные установки с данными переносного излучателя, я выкатил Верджила обратно, затем включил экран. После секундной задержки там постепенно проступило изображение его скелета.
Спустя еще три секунды, которые я просидел с отвисшей челюстью, на экране возникло изображение торакальных органов, затем мускулатуры, системы кровеносных сосудов и, наконец, кожи.
- Давно ты попал в аварию? - спросил я, пытаясь унять дрожь в голосе.
- Ни в какую аварию я не попадал, - ответил он. - Все это сделано сознательно.
- Тебя что, били, чтобы ты не выбалтывал секретов?
- Ты не понимаешь, Эдвард. Взгляни на экран еще раз. У меня нет никаких повреждений.
- А это? Здесь какая-то припухлость. - Я показал на лодыжки. - И ребра у тебя… Они все переплетены крест-накрест. Очевидно, они когда-то были сломаны и…
- Посмотри на мой позвоночник, - сказал он.
Я перевернул изображение на экране. Боже правый! Фантастика! Вместо позвоночника - решетка из треугольных отростков, переплетенных совершенно непонятным образом. Протянув руку, я попытался прощупать позвоночник пальцами. Он поднял руки и уставился в потолок.
- Я не могу найти позвоночник, - сказал наконец я. - Спина совершенно гладкая.
Повернув Верджила лицом к себе, а попробовал нащупать через кожу ребра. Оказалось, они покрыты чем-то плотным и упругим. Чем сильнее я нажимал пальцем, тем больше начиналось сопротивление. Но тут мне в глаза бросилась еще одна деталь.
- Послушай, - сказал я. - У тебя совершенно нет сосков.
В том месте, где им полагалось быть, остались только два пигментных пятнышка.
- Вот видишь! - произнес Верджил, натягивая белый халат. - Меня перестраивают изнутри.
Кажется, я попросил его рассказать, что произошло. Однако на самом деле я не очень хорошо помню, что именно тогда сказал.
Он начал объяснять в своей привычной манере - то и дело сбиваясь на посторонние темы и уходя в сторону. Слушать его - все равно, что продираться к сути дела через газетную статью, чрезмерно напичканную иллюстрациями и вставками в рамочках. Поэтому я упрощаю и сокращаю его рассказ.
В "Генетроне" ему поручили изготовление первых биочипов, крошечных электронных схем, состоящих из белковых молекул. Некоторые из них подключались к кремниевым чипам размером не больше микрона, затем запускались в артериальную систему крыс. Они должны были укрепиться в отмеченных химическим способом местах и вступить во взаимодействие с тканями, чтобы сообщать о созданных в лабораторных условиях патологических нарушениях или даже оказывать на них влияние.
- Это уже большое достижение! - сказал Верджил.
- Наиболее сложный чип мы удалили, пожертвовав подопытным животным, затем считали его содержимое, подключив к видеоэкрану. Компьютер выдал нам гистограммы, затем химические характеристики отрезка кровеносного сосуда, а потом сложил все это вместе и выдал картинку. Мы получили изображение одиннадцати сантиметров крысиной артерии. Видел бы ты, как все эти серьезные ученые прыгали до потолка, хлопали друг друга по плечам и глотали "клоповник"!
"Клоповник" - это этиловый спирт, смешанный с газировкой "Доктор Пеппер".
В конце концов кремниевые элементы полностью уступили место нуклеопротеидам. Верджил не очень хотел вдаваться в подробности, но я понял, что они нашли способ превращения больших молекул - как ДНК или даже более сложные - в электрохимические компьютеры, использующие структуры типа рибосом в качестве кодирующих и считывающих устройств, а РНК - в качестве "ленты". Позже, внося программные изменения в ключевых местах путем замены нуклеотидных пар, Верджилу удалось скопировать репродуктивное деление и слияние.
- В "Генетроне" хотели, чтобы я переключился на супергенную инженерию, поскольку этим занимались все подряд. Самые разные монстры, каких только можно вообразить, и так далее… Но у меня были другие идеи. Время безумных ученых, верно? - Он покрутил пальцем у виска, издав плавно переливающийся звук, потом рассмеялся, но тут же умолк. - Чтобы облегчить процесс дупликации и соединения, я вводил свои самые удачные нуклеотропотеиды в бактерии. Затем стал оставлять их там на длительное время, чтобы схемы могли взаимодействовать с клеточными механизмами. Все они были запрограммированы эвристически, то есть самообучались в гораздо большем объеме, чем в них закладывали изначально. Клетки скармливали химически закодированную информацию компьютерам, а те, в свою очередь, обрабатывали ее, принимали решения, и таким образом клетки "умнели". Ну, для начала, скажем, становились такими же умными, как планарии. Представь себе E.coli, которая не глупее планарии, а?
- Представляю, - кивнул я.
- Ну а потом я совсем увлекся. Оборудование было, технология уже существовала, и я знал молекулярный язык. Соединяя нуклеопротеиды, я мог получить действительно плотные и сложные биочипы, своего рода маленькие мозги. Пришлось исследовать и такую проблему: чего я смогу достичь - теоретически? Получалось, что, продолжая работать с бактериями, я бы сумел получить биочип, сравнимый по производительности обработки информации с мозгом воробья. Можешь себе представить мое удивление? Но потом мне открылся способ тысячекратного увеличения производительности, причем с помощью того же явления, которое мы прежде считали помехой, - электронного дрейфа между сложившимися электронными схемами. При таких размерах даже незначительные флюктуации грозили биочипу уничтожением, но я разработал программу, которая предсказывала и обращала туннельный эффект в преимущество. Тем самым, подчеркивая эвристический аспект этих компьютеров, я использовал дрейф для увеличения сложности.
- Тут я уже перестаю понимать, - признался я.
- Я воспользовался преимуществом, которое дает элемент случайности. Схемы могли самовосстанавливаться, сравнивая содержимое памяти и исправляя поврежденные элементы. Целиком. Я дал им только базовые инструкции. Живите и размножайтесь! Становитесь лучше! Боже, ты бы видел, что стало с некоторыми культурами через неделю! Потрясающие результаты! Они начали развиваться сами по себе, словно маленькие города. Пришлось их все уничтожить. Особенно меня поразила одна чашка Петри: думаю, если бы я продолжал кормить ее жильцов, она отрастила бы ноги и дала ходу из инкубатора.
- Ты, надо понимать, шутишь? - спросил я, взглянув на него в упор. - Или нет?
- Слушай, они действительно знали, что значит становиться лучше, совершеннее. Они видели направление развития, но, находясь в телах бактерий, были очень ограничены в ресурсах.
- И насколько они оказались умны?
- Я не уверен. Они держались скоплениями по сто - двести клеток, и каждое скопление вело себя как самостоятельная особь. Может быть, каждое из них достигло уровня макак-резуса. Они обменивались информацией через фимбрии - передавали участки памяти и сравнивали результаты своих действий. Хотя наверняка их сообщество отличалось от группы обезьян прежде всего потому, что мир их был намного проще. Но зато в своих чашках они стали настоящими хозяевами. Я туда запускал фагов - так им просто не на что было рассчитывать. Мои питомцы использовали любую возможность, чтобы вырасти и измениться.
- Как это возможно?
- Что? - Он, похоже, удивился, что я не все принимаю на веру.
- Запихнуть так много в столь малый объем. Макака-резус - это все-таки нечто большее, чем просто калькулятор, Верджил.
- Возможно, я не очень хорошо объяснил, - сказал он, заметно раздражаясь. - Я использовал нуклеопротеидные компьютеры. Они похожи на ДНК, но допускают интерактивный обмен. Ты знаешь, сколько нуклеотидных пар содержится в организме одной-единственной бактерии?
Последнюю свою лекцию по биохимии я слушал уже довольно давно и поэтому только покачал головой.
- Около двух миллионов. Добавь сюда пятнадцать тысяч модифицированных рибосом - каждая с молекулярным весом около трех миллионов - и представь себе возможное количество сочетаний и перестановок. РНК выглядит как длинная спираль из бумажной ленты, окруженная рибосомами, которые считывают инструкции и вырабатывают белковые цепи. - Слегка влажные глаза Верджила буквально светились. - Кроме того, я же не говорю, что каждая клетка была отдельной особью. Они действовали сообща.
- Сколько бактерий ты уничтожил в чашках Петри?
- Не знаю. Миллиарды. - Он усмехнулся. - Ты попал в самую точку, Эдвард. Как планета, населенная E.coli.