Капитанъ Рукъ и мистеръ Пиджонъ[1]
В. М. Теккерея
Статистики и географы исчислили до точности, сколько квартеровъ хлѣба, полосъ желѣза, кусковъ свинца, мѣшковъ шерсти, сколько турокъ, квакеровъ, методистовъ, евреевъ, католиковъ и протестантовъ потребляется или производится въ различныхъ странахъ нашего нечестиваго міра. Я бы желалъ видѣть предъ собой таблицу, опредѣлительно показывающую число мошенниковъ и простофилей всѣхъ націй; численный выводъ подобнаго рода послужилъ бы для философа неисчерпаемымъ источникомъ размышленій. Умъ человѣческій какъ-то отрадно отдыхаетъ надъ этой многосторонней темой. Какое множество воровъ обрѣтается въ Парижѣ! о, Небеса! и какая несмѣтная масса негодяевъ всякаго рода, съ косичками и пуговками мандариновъ — въ Пекинѣ! Безчисленныя толпы воришекъ и мошенниковъ вотъ въ этотъ самый моментъ занимаются своимъ ремесломъ во всѣхъ столицахъ. Какое множество бездѣльниковъ ханжитъ въ странѣ Донъ-Карлоса! какое множество обманщиковъ и лицемѣровъ совершаетъ свои плутовскія продѣлки подъ прекраснымъ носомъ королевы Христины! Во всѣхъ главныхъ городахъ Германіи существуетъ безмѣрное число мошенниковъ, которые, какъ и честные люди, спокойно покуриваютъ табакъ и попиваютъ пиво; порода такихъ людей водится и въ знойномъ городѣ Тимбукту: совершенно нагіе, обмазанные пальмовымъ масломъ, они сосутъ кокосовый сокъ или дремлютъ у дверей своихъ мазанокъ. Не считаю за нужное продолжать топографическія подробности и, для лучшаго поясненія, повторять здѣсь весь географическій словарь; достаточно сказать, что дурной философъ тотъ, кто не принимаетъ въ соображеніе всѣхъ этихъ вещей, и который, при своихъ размышленіяхъ или при сужденіяхъ о человѣческомъ родѣ, не вполнѣ вникаетъ въ нихъ и не разсматриваетъ ихъ со всѣхъ сторонъ. Пріятна и утомительна мысль, что предусмотрительная природа, посѣявшая на землѣ сочные, сладкіе, душистые цвѣты для жужжащей пчелы; открывшая прозрачные потоки для среброчешуйчатыхъ рыбъ; произродившая ягнятъ, оленей, козъ и другую свѣжую пищу для рыкающихъ львовъ; мышей — для дѣятельныхъ кошекъ, сыръ — для мышей и т. д.; возстановившая во всемъ своемъ царствѣ великое правило, что, гдѣ есть потребность, тамъ есть и средства къ удовлетворенію ея (прочитайте романы Адама Смита, Мальтуса и Рикардо и философскія сочиненія миссъ Мартино) — я говорю, утѣшительна мысль, что, если природа произвела мухъ на пищу рыбамъ и цвѣты — на пропитаніе пчеламъ, то она также создала я простофилей на пропитаніе мошенникамъ; такимъ образомъ, на всѣхъ ея планахъ, во всѣхъ предначертаніяхъ видна гармонія, предусмотрительность. Тщательное наблюденіе покажетъ вамъ, что вороны существуютъ во всѣхъ частяхъ свѣта и что голуби созданы для ихъ пользы. Гдѣ бы вы свѣтило солнышко, вы непремѣнно найдете грѣющуюся на немъ глупость и лѣнь — найдете и мошенничество, какъ тѣнь слѣдящее за глупостью.
Итакъ, нѣтъ никакой надобности ѣхать въ Бенаресъ или Пекинъ отъискивать мошенниковъ. «Да къ тому же, мы не птицы, какъ говоритъ ирландцы: — мы не можемъ находиться въ шести мѣстахъ въ одно и то же время»; а потому пройдемъ молчаніемъ мошенниковъ иноземныхъ народовъ, и займемся разсмотрѣніемъ только тѣхъ, которые существуютъ и процвѣтаютъ подъ самыми нашими носами. Я много путешествовалъ, много видѣлъ людей и городовъ, и долженъ, по всей справедливости, сказать, что наше отечество — Англія производитъ лучшихъ въ мірѣ солдатъ, моряковъ, портныхъ, пивоваровъ и мошенниковъ, — особенно мошенниковъ: подобныхъ имъ не найти вы въ одномъ государствѣ. Наше общество производитъ ихъ въ величайшемъ количествѣ и доводитъ профессію ихъ до совершенства. Мы снабжаемъ ими всю Европу. Вы не укажете ни одного значительнаго города въ Европѣ, гдѣ бы не нашлось, по крайней мѣрѣ, полдюжины нашихъ родныхъ мошенниковъ; они вездѣ служатъ вѣрнымъ доказательствомъ нашей практичности и превосходными образчиками вашей отечественной мануфактуры. Возьмемъ Римъ, Челтенэмъ, Баденъ, Теплицъ, Мадритъ или Эмсъ: я былъ во всѣхъ этихъ городахъ, и, ручаюсь честью, что изъ всѣхъ бездѣльниковъ, которыхъ можно встрѣтить тамъ, самый тонкій — это англичанинъ: онъ лучше вашего пылкаго француза, лучше хвастливаго ирландца въ рыжемъ бархатномъ жилетѣ и въ рыжихъ бакенбартахъ; лучше серьёзнаго и грандіознаго испанца, съ его страшно выпученными глазами и обиліемъ брильянтовыхъ булавокъ; лучше блѣднолицаго нѣмецкаго барона, съ свѣтлорусыми усами, двойнымъ подбородкомъ, жирными, отекшими, грязными пальцами и огромнымъ золотымъ перстнемъ, лучше всѣхъ подобныхъ ему иноземцевъ. Кто въ Вѣнѣ одѣвается лучше всѣхъ? Кто въ Баденѣ имѣетъ щегольскую бричку? Кто пьетъ лучшее шампанское въ Парикѣ? Разумѣется, капитанъ Рукъ, службы ея британскаго величества: т. е. онъ былъ когда-то въ службѣ ея величества, но находитъ удобнѣйшимъ выдавать себя и теперь за капитана дѣйствительной службы.
Жизнь игрока-мошенника (это прозваніе въ укоризну приписывается капитану Руку въ его отечествѣ) такая легкая, свободная, спокойная, беззаботная, веселая жизнь, что я не могу объяснить себѣ, почему всѣ люди на свѣтѣ не обращаются въ капитановъ Руковъ; — развѣ только потому, быть можетъ, что въ ней есть нѣкоторыя тайны и трудности, невѣдомыя обыкновеннымъ смертнымъ, и преодолѣваемыя только людьми истинно геніальными. Зайдите къ капитану Руку днемъ (въ Лондонѣ — онъ живетъ около улицы С. Джемсъ; за границей занимаетъ самыя лучшія комнаты въ самыхъ лучшихъ отеляхъ) и вы застанете его въ часъ пополудни въ превосходнѣйшемъ шлафрокѣ, за столомъ, на которомъ стоитъ завтракъ изъ изысканныхъ блюдъ; въ это время или онъ куритъ огромнѣйшую пѣнковую трубку, или читаетъ газету «Morning-Post», или романъ (во всей его квартирѣ одна только книга, и то взятая изъ библіотеки для чтенія); или вы застанете его за туалетомъ, или въ разговорѣ съ портнымъ о новыхъ жилетныхъ матеріяхъ, или онъ пьетъ содовую воду съ рюмкой хересу; все это дѣлаетъ онъ по утрамъ ежедневно, и все это, повидимому, не обременительно. Такія занятія продолжаются до трехъ часовъ. Въ три часа онъ отправляется къ лошадиному барышнику и остается тамъ на полчаса; въ четыре — его можно видѣть, у окна клуба; въ пять — онъ ѣздитъ верхомъ въ Гейдъ-Паркѣ, съ двумя-тремя товарищами (онъ не знаетъ ни одной лэди, не мужчинъ знакомыхъ у него много: ему знакомъ старый толстый джентльменъ, который зналъ его семейство, и, при встрѣчѣ, раскланивается съ нимъ; ему знакомы нѣсколько молодыхъ людей съ блѣдными, истомленными лицами, маленькими усами, или, по крайней мѣрѣ, съ маленькими бородками, эти молодые люди съ удовольствіемъ раскланиваются ему, какъ человѣку моднаго свѣта); въ семь часовъ капитанъ Рукъ обѣдаетъ въ отели Лонга или Кларендона, и ложится почивать въ пять часовъ утра, послѣ спокойнаго виста, чашки бульона и стакана пунша.
Случается, онъ обѣдаетъ довольно рано въ тавернѣ, близь Котентъ-Гардена; послѣ такого обѣда вы увидите его въ театрѣ, въ отдѣльной ложѣ (капитанъ Рукъ больше всего любятъ циркъ). Въ ложѣ, подлѣ него, вы замѣтите молодаго человѣка — весьма молодаго, одного изъ тѣхъ, которые поутру разговаривали съ нимъ въ паркѣ, замѣтите двухъ лэди: одну исхудалую, поджарую, съ кислымъ лицомъ, съ безчисленнымъ множествомъ мелкихъ бѣлокурыхъ локоновъ, съ большими руками и ногами, въ полиняломъ свѣтло-голубомъ шелковомъ платьѣ, въ большой шляпкѣ съ оранжевыми лентами, съ пестрыми, измятыми цвѣтами и засаленными кружевами; на пальцахъ у нее множество золотыхъ колецъ; она сидитъ позади; никто съ ней и она ни съ кѣмъ не говоритъ; развѣ иногда она промолвить: «ахъ, Мери! какъ ты хороша сегодня: джентльменъ, который сидитъ въ ложѣ противъ васъ, битыхъ три часа не спускалъ съ тебя глазъ: я готова держать какое хочешь пари, это тотъ самый, котораго мы видѣли въ паркѣ.
„Я просила бы тебя, Анета, держать свой языкъ на привязи и не надоѣдать мнѣ твоими мужчинами. Фредди! — вѣдь вы не вѣрите словамъ миссъ Гикманъ?“ — говоритъ Мэри, обращаясь къ Фредди съ нѣжной улыбкой. Мэри сидитъ впереди; она говоритъ, что ей двадцать-три года, но миссъ Гикманъ знаетъ очень хорошо, что ей тридцать-одинъ (Фредди однихъ лѣтъ съ нею). На ней малиновое бархатное платье; на каждой рукѣ по три различныхъ золотыхъ браслета; на каждомъ пальцѣ каждой руки множество колецъ; у одного изъ колецъ виситъ на цѣпочкѣ золотой флакончикъ; у ней огромный вѣеръ, носовой платокъ, обшитый кружевами; на ней кашмировая шаль, которая безпрестанно спадываетъ съ плечь, открывая, къ ея досадѣ, весьма нескромно, бѣлыя плечи;- говоритъ она громко, всегда роняетъ въ партеръ афишу, и постоянно разливаетъ кругомъ себя сильный завахъ духовъ и помады изъ магазина Делакруа. Послѣ этого описанія, излишне пояснять, кто такая Мари…. Миссъ Гикманъ ея компаньонка; онѣ вмѣстѣ живутъ въ кварталѣ Май-Феръ, въ весьма уютномъ домикѣ, только что вновь меблированномъ à la Louis XIV, усердіемъ Фредди, что достовѣрно намъ извѣстно. Говорятъ даже, что карету и пару бѣлыхъ лошадей, на которыхъ Мери такъ очаровательно катается въ паркѣ, купилъ также Фредди; — говорятъ притомъ, будто бы и карету и лошадей отъискалъ капитанъ Рукъ за весьѵа сходную цѣну.
Такова жизнь капитана Рука. Что можетъ быть спокойнѣе ея и пріятнѣе? — Случается, что Мари скажетъ: „Поѣдемте къ намъ, Рукъ, раздѣлить съ нами холодныхъ цыплятъ и бокалъ шампанскаго со льдомъ,“ — Рукъ отправляется и послѣ цыплятъ — такъ, для шутки — Мари предлагаетъ маленькій банкъ; она ставитъ шиллинги, между тѣмъ какъ Фредди, нѣсколько смѣлѣе ея, позволяетъ себѣ ставки въ полгинеи. Что жъ за бѣда! въ этомъ еще нѣтъ ничего дурнаго. — Черезъ полчаса Мэри начинаетъ скучать, а миссъ Гикманъ уже давно дремлетъ въ отдаленномъ уголкѣ; и вслѣдствіе того обѣ лэди уходятъ со свѣчами въ рукахъ.
— Чортъ возьми, Фредъ, говоритъ капитанъ Рукъ, наливая молодому человѣку, и самъ выпивая пятнадцатый бокалъ шампанскаго; — какое тебѣ счастье, еслибъ только ты умѣлъ пользоваться имъ!
Что можетъ быть со стороны Рука естественнѣе и даже благороднѣе этихъ словъ? Фредъ, очевидно, неопытный игрокъ; опытный игрокъ знаетъ, что возможности воспользоваться счастіемъ въ игрѣ не существуетъ. Фредди начинаетъ пользоваться своимъ счастіемъ. Прекрасно; но счастіе измѣнчиво; это даже вошло въ пословицу; и потому вовсе не удивительно, что, улыбаясь такъ сладко нашему Фредди въ началѣ вечера, оно потомъ стало хмуриться и подъ конецъ совсѣмъ его покинуло.
Фредди проигрываетъ.
И — странная случайность! страшное несчастье! онъ выигрывалъ всѣ маленькія карты, а проигрывалъ всѣ большія; но для того, чтобъ отъиграться, существуетъ простое и вѣрнѣйшее средство:- это — удвоивать ставки. Положимъ, вы проигрываете гинею: ставьте двѣ: выигравъ эту карту, вы выигрываете прежній кушъ и еще гинею; — проигравъ двѣ гинеи — ставьте въ третій туръ четыре; въ четвертый — восемь, въ пятый — шестнадцать, въ шестой — тридцать двѣ, итакъ далѣе. Здравый разсудокъ говоритъ, что не можете же вы проигрывать всегда; при первой картѣ, упавшей на вашу сторону, возвращается весь проигрышъ. Этотъ процессъ заключаетъ въ себѣ только ту невыгоду, что если вы начнете съ гинеи и, удвоивая кушъ, проиграете пятнадцать разъ, то весь проигрышъ составитъ аккуратно шестнадцать тысячъ триста восемьдесятъ четыре гинеи — сумму, которая, по всей вѣроятности, превосходятъ итогъ вашего годоваго дохода: по крайней мѣрѣ, итогъ моего дохода далеко ниже этой цифры.
Фредди не дошелъ еще до этого; но, будучи малодушнымъ въ счастіи, что замѣтили мы по его боязни выигрывать, онъ въ равной степени малодушенъ, когда начинаетъ проигрывать: онъ труситъ, то есть, онъ увеличиваетъ куши и старается отъиграться; человѣкъ, доведенный до этой крайности, можетъ смѣло считать себѣ погибшимъ.
Когда Рукъ возвращается домой, у него въ карманѣ оказываются векселя за подписью Фредди, положимъ хотя на триста фунтовъ стерлинговъ. Говорятъ, будто Мэри получаетъ половину выигрыша; но я этому не вѣрю: — капитанъ Рукъ принадлежитъ къ людямъ такого рода, которые не разстанутся съ кошелькомъ ни за что на свѣтѣ, если онъ попадется имъ въ руки.
На сколько правды въ предположеніи, что онъ дѣлится съ Мэри, до насъ почти вовсе не касается. Рукъ возвращается домой, бросается въ постель усталый и просыпается въ полдень, чтобъ снова начать подвиги, которые мы описали. Что касается до Фредди, то ни макъ, ни мандрагора, ни вся содовая вода изъ всѣхъ химическихъ магазиновъ не въ состояніи даровать ему того сладкаго сна, который онъ могъ бы имѣть, еслибъ не проигрался. „Еслибъ я только держался короля червей, со вздохомъ говоритъ Фредъ: — но, впрочемъ, кто же можетъ рѣшиться на это, когда король семь разъ сряду проигрывалъ? — еслибъ я забастовалъ въ то время, когда Томасъ (будь онъ проклятъ) подалъ этотъ адскій пуншъ, тогда бы еще сотни двѣ осталось въ карманѣ…“ и т. д., и т. д. Въ этомъ родѣ сѣтуетъ Фредди на свою судьбу. О, несчастный Фредди! жалкій Фредди! глупый Фредди! — ты пораженъ теперь, ты страдаешь, и къ излеченію недуга твоего — нѣтъ другаго средства, кромѣ кровопусканія, повторяемаго почти до гробовой доски. Относительно излеченія Фредди, слѣдуетъ принять въ руководство гомеопатическое правило similia similibus, а это, мнѣ кажется, въ переводѣ означаетъ: „отъ укушенія бѣшеной собаки должно лечиться шерстью той собаки“, — только, не безконечно-малыми дозами, не шерстью той собаки, которая укусила, не, vice-versа, собакою той шерсти, которая хотѣла укусить. Фредди началъ играть; — сначала по маленькой, — надобно же отъиграться; онъ долженъ пройти весь курсъ леченія, чтобъ получить какую нибудь пользу. Онъ долженъ играть, пока будетъ имѣть къ тому возможность; онъ будетъ играть, пока въ его карманѣ не останется шиллинга, и тогда, быть можетъ, останется честнымъ человѣкомъ, хотя большинство шансовъ противъ этого, и почти навѣрное можно держать пари, что онъ сдѣлается плутомъ-игрокомъ и будетъ богатъ или бѣденъ, смотря по обстоятельствамъ. Наымъ кажется, не нужно называть имя Фредди: оно красуется на его визитной карточкѣ:
МИСТЕРЪ ФРЕДРИКЪ ПИДЖОНЪ.
Отель Лонга.
Я сказалъ, что мистеръ Фредрикъ Пиджонъ, эсквайръ, можетъ сдѣлаться богатымъ или бѣднымъ плутомъ-игрокомъ, хотя первый шансъ, надобно признаться, весьма невѣренъ. Когда-то я знавалъ одного актера, который не умѣлъ ни писать, ни говорить, ни даже читать по англійски, — который не имѣлъ способности ни къ какому ремеслу въ свѣтѣ, не имѣлъ на столько ума, чтобъ торговать на улицѣ яблоками, и на столько смысла, чтобъ сдѣлаться членомъ Парламента; я знавалъ, повторяю я, одного актера, единственными достоинствами котораго были длинныя ноги, длинная шея и громкій голосъ, — слышалъ, какъ онъ проклиналъ свою судьбу, свою профессію, отъ которой, при всѣхъ своихъ стараніяхъ, могъ получать только восемь гиней въ недѣлю. „Никого, говорилъ онъ съ нѣкоторою справедливостью:- не вознаграждаютъ такъ дурно, какъ драматическихъ артистовъ: они всю свою молодость трудятся изъ-за ничего, и подъ старость ничего не могутъ приберечь на черный день.“ Съ этими словами онъ вздохнулъ и потребовалъ (это было въ субботу вечеромъ) сорокъ девятый стаканъ грогу, — счетъ стаканамъ велъ онъ съ начала недѣли.
Раздражительность, какъ слѣдствіе избранной профессіи, я нисколько не сомнѣваюсь, заставляла моего друга Клэптрапа поглощать, кромѣ пива поутру, такое количество грогу послѣ репетицій;- это обстоятельство невольнымъ образомъ наводитъ меня на размышленіе о его судьбѣ. А судьба его, право, незавидная. Ѣсть, пить, немного трудиться и быть веселымъ, — получать двойное возмездіе за трудъ, и потомъ стремиться къ гибели;- упасть съ дерева, какъ говорится, налившись, созрѣвши и даже перезрѣвши, гнить подъ этимъ деревомъ въ грязи, и, наконецъ, смѣшаться съ нею.
Но, какъ бы дурно ни вознаграждался актеръ (читатель проститъ меня за вышеприведенный эпизодъ тѣмъ охотнѣе, что, въ сущности, онъ не имѣетъ никакого отношенія къ предмету этой статьи), какъ бы ни злосчастна была его участь, — участь бѣднаго плута-игрока еще злосчастнѣе. Вы никогда не услышите о богатомъ игрокѣ, не увидите даже и такого игрока, который бы сказалъ, что онъ въ выигрышѣ. Куда же дѣваются всѣ тѣ деньги, которыя проигрываются за зеленымъ столомъ? Къ концу вечера многіе игроки не досчитываются значительнаго количества монетъ въ своихъ кошелькахъ, — слѣдовательно, эти монеты перешли въ другіе кошельки; но спросите: въ чьи же кошельки? Одинъ скажетъ, что онъ выигралъ три шиллинга, — другой — ни выигралъ ни проигралъ; третьему кажется, что онъ проигралъ, — а между тѣмъ каждый изъ трехъ другихъ игроковъ утверждаетъ, что проигралъ три фунта стерлинговъ. Развѣ это не фактъ? развѣ это не извѣстно тѣмъ, которые имѣютъ страсть къ игрѣ? Я часто думаю, что чертовы картинки, — какъ называются карты, — выданы намъ прямо изъ адской библіотеки, и что самъ сатана прибираетъ въ свои лапы нѣкоторую часть выигрыша и уноситъ эту часть незамѣтнымъ образомъ: въ противномъ случаѣ какже объяснить, куда дѣваются деньги?
Напримѣръ, есть одинъ джентльменъ называемый въ газетахъ „благороднымъ графомъ и знаменитостью конскихъ скачекъ“;- если онъ проигралъ шиллингъ, то газеты кричатъ, что онъ проигралъ пятьдесятъ мильоновъ; онъ бросаетъ по полсотни тысячъ фунтовъ стерлинговъ на конскихъ скачкахъ въ Дерби такъ свободно, какъ вы и я бросили бы два съ половиною пенса. Кто же выигралъ эти мильоны? Мистеръ Кракфордъ, мистеръ Бондъ или мистеръ Salon-des-Etrangers?
Я не называю этихъ трехъ джентльменовъ игроками; но кто же выигрываетъ деньги благороднаго графа, равно какъ и деньги всякаго другаго джентльмена, который играетъ и проигрываетъ? Я знаю, что много денегъ ставилось на карты во время отсутствія мистера Кракфорда, много ассигнацій выдано безъ всякаго посредничества мистера Бонда; — есть сотни тысячъ игроковъ, которые совершенно незнакомы и чужды даже мистеру Salon-des-Etrangers.
Нѣтъ, милостивый государь, деньги проигрываются не въ публичныхъ игорныхъ домахъ; ваша добродѣтель подвергается опасности не въ этихъ мѣстахъ. Лучше проиграть половину своихъ доходовъ, все свое состояніе, въ порядочномъ игорномъ домѣ, нежели въ обществѣ моего друга капитана Рука. Но мы опять удаляемся отъ вашего предмета. Дѣло въ томъ: честно ли ремесло капитана и выгодно ли оно?