Эмиль Вениаминович Брагинский
Суп гороховый и блинчики с вареньем
Женя моталась по оптовым рынкам в поисках лущеного гороха. Женя объясняла друзьям, что обычный горох – порядочная гадость, сколько его ни вари, все равно он на зубах жесткий и кожица чувствуется, а лущеный горох – совсем другое дело. При варке лущеный горох становится мягким, даже нежным, а главное, от него живот не пучит. Этим традиционным заявлением Женя обычно озадачивала тех из гостей, кто посещал Женю впервые, а кто не впервые, те делали вид, что прежде никогда не слыхивали подобной сентенции. Женино меню было всегда одинаковым – суп гороховый и блинчики с вареньем, чаще всего с вишневым. Еда всегда была баснословно вкусной. У знакомых мужчин Женя проходила под кодовым названием: «Суп с блинчиками». Было еще кое-что, на третье. Желающему остаться на ночь Женя, как в старинном анекдоте, не могла отказать только в двух случаях: когда ее очень об этом просили или когда видела, что человеку очень надо.
Раздеваясь, Женя всегда повторяла одно и то же:
– Эту идею – суп гороховый и блинчики – я перехватила в Швеции, когда была там в туристической поездке. Они там это едят каждый четверг. Отвернитесь! У меня грудь не такая, чтоб на нее глядеть на свету!
Разумеется, никто, кроме редких идиотов, не отворачивался.
Великолепная грудь была главным Жениным достоинством.
Женю любили все. Действительно, что может быть на свете лучше женщины, у которой однокомнатная квартира и нету мужа, которая накормит и с которой можно запросто переспать. Правда вот выпивку надо приносить с собой. Женя повторяла, что на горох зарабатывает, а на выпивку – увы!
Существовало, однако, одно неудобство. Всех полюбовников Женя впускала вечером не раньше семи, а выпроваживала аж в шесть часов утра, и ни минутой позже.
Жизнью Женя определенно была довольна. Никогда и ни на что не жаловалась. И даже мало разговаривала. Идеальная женщина! Чем она зарабатывала – никто не знал. За попытку оставить денежное вознаграждение Женя спускала с лестницы.
Первым заметил внезапное исчезновение Жени Дмитрий Дробилин, бухгалтер коммерческой фирмы по торговле сантехникой «Лунный свет», самый постоянный из всех постоянных посетителей Жени. Он звонил по телефону: утром звонил, днем, вечером, даже ночью названивал – никакого ответа. Дробилин не поленился, съездил к Жене, вдруг телефон не работает. Дверь не открыли. Дробилин забеспокоился. Связался по телефону со своими сокамерниками, так он именовал других Жениных друзей. До коммерческой структуры Дробилин служил бухгалтером в тюрьме. Теперь взволновались друзья. Жизнь без Жени, казалось, теряла всяческий смысл. Дмитрий Дробилин мерил нервными шагами уютную холостяцкую квартиру и ругал Женю нехорошими словами. Обзванивать морги было занятием бессмысленным. Никто из сокамерников толком не знал фамилии Жени. Кажется, Филатова. Нет, не Филатова, но похоже. На самом деле фамилия Жени была Филаретова. Дробилин даже пошел на расходы. Купил конверт, написал Жене письмо, в котором умолял позвонить сразу, как объявится, и присовокупил к этому цветок – махровую хризантему, еще раз направился к Жене, конверт кинул в домовой почтовый ящик на первом этаже, а хризантему умудрился как-то воткнуть стеблем в замочную скважину Жениной квартиры, не подумав, на нерве, что кто-нибудь непременно на нее позарится.
Для Дробилина купить конверт и хризантему было подвигом. Он был, по его собственным словам, жмот-эгоист: деньги можно и нужно тратить только на себя. Дмитрий шутил: «Я задавлюсь за любую купюру, будь это даже сторублевка, а за один доллар любого прирежу!» Дробилин и не женился, чтобы не содержать жену, а бесплатная Женя – это предел мечтаний!
Женя тем временем вышла из пассажирского поезда, из купейного вагона номер восемь, на платформу города Самары. Хлесткий холодный дождь усердно поливал платформу. Пассажиры, вобрав головы в плечи, торопились как можно скорее покинуть вокзал. Только Женя, тоже втянув голову в плечи и съежившись, замерла у восьмого вагона, чемодан она держала в руке, боялась поставить на мокрый асфальт, и с надеждой глядела туда, откуда появлялись встречающие. Но Женю никто не встречал. Она дождалась, чтоб платформа совсем опустела, поездной состав тоже тронулся прочь со станции. И только тогда Женя понуро поплелась в вокзальное здание. Здесь она измученно опустилась на свободный стул и тотчас услышала:
– А ну отсядьте! С вас же на меня течет!
Женя послушно отсела, благо свободных мест было предостаточно. Светло-серая куртка Жени насквозь промокла, зонтик Женя забыла дома. С платка, которым она прикрыла голову, капало, с куртки лилось, хорошо лилось, у ног образовалась лужа. Женю уже бил легкий озноб – то ли от дождя, то ли от отчаяния.
– Куртку-то снимите, здесь тепло. Я ее у себя просушу! – Возле Жени возник бармен, покинувший винно-водочный пост.
Женя подняла глаза. Бармен был молод и огненно-рыж. Глаз имел хитрый, пронзительный.
– А вдруг вы ее мне не отдадите? – сказала Женя, снимая куртку.
– Чушь! – отозвался бармен, принимая куртку, и понес ее в свой «офис».
Возвратился буквально через минуту, неся бокал с чем-то явно горячительным и хот-дог – горячую собаку, а попросту – булку с засунутой внутрь горячей сосиской.
– Выпейте! – скомандовал бармен. – Вам надо!
– А почему вы вдруг обо мне заботитесь? – насторожилась Женя. – Хотя я как женщина подавляющему большинству мужчин нравлюсь!
– Вы милая! – сказал бармен.
– Да, я хорошенькая! – Женя взяла бокал, выпила и… внутри у нее все вспыхнуло и загорелось адским пламенем, из глаз прозрачными бусинами посыпались слезы, дыхание остановилось.
Бармен спокойно ждал, чтоб Женя очухалась.
– Ну как? – спросил он, когда Женя начала приходить в себя. – Я вас избавил от воспаления легких?
– Вы меня отравили! – с трудом произнесла Женя и, против собственной воли, улыбнулась.
– Это самогон! – разъяснил бармен. – Его гонит геолог, она кандидат наук.
– Питейных наук! – пошутила Женя. – А вы доктор наук, да?
– Нет, – серьезно ответил бармен, – у меня звания нету, не успел защититься, хотя аспирантуру закончил, я философ.
– Геолог гонит, философ продает! – развеселилась Женя. – Вот эпоха, все почему-то хотят нормально жить, а раньше думали, что живут нормально. Налейте мне еще этой пакости, я заплачу!
– Нельзя! – отказал рыжий философ. – Вас развезет!
– А он подлец, верно? – поделилась горем Женя. С первым встречным открыть душу всегда проще простого. – Вызвал, встретить обещал, и – прокол, сижу тут мокрая с вами и самогоном!
– Вы его адрес знаете или телефон?
– Конечно, знаю. Но не имею права его закладывать – у него жена!
Бармен подумал:
– Я заканчиваю в половине второго. Потом можно будет…
Женя не дала договорить:
– Нет и нет! Я строгих моральных устоев. Я тут на стуле ночь перекукую, а утром уеду обратно в Москву. Если Василий не пришел, значит, ему нельзя прийти.
Бармен вздохнул:
– Счастливый этот Василий! У меня плед имеется. Я принесу. И пересядьте вон на скамейку, там и прилечь можно, только чемодан поставьте под голову, а на него подушку, она у меня тоже есть.
– Спасибо, – искренне поблагодарила Женя, – только вы с работы уйдете, утренний поезд рано, как я вам верну плед и подушку?
– А вы закиньте их за стойку бара! – Рыжий бармен беззаботно махнул рукой. – Может, и не пропадут!
На круглых вокзальных часах было четыре часа девятнадцать минут, когда кто-то робко тронул Женино плечо, и Женя, которой снился парк и в парке пруд, на пруду утки, дернула плечом и снова стала глядеть на уток. Однако ее опять потревожили. Женя, не открывая глаз, спросила:
– Ну кто там еще? Человек спит! У меня во сне утки!
Мужчина был среднего роста, в прозрачных роговых очках, на голове черная кожимитовая кепка, как у московского мэра Лужкова. Лицо у него, не у Лужкова, конечно, а у мужчины, имело выражение встревоженное:
– Женя, хорошая моя, единственная моя, прости!
Женя открыла глаза, засветилась счастливой улыбкой и сказала:
– Ну уж не единственная!
– Да, – признал мужчина, – такая моя судьба – мыкаться с двумя! Я ее провожал на аэродроме. Погода такая – никак не давали вылет. Она улетела во Владивосток!
– Не хочу про нее! – Женя напряглась и села. – Васек-Василек!
– Женя-Пельменя!
Василий пристроился рядом. Крепко обнял Женю, а потом они начали целоваться. Женщина, лежавшая напротив и не умевшая спать на вокзале на деревянной скамье, передернулась от отвращения.
– Не молодые уже. А тоже лижутся! Какая гадость!
– Уйдем! – сказала Женя. – Здесь нас не понимают! Только плед и подушку надо закинуть за стойку.
Василий повез Женю к себе, благо жена отбыла далеко, на Дальний Восток, и не могла вернуться внезапно, что вообще-то свойственно женам. Жил Василий в самом центре Самары, неподалеку от знаменитого драматического театра, на Вилоновской улице.
– А дочь-то где? – забеспокоилась Женя, увидев, куда ее доставил Василий.
– У бабушки. Она в английскую школу ходит, а это как раз в бабушкином дворе.
Вошли в квартиру и в коридоре опять начали целоваться. А потом Василий отодвинул Женю и сказал:
– Все-таки я самый на земле несчастный. Я тебя без памяти люблю и ее тоже, и тоже без памяти! Хотя ты хорошая, добрая, а она – стерва!
– О жене нехорошо так говорить! – пожурила Женя. Они уже перешли в комнату и сели на диване рядышком.
– Она стерва! – упрямо повторил Василий. – Орущая, скандальная!
– Тихая стерва еще хуже! – мудро заметила Женя. – Хотя во мне тоже недостатков с перебором. К примеру – безотказная я, без этого не могу!
– Ты не виновата, – убежденно произнес Василий, – это у тебя такое душевное устройство!
– Лучше бы у меня не было этого душевного устройства! – вздохнула Женя.
– Мне дочь моя говорит…
– Настя, – с грустной усмешкой перебила Женя. – Думаешь, я не помню, как ее зовут?
– Она мне на днях говорит: «Фазер, у тебя тухлый вид. Тебе надо оттянуться!»
– Не поняла! – Женя даже лоб сморщила, пытаясь понять.
– Ну, надо расслабиться, найти свой чилл-аут! – продолжал Василий. – Сейчас я все переведу. Я от нее научился понимать их англо-птичий язык. Чилл-аут – это комната на дискотеке, где как раз и можно расслабиться, ну, выпить, с кем-то полежать или просто полежать, одному…
– Вот ты и вызвал меня, чтобы со мной иметь этот чилл-аут?
– Да! – искренне признался Василий. – С тобой у меня внутри тишина и счастье. Ты – это подарок судьбы!
– И я тебя, двоеженца, люблю! – созналась Женя. – Я ведь тебе тоже жена, хоть мы с тобой и не расписаны?
– Это, конечно, полное безобразие, что нельзя быть с двумя расписанным. – Василий прижался к любимой. – Конечно, ты мне тоже жена, Женя-Пельменя!
Заснули они, как молодожены или любовники, только под утро. Жене опять снился пруд, на этот раз по пруду плавали гуси, и на перьях одного из гусей был укреплен плакат: «Чилл-аут». Английское слово было написано крупными русскими буквами.
Василий проснулся первым. Встал осторожно, чтобы не разбудить Женю, на цыпочках покинул комнату. Когда Женя очнулась ото сна, завтрак был уже готов и по квартире плыл запах кофе.
За завтраком Василий расспрашивал Женю про ее нынешнее житье, и Женя охотно рассказывала:
– Ты помнишь – квартирка у меня нестандартная, ее ведь архитектор для себя проектировал, возможность была, это ведь чердак! Потом архитектор подался в Штаты, мне на радость. Так вот я в прошлом году тоже ее переоборудовала. Объединила чулан и часть коридора, купила и загнала туда три здоровенных морозильника. Это мой бизнес.
– При чем тут бизнес?
– У нас возле дома уличный рынок, их теперь в Москве навалом. Торговцы скоропортящимся товаром до семи вечера сдают мне продукты на хранение, а с семи утра могут их получить!
– Здорово! – оценил Василий. – И много ты назарабатывала?
– Много! И отложила на серый или черный день аж десять тысяч.
– Долларов? – ахнул Василий.
– Только у меня эти доллары украли!
На лице Василия появилась мука.
– И главное, – продолжала Женя, – я знаю, кто это сделал!
– Кто? – прохрипел Василий.
– Один из моих хахалей. Он не ворюга, нет. Он жуткий жила, таких скупердяев свет не видал. Добрался случайно до денег, тут его от волнения зашкалило, и он не удержался!
– Ты его прижучила?
– Конечно нет. Как я докажу?
– Ты уверена, что именно он?
– Вне сомнений!
– Допивай кофе! – распорядился Василий. – И пошли к Леве. Сегодня понедельник, в театре репетиций нет!
– Да безнадежно это… – сказала Женя. – Он их давно либо вложил во что-нибудь, либо перепрятал.
– Лева придумает! – Василий поднялся. – Да не тяни ты, сколько можно есть!
Артист драматического театра Лев Милешин жил в коммунальной квартире. Дверь Василию и Жене открыла соседка:
– Жить нельзя! Вы слышите?
По квартире разносился «Турецкий марш» Моцарта.
– Это искусство! – заступился за друга Василий. – А искусство надо уважать!
Соседка обиделась:
– Вы меня искусству не учите, я сама оттуда! Я парикмахер!
Василий и Женя вошли в Левину комнату на цыпочках, чтобы не мешать хозяевам музицировать.
Артист и его жена, Тася, играли на пианино в четыре руки, точнее сказать, в две руки. Лева играл правой рукой мелодию, а Тася левой рукой аккомпанировала. Правая была у нее занята, правой она обнимала мужа за талию, точнее, за часть широченной талии, зато Лева левой рукой запросто обхватывал талию жены целиком. Так что вполне можно сказать, что играли они все-таки в четыре руки.
Василий и Женя терпеливо ждали, чтобы марш закончился.
Когда музыка стихла, Лева на вращающейся круглой табуретке повернулся к гостям. Женя про себя подумала, как это хлипкая табуретка выдерживает его могучее, тяжелое тело. Лева действительно был громаден. Он погладил себя по внушительному брюшку:
– Все растет он, пузан-барабан! Ну, рассказывайте!
Женя начала рассказывать, но Лева ее перебил:
– С подробностями! Мне нужны подробности!
– Хорошо, – согласилась Женя, – только подробности неприличные. Мой импортный диван состоит из отдельных подушек, прижатых друг к другу. Диван широкий, подушек два ряда. Если перевернуть подушки, то можно увидеть, что там на каждой есть молния. Вот я и запихнула в одну из них мои деньги… В общем, ночевал у меня один бухгалтер, человек приличный…
– Это я чувствую, что приличный! – сыронизировал Лева, а его жена, Тася, которая, как всегда, с восторгом глядела на мужа снизу вверх, подхохотнула.
– Приличный! – упрямо повторила Женя. – Как-то среди ночи мне постучала Анна Ивановна…
– Это еще кто стучится по ночам? – спросил Лева.
– Она одинокая, старая, она в соседней квартире, говорит, что помирает, ну я всполошилась, вызвала «скорую», ее уложила в постель, дала нитроглицерин, ей сердце прихватывало, пока отсутствовала – бухгалтер…
– Произвел бухгалтерскую ревизию! – подытожил рассказ Василий.
– А что Анна Ивановна? – вмешалась сердобольная Тася, и Женя поглядела на нее с признательностью:
– Спасли ее. Она мне потом пирог испекла с яблоками.
– Сколько заплатили за пирог? – спросил Лева.
– Десять тысяч долларов! – шепотом произнесла Женя.
Лева встал с табуретки и прошелся по комнате:
– Таких диких денег я никогда не видал и, соответственно, не держал в руках! Вы уверены, Женя, что это именно бухгалтер?
Женя молча кивнула.
– Я решил! – сразу сказал Лева. – Два свободных дня выкрою. Есть у меня парочка дней, когда ни спектаклей, ни репетиций. Но вот денег на дорогу нет!
– Достанем! – Василий обрадовался. – Деньги на билеты достанем. Видишь, Женя, я тебе говорил, что Лева тебя спасет!
Женя была настроена не столь оптимистично:
– Бухгалтер ни за что не отдаст, а насчет физического воздействия – тут я категорически против!
– Есть психологическое воздействие, оно сильнее! – заверил Лева.
Женя провела в Самаре еще двое суток. Днем безо всякого смысла они мотались с Василием по всему городу, а ночи… что ночи, каждая ночь вдвоем была хороша.
Потом был поезд, четырехместное купе. Лева без музыкального сопровождения напевал старинные романсы. Четвертым в купе ехал молоденький лейтенант, ему так нравилось, как поет Лева, что он, стоило Леве закончить очередной романс, приговаривал:
– Ай, едрит твою четверть! Это полный отпад! Вы артист?
Лева делал хитрые глаза и вспоминал про соседку:
– Я не артист, я парикмахер!
– Не верю! – качал головой лейтенант.
У лейтенанта была нижняя полка, а у остальных два верхних места и только одно нижнее. Женя сразу же решила, что его займет Лева. Тот попытался было проявить джентльменство и уступить Жене, но она решительно пресекла это неискреннее предложение:
– Во-первых, вам вовсе не хочется лезть на верхотуру, а я обожаю, а во-вторых, есть опасения, что вас верхняя полка не выдержит.
Ночью Жене не спалось. Ей почему-то стало обидно, что Василий безмятежно дрыхнет, она вытянула руку и в темноте добралась до Васиного плеча.
– Ты почему не спишь? – шепотом спросил Вася.
– А ты?
– Никак не могу заснуть. Из-за тебя!
Женя счастливо заулыбалась:
– Я-то думала… ладно, выйдем в коридор, постоим?
– Идея! – поддержал Василий и спустил с полки голые ноги.
– Ты только надень на себя что-нибудь! – дала указание Женя. – Простудишься! И главное, тихо, чтобы не разбудить!
– Когда Лева спит, – прошептал Василий, – его терактом не разбудишь, а лейтенант молоденький, в этом возрасте спят убойно!
Спускаясь вниз, Женя звякнула чем-то, испуганно сжалась, но, кажется, обошлось, никого из спящих не потревожила.
В коридоре стали у окна, обнявшись, и Женя опять предупредила:
– Ты, Вася, на этот металлический прут, на котором занавески, не очень-то опирайся, он выскакивает.