– Хочешь полетать, Бельчонок?
– Страшно! Я боюсь. А вдруг меня ветер унесет.
– Я тебя не отдам никакому ветру. Полетаем?
– А можно вдвоем разве?
– Можно. Пошли. Посмотрим на акул сверху.
– Так тут и акулы есть?!!!
– Да нет. Это просто название – Shark’s Bay – Акулья бухта.
– Ну пошли.
Катер с реющим парашютом стоял метрах в двадцати от края понтона, к нему нужно было добираться на резиновой лодке с мотором. Руководил всем араб, который назвался Ахметом, – он спросил, как они хотят: качелями или паровозом. Михаил выбрал паровоз, и Ахмет помог им надеть сбрую, подтянул парашют вниз лебедкой и пристегнул к нему карабин.
– Are you ready?
– Давай!
– Ааааааааааааа!
Парашют резко взмыл вверх, катер рванул вперед, Белка заорала и замотала ногами, Михаил обнял ее за плечи и закричал в ухо.
– Ну все, все. Уже летим. Все хорошо.
– Ух, классно! Страшно как! А красиво! Вся бухта видна. И вон тот мыс правда похож на акулу.
– Похож. Я вот буду твоей акулой. Вот она к тебе сзади так подбирается…
– Ты и тут сзади пристроился. И уже уперся в меня.
– А ты не верти попкой.
– Это ветер меня всю вертит и крутит и несёт.
– Хорошо?
– Да. Лямка только ногу жмет.
Михаил поправил лямку и ладонями провел по внутренней стороне бедер девушки, потом засунул руку ей в плавки.
– Ой, Мииишка! Ну ты что! Он же на нас смотрит. Ахмет.
– Ему солнце бьёт в глаза, он не видит.
– Так он услышит.
– А ты тихонько.
– Ты сдурел! Я не могу тихонько. Я щас улечу как ракета.
– Ну ладно. Не хочешь – как хочешь.
– Ну ты подлец какой! Давай! А то умру. Давай уже его!
– Хорошие у тебя плавки – и снимать не надо.
– Тебе ж не нравились.
– Нравились. А сейчас еще больше нравятся. А тебе так нравится?
– Ууух, Мишка! Ну что ты опять со мной делаешь!
– А ты не хочешь?
– Ну хочу! Я не могу сдвинуть ноги! Потрогай меня! Всё… всё… ооох… пусти… пусти меня. Я не могу больше. Давай ты. Боже, как хорошо! А ты говоришь – счастья нет.
– Есть?
– Вот, сейчас. Разве нет?
– Да. Сейчас. В небе. С тобой.
– Не могу поверить: мы с тобой летим… над морем… и опять ты меня… поймал.
– Такой у тебя день рожденья. В небе. Над морем.
– Девчонки умрут просто!
– Так ты им расскажешь? Всё?
– Ну Мииишка!
Парашют стал медленно снижаться, трос подтягивал его к катеру, пока их ноги не коснулись кормы. Ахмет застопорил лебедку и помог освободиться от подвесной системы.
– It was a good flight?
– Ох и good! Лучше не бывает!
Щеки Белки стали под стать ее купальнику, она не смотрела на араба. Они уселись на заднее сиденье, и катер повернул к берегу.
– Опять надругался над бедной девочкой. Ну вот. Ты из меня теперь вытекаешь.
– Сэкономишь на креме.
Белка повозила ладошками по внутренней стороне бедер, потерла щеки и лизнула палец, потом опустила руку за борт и провела языком по ладони.
– Как море. Теперь я всегда буду вспоминать море.
– Хорошо было?
– Еще никогда так не было!
– А почему?
– Ну мы летели… я и летела, и была у тебя в плену… никуда не могла деться… и я не могла сдвинуть ноги… и Ахмет твой смотрел…
– А тебе это нравилось.
– Ну не спрашивай!
– А ты скажи.
– Ну это стыдно!
– А ты мне на ухо. Признайся.
– Не дождешься!
– Ну давай. Я никому не скажу.
– Знаешь, я в больнице как-то была в родильной палате.
– И что.
– Женщина лежала с раздвинутыми ногами, а вокруг были врачи разные. Мужчины. Мне так стыдно было, будто это я лежу.
– Так ты себя представила – с раздвинутыми ногами. И все на тебя смотрят. А ты этого хочешь. Чтоб смотрели.
– Ну откуда ты все про меня знаешь!
– И тебя это завело?
– Ну… да. Ужасно.
– И сегодня так же?
– Да.
– И от этого сильнее было?
– Ну так сильно – чуть не умерла. Я все время думаю: сильнее уже быть не может. А потом ты опять что-нибудь утворяешь, и бывает сильнее и лучше. Ты и дальше так делай, Мишка. Разное. Всякое. Что хочешь. Мне все нравится. Я сначала пугаюсь, а потом нравится. Ой, а что это у тебя с ним опять такое? Я же его даже и не трогала.
– Ты его словами трогала. Ты когда про себя правду рассказываешь – ему это очень нравится.
– Правда? Словами? А ты можешь меня словами потрогать.
– Ты моя маленькая пушистая пи… ка, – Михаил пригнул к себе голову девушки и зашептал ей в ухо.
– Ну Мииишка! Ну так неприлично говорить! Перестань! Я опять захотела!
Михаил присел на лежак, достал сигарету, жадно закурил и откинулся на спину, Белка опять лежала на животе и болтала ногами; смотреть на нее было сладко и мучительно, он перевел взгляд на море. Господи, как хорошо. Неужели бывает так хорошо.
– Белка, мы перед обедом зайдем в номер – душ принять?
– Ага, зайдем – тогда мы обед точно пропустим.
– Ну пошли так. А в душ после обеда.
– Пошли. Я голодная как неделю не ела!
Они шли с тарелками в руках вдоль стоек, разглядывая причудливые блюда, рядом с которыми стояли таблички с надписями на четырех языках.
– Мишка, а что такое ге-мю-се?
– Гемюзе – овощи по-немецки. Смотри ниже – там есть по-русски.
– Ой, смотри, что написано: лизанья. Это прямо тут… что ли.
– Вот дурында ты у меня какая. Ла-занья, итальянское блюдо такое. Попробуй.
– Дааа, знаю я итальянцев этих. Те ещё ли… ла… дно, попробую. А что это такое белое длинное.
– Это кальмар.
– А похоже на… А вот смотри – пишут, чтоб я сушила что-то. А я уже вся и высохла. И откуда они знают, что я мокрая была.
– Да нет, посмотри наверх – это рыба японская. Сырая. С рисом.
– Ну нет – хватит с меня рыбы на сегодня. А на десерт что будем.
– Можно тортики.
– Не, мне нельзя, я в платье не влезу.
– Ну пошли к фруктам.
– Ой, Миш, смотри, сколько бананов. И все порезанные.
– Так что. Их только что порезали, видишь – сок.
– А я люблю, чтоб был длинненький.
– Будет тебе и длинненький.
Кондиционер в номере сдувал пот с горячей кожи. Белка лежала на животе и снова болтала ногами, Михаил рисовал пальцем у неё на спине ромбики.
– Ну что, хватило длины?
– Вот ты всегда так, Мишка. Подкалываешь меня.
– Хорошо тебе сегодня?
– Мне уже три раза хорошо сегодня было. А знаешь, что лучше было всего.
– Что.
– Когда мы летели… Ну там… в небе. Я никогда ещё так себя не чувствовала. Сначала так страшно было. А потом хотелось петь и кричать. Хотелось вырваться и улететь. А ты меня держал. И трогал. Там. И я не могла сдвинуть ноги. И Ахмет внизу. Он же знал, что ты со мной делаешь. Так стыдно было. И так приятно. Обалденно просто. Почему так, а, Мишка.
– Ну вот ты в детстве конфеты из буфета потихоньку от мамы таскала?
– Откуда ты знаешь.
– Да я спросил просто. Все таскают. Боялась, что мама накажет?
– Дааа.
– А конфета от этого вкусней не становилась?
– Наверно. Стыдно было, но так хотелось.
– Ну вот.
– Что вот.
– Ты перебарывала страх и стыд, и от этого было ещё вкусней. Когда ты отпускаешь себя, стряхиваешь то, что тебя сковывает изнутри, делаешь то, что хотела сделать, но боялась или стеснялась, ты становишься немного свободней, чем раньше, и от этого испытываешь… радость, иногда даже и…
– Но я никогда не хотела, чтобы ты меня… при ком то…
– Ты просто не думала об этом. Ты не знаешь всех своих желаний. Но это не значит, что в тебе их нет.
– Так значит, ты меня знаешь лучше меня самой.
– Выходит, что лучше.
– Какой ты у меня умный, Мишка. А ты не можешь сказать, что я ещё хочу, но стесняюсь, чтобы я…
– Нет, Бельчонок.
– Почему.
– Всему своё время. Давай собираться, погуляем до ужина.
Белка выгнала Михаила на балкон покурить и полчаса чем-то шуршала, потом позвала его. Волосы её были подняты вверх и заколоты в высокий узел, только перед ушами спускались два завитых локона. На ней было серое эластичное платье в обтяжку, отливавшее перламутром, оно оставило открытыми плечи, сверху держалось на торчащих сосках, почти все ноги были голые. Завершали наряд босоножки из серебристых полосок на шпильках.
– Если я вот так пойду.
– Тебя сразу же украдут.
– Смеешься.
– Если бы ты была совсем голой, я бы тебя меньше хотел.
– Так тебе нравится платье.
– Мне нравишься ты в этом платье. Ты как конфета в блестящей обертке. В буфете.
– Так тебе хочется меня стащить? Из буфета.
– Мне так хочется с тебя его стащить, что лучше выходи скорей, а то мы пропустим все на свете.
Уже вечерело, они шли по ярко освещенной Soho Square, Белка согнула левую руку Михаила и держала ее двумя своими, шпильки ее громко цокали по тротуару.
– Мишка, у них тут Новый год, что ли.
– У них тут каждый день Новый год.
– А что это за телефонные будки такие – красные.
– Это же Сохо – под Лондон сделано. Вот, смотри – Черчилль сидит.
– А это кто.
– Премьер-министр у них такой был.
– Был? Уволили уже?
– Да он умер уже.
– Опять издеваешься над бедной девочкой. Как же он может сидеть, если умер.
– Да он бронзовый сидит. На бронзовой скамейке. Смотри – с сигарой. Садись рядом, я тебя пощелкаю.
Белка наконец увидела, уселась рядом, закинула ногу на ногу и томно положила голову Черчиллю на плечо.
– Давай теперь я тебя.
– Не, я лучше с Мэрилин Монро. Вот она.
– А чего это у нее платье задрано.
– Ветер.
– Мишка, ну какой ветер – она же бронзовая.
– Белка, у тебя и без ветра больше видно, чем у нее. А я совсем не бронзовый… так что смотри…
– А давай мы тебе сигару купим.
– Зачем.
– Ну… она такая длинненькая. Мне нравится.
– Что-то тебя сегодня на длинненькое тянет. Давай лучше мы тебе мороженое купим. Эскимо. На палочке.
– Давай!
Зазвучала музыка, и в небо из центра фонтана взвилась струя воды, упала, по кругу поднялись другие: они двигались в такт и подсвечивались разноцветными огнями.
– Мишка! Как красиво! Я такого никогда не видела!
– Это в честь твоего дня рожденья.
– Правда?! А как они узнали?
– Ну, у тебя же в паспорте написано.
– Точно! Класс! А ты можешь меня щелкнуть, а то девчонки не поверят, что такое бывает.
– Ладно. Пошли теперь еще походим, а то ужин пропустим.
Рестораны сменялись магазинами, витрины притягивали к себе девушку магнитом, она удержала Михаила под вывеской «Ali-Baba Jewelry», под ней витрина полыхала радугой драгоценных камней и золотых украшений.
– Мииишка! Давай зайдем! Посмотрим хоть.
– Конечно, маленькая. Тебя хлебом не корми…
Магазинчик был небольшой, но ярко освещенный; за прилавком стоял пожилой египтянин, он поздоровался с ними по-русски.
– Что пожелаете? У меня есть все, что нужно такой красивой девушке. Вчера пришла новая партия жемчуга из Каира.
– А можно, мы посмотрим?
– Конечно. Можно и примерить. Вам нравится жемчуг?
– Очень нравится! Он такой… нежный.
– И подойдет к Вашему платью. Вот интересная подвеска.
Хозяин достал с витрины подвеску на цепочке в виде причудливой спирали, похожей на скрипичный ключ: она была сделана из белого и желтого золота, грани ее были ребристыми, преломляли свет и разбрасывали блики вокруг, внутри дрожала жемчужина величиной с крупную горошину. Он знаком развернул девушку и застегнул цепочку на ее шее. Белка порозовела от удовольствия и закрутилась перед зеркалом.