Резонанс

Виктор Войников РЕЗОНАНС

— Как тебя зовут?!

Кошмар был из тех, которые длясь секундами, минутами и часами тянутся бесконечно. Я задыхался. Я висел в темноте, не чувствуя ни своего тела, ни своего веса. Только страшный грохочущий голос звучал у меня в ушах.

— Как тебя зовут?! Как! Тебя! Зовут!

Я извивался словно червяк на крючке, пытаясь нащупать хоть какую-то опору. Пытаясь нащупать хоть что-то.

— КАК ТЕБЯ ЗОВУТ!? — ревущий голос подминал под себя, пожирал меня, как огонь пожирает пластик.

— ТВОЕ ИМЯ!!!? — моя душа съеживалась словно пенопластовая крошка в огне. Еще чуть-чуть и ничего не останется. Еще чуть-чуть и я исчезну. От меня ничего не останется. Только этот рокочущий, пожирающий и захлестывающий сознание рев.

— КАК ТЕБЯ ЗОВУТ!??

Мы шли по пляжу. Было пасмурно, но ветра не было. Соль и йод в воздухе. Крики чаек. Шорох волн. Влажный песок под босыми ногами.

— Давно тебя они мучают? — спросила она, поддевая раковину пальцами босой ноги.

Я пожал плечами. У меня всегда было плохо с датами.

— Не знаю. Но каждый раз — каждый раз — кошмар повторяется.

— Каждый раз одно и то же?

— Не совсем. Но сюжет один и тот же. Я лежу без движения и слышу его.

— Кого?

— Голос. Голос, который задает мне вопросы.

— Одни и те же?

— Нет, — я пожал плечами, — иногда они повторяются, но чаще они разные.

— Это тебя пугает? — спросила она.

При свете дня, у берега моря, накрытого пеленой облаков, кошмар казался скорее странным, чем страшным. И внятно объяснить что меня пугало я не мог.

— Знаешь… страшно не столько то, что кто-то меня спрашивает. Страшно то, что я перестаю существовать. Перестаю быть.

Мы остановились. Она долго смотрела на горизонт. Море нежно касалось ее ног. Я вздохнул.

— Да ладно, не заморачивайся. Кошмары и есть кошмары.

Она покачала головой.

— Нет, — она посмотрела на меня и вздохнула, — Мы похожи даже в этом. Я знаю это ощущение. Словно ты просыпаешься в темноте и не можешь ничем пошевелить. И тебя охватывает страх от того, что эта темная неподвижность, эта темнота — она навсегда.

— А вот вопросы, — сказала она после паузы, — Это что-то новенькое. Такого у меня не было.

— Хоть в чем-то мы отличаемся, — улыбнулся я.

Наша похожесть вошла в поговорку и была предметом шуток, понятных только нам двоим.

Первый раз мы встретились во время ливня в крошечной чайной на углу большой площади. Мы смотрели на то, как за большим окном проносятся трамваи, звеня на повороте и брызгая водой из луж на рельсах. Она положила голову на кулак. Над ее чашкой вился ароматный пар. Я не мог вспомнить с чего начался наш разговор и как получилось, что мы оказались за одним столиком. Помнил только это завороженное выражение лица, с которым она смотрела на дождевые струи, хлещущие по мостовой и старинным фасадам зданий.

— Никогда не думала, что старые города могут быть настолько красивы, — сказала она.

— Когда светит солнце, они еще симпатичнее, — ответил я. Этот город не был для меня родным, но я хорошо его знал. И любил. Я мог ходить здесь бесконечно. И, когда мы встретились снова, повел ее на экскурсию.

Это было так же волшебно, как привести ребенка в магазин старых игрушек. Мы рассматривали барельефы и гербы на фронтонах, гладили мох на старых ракушечниковых контрфорсах. Переходили темную и тихую реку по мощеным гранитом мостам, которые освещали кованые фонари. Слушали орган в костеле. Забрались на самую высокую точку города, чтобы посмотреть на него сверху.

Наши встречи становились все чаще.

Наконец, мы начали проводить вместе все свободное время. По роду своей профессии я всегда был человеком отстраненным и старающимся сохранять дистанцию с другими людьми. Окружающие чувствовали это и старались не беспокоить меня, когда мне хотелось быть одному. Именно поэтому мне нравился этот город — с его гранитными мостовыми, с его рекой и парками, с его библиотеками, полными старинных фолиантов и лабиринтом переулков. Он ничего не требовал. Тут можно было жить не особо общаясь с другими людьми — общения с самим городом хватало с лихвой.

Она видела все то же, что и я, но немного под другим углом — кошку, которая сидела на водостоке в той же позе, что и горгулья, странный красный телефон, притаившийся во дворе в совершенно непонятном и невероятном месте (мы долго гадали, как его могут использовать хозяева), плющ закрывающий стены домов причудливыми узорами, где зелень сочеталась с ржавчиной. Мы могли проводить в этом городе часы, бродя по старым переулкам и открывая для себя все новые и новые секреты.

Когда ее долго не было — я начинал тосковать. Мир становился серым, скучным и предсказуемым. И даже вязкое спокойствие старого города уже не успокаивало меня. Мне не хватало ее, мне не хватало красок, яркости и новизны, которые, словно аура окружали ее присутствие, окрашивая и заставляя играть новыми и новыми цветами все вокруг.

Мы были похожи не только в этом. Нам нравились одни и те же книги, одна и та же музыка. Через некоторое время мы начали ловить друг друга на том, что думаем об одном и том же в одно и то же время.

Теперь выяснилось, что и кошмары у нас одни и те же.

— Давай сядем? — спросила она, когда мы проходили мимо небольшой кафешки на набережной, — Я немного устала.

Сегодня мы впервые выбрались за город. На этот раз экскурсию устроили мне. Она пригласила меня в свой родной городок. Город был небольшим и относительно новым. Зато тут было море, невероятное количество фонтанов (мы вместе насчитали их два десятка) и множество небольших и уютных уголков. Словно кто-то превратил город в сад камней, разложив в нем вместо камней небольшие зеленые парки и крошечные скверы с фонтанами.

Вдоль центральной улицы, расцвеченной гирляндами, которые зажигались ночью, превращая ее в красочный и в чем-то сказочный проспект, располагались почти все магазинчики, которые были в городе. Тут можно было найти старинные букинистические лавки, странные магазины со странными сувенирами и антикварные лавочки. В одной из таких лавочек, среди старинных флейт, потемневших от времени губных гармошек, метрономов и, почему-то, пишущих машинок мы обнаружили два камертона, лежавших рядом.

— Это мы, — сказал я, беря камертоны с полки.

Она непонимающе вскинула брови.

— Никогда не умела играть, — улыбнулась она.

— Я тоже, — я вручил ей один из камертонов и ударил тот, что остался у меня. Камертон издал чистый и низкий звук.

— Ой, — сказала она, удивленно посмотрев на свой камертон, — Он…

— Он тоже дрожит. Это резонанс. Камертоны настроены на одинаковую частоту и когда начинает звучать один — другой откликается на этот звук.

— Действительно похоже на нас, — улыбнулась она.

Теперь она сидела над чашечкой с ароматным кофе и рассматривала камертон в своих руках. И о чем-то думала. Я пожалел, что упомянул о своих снах.

— Не нужно было портить этот день.

— Ты ничего не испортил. Все в порядке. Просто напомнил старую книгу о ночных кошмарах.

— Старую книгу?

— Да. Она была не совсем о снах, но там рассказывалось о таком случае. Девочку мучили кошмары, в которых ее преследовала акула.

— Акула?

— Да. Она оказывалась в воде, видела плавник и пугаясь просыпалась. Не помню подробностей. Помню только, что сны доводили ее до безумия. С некоторого момента она вообще стала панически бояться засыпать.

Но нашелся человек, который посоветовал ей досмотреть сон до конца.

— Рациональное зерно в этом есть, — согласился я.

— Ну да. Эдакое «джиу-джитсу». «Поддаться и победить».

— Меня учили другому варианту. Страху нужно идти навстречу.

— Именно. И когда она решила досмотреть сон до конца он перестал ей сниться.

— Интересная история, — я читал эту книгу. Она была написана человеком, пережившим немецкие концлагеря. Принцип, на котором был построен подобный рецепт, назывался сложно и загадочно. Парадоксальная интенция.

— Ага, — она отпила глоток. Задумчиво пошевелила пальцами ноги к которым прилипли песчинки, — И я все собираюсь попробовать этот рецепт, но… забываю про него что ли? — она поежилась, — Постараться увидеть свой кошмар — особенно такой — это не так уж и просто.

— Да, — согласился я, — Даже не знаю — захотелось ли бы мне, чтобы он вернулся.

— Но попробовать стоит?

— Стоит, — я посмотрел в свою чашку. Мне почему-то не хотелось говорить об этом. Слова и мысли были правильными, но… но мне совсем не хотелось пробовать это на практике. Что-то было не так, — Ты во всяком случае попробуй.

Она коснулась моей руки и заглянула мне в глаза.

— Человек, — тихо сказала она, — Что с тобой? Я зацепила больное место?

Я собирался пожать плечами, когда меня оглушило грохотом. Бам! Бам-бам-бам! БУМ!

Это было как вспышка. Только не вспышка света, а вспышка тьмы.

С моего лица что-то содрали. Все исчезло, залитое ярким светом. Кулаком в нос ударил запах сырости с хлоркой. Плеск воды и голоса оглушали. Кто-то светил мне в глаза. Краски, звуки, запахи, ощущения были чересчур сильными. Когда выходишь из темноты на яркий свет — он слепит. Меня слепило одновременно светом, звуками, запахами и ощущением тела. Голова гудела как старинный церковный колокол.

— ВОТ ОН! — прогромыхало у меня над головой. Лицо человека, возникшее между мной и потолком было закрыто противогазной маской, голос гулко гудел в переговорной мембране. Его автомат кисло и шероховато пах кордитом, — МЫ НАШЛИ ЕГО!

— Повторим факты еще раз, — сказал усталый человек. Человек был психологом. Одним из лучших. Мне так сказали. Сам он обязательно уточнял, что вовсе не психолог, а психиатр, но мне было удобнее думать о нем, как о психологе.

— Повторим, — так же устало согласился я. За окном моросил дождь. Если чуть-чуть сместиться к подоконнику можно было заметить желтеющие осенние платаны за оградой.

— К вам применили пытку… особого рода. Сенсорная депривация, — я не хотел вспоминать, но когда это воображение подчинялось воле? Подвал вспомнился очень живо. Ванны, наполненные особым составом. Мертвые взгляды людей с которых срывали маски и наушники. Психолог перечислял факты, а я все вспоминал этих людей. Моих сокамерников. Сокамерников по небытию.

Небытие. «Тотал-офф». «Отключка». То, что называлось сложным и малопонятным простому человеку термином «сенсорная депривация». Последнее веяние времени, мода в пыточном искусстве. Изощренная пытка, позволяющая оставить человека целым и невредимым. Телесно. Физически.

Тебя похищают на рассвете — когда ты больше всего дезориентирован. Заталкивают в машину. Куда-то волокут. Надевают темную маску, наушники с «белым шумом» и картонные трубки на руки — чтобы ты не мог ощупать свое тело. С этого момента — ты выключен из этого мира. Даже цикл приемов пищи сбит и перепутан — чтобы сознанию было не за что зацепиться. Метод могли варьировать. Вместо трубок — погружение в теплую воду со специальным поплавком для головы, не дающим захлебнуться. Иногда — как в моем случае — кормление через специальную трубку. Иногда — специальные психотропные препараты, погружавшие человека в иллюзорную дрему.

Главное — отключить внешний поток информации. Вырванный из океана информационных потоков, мозг ведет себя как двигатель запущенный на холостой ход. Хватало нескольких дней, чтобы человек начал говорить. По своей воле. Нас — вытащенных из «темной комнаты» — держали там три месяца.

— Вы нашли очень интересное решение этой проблемы, — хмыкнул психолог, — Парадоксальную интенцию. Другие пытались сопротивляться, находя самые незначительные кусочки реальности, чтобы уцепиться за них и сохранить связь с реальностью. Один из тех, кого мы освободили вместе с вами и кто сумел сохранить рассудок, рассказывал, что выжил потому, что научился слышать гул поезда, регулярно проходившего мимо. Ему не верили — рядом не проходило никаких железных дорог, — психолог вздохнул, — Мы считали, что у него галлюцинации, пока не догадались, что он чувствовал вибрацию от проходящего поезда метро.

А вы, вместо того, чтобы сопротивляться отрыву от реальности, наоборот постарались погрузиться в галлюцинации как можно глубже. Настолько глубоко, что в какой-то момент ваш мозг начал считать эти галлюцинации реальностью.

Похоже, это сработало. Хотя, — он поморщился, — С некоторыми побочными эффектами.

«Побочные эффекты» заключались в том, что я до сих пор просыпался в холодном поту от того, что мне снились голоса. Я снова тонул в вязкой темноте. Клокочущие голоса снова допрашивали меня. Только в этот раз они интересовались — уверен ли я в том, что разобрался где реальность, а где — сон? Уверен ли я что проснулся окончательно? Сейчас эти кошмары снились мне реже, но ночь все еще казалась мне врагом, коварной западней где таились голоса и пряталось небытие. Первое время у меня случались провалы в памяти — я приходил в себя, «включаясь» в совершенно незнакомом месте и не помня, кто я и как сюда попал.

Что держало меня на плаву? Что сохранило мне рассудок? Уж точно не беседы с этим усталым человеком и не успокоительные, которыми меня пичкали первое время и от которых я чувствовал себя, словно погруженным в воду. В теплую воду «темной комнаты».

Воспоминания нахлынули, заполняя меня. Стало тяжело дышать. Я посмотрел на платаны за окном. Вспомнил море. Крики чаек. Влажный песок под босыми ногами.

Отпустило.

— Во всяком случае, — психолог наконец позволил себе улыбнуться, — Ваш случай оказался не таким тяжелым как у остальных.

Я вздохнул. Про остальных мне ничего не говорили. Почти ничего. Разве что вот эта история со звуками метро.

— Как вы пришли к этой идее?

Я промолчал. Врать не хотелось, а правда была даже тяжелой для меня. Это не было счастливой догадкой. Это было психологическим самоубийством. Вместо сопротивления безумию я прыгнул в пропасть. Мне казалось, что сойти с ума почти так же надежно, как разгрызть капсулу с цианидом. Я ничего не расскажу и не смогу сотрудничать.

И когда я нырнул в пропасть, я оказался в городе.

— Ваш мозг каким-то чудом сохранил себя, свои воспоминания не утонув в галлюцинациях. Вы считали придуманный вами город…

— …реальный, — поправил его я, — Реальный город. Он существует на самом деле.

— Пусть будет придуманный реальный город, — согласился он. Без тени улыбки, — Этот город вы считали истинной реальностью, а те моменты пробуждения, когда вас пытались допрашивать — ночными кошмарами. Для вас все поменялось местами.

Пожалуй единственное, что меня беспокоит в вашем случае, — он сверился со своими записями, — Ага. Вот. Вы утверждаете, что встретили в своем воображаемом мире человека. Настоящего человека.

Я вздохнул. За окном во влажной мороси горела желтая листва деревьев. Запах кофе у столика. Камертоны, резонирующие в наших руках. Такой же моросящий дождик за стеклом кафешки в старом городе. И звон трамваев проносящихся мимо. И прикосновение ее пальцев среди крика чаек и шороха волн.

— Нет, — сказал я, — Теперь я понимаю. Это было игрой моего воображения.

Глоток. Кофе на вкус был почти таким же как тогда. В старом городе.

Нас учили врать и вводить в заблуждение. Я мог обмануть даже того, кто ожидал подвоха. А с усталым психологом оказалось не так уж и трудно справиться. После восстановления, меня отправили в долгосрочный отпуск «для дальнейшего укрепления нервов». Я использовал это на полную катушку. Кроме умения вводить в заблуждение в арсенал моих навыков входило умение работать с информацией.

Наяву город выглядел точно так же, как в моем пропитанном ностальгией и тоской воображении. И кафешка была такой же. Только за ее стеклами светило солнце, хотя трамваи все так же позвякивали на поворотах. Разница между сном и реальностью была настолько мизерной, что я начал сомневаться в себе самом. Временами весь мир начинал кружиться — со всеми его стенами, фолиантами, трамвайчиками и мхом. Может девушка, смотревшая в окно, действительно была сном? Только сном и ничем больше? Мозг, истощенный отсутствием сенсорных раздражителей породил образ человека настолько близкого, что иллюзия окончательно поглотила меня. Как организм, который под действием сильной боли вырабатывает подавляющее ее обезболивающее и отключает нервы, которые рискуют «сгореть».

Нет. Девушка не была сном. Для постороннего это звучало слишком фантастически. Нереально. Мистически. Но я был уверен — она не из моих снов.

Гуляя среди старинных стен и всего того, что было таким знакомым, я обдумывал задачу, которая передо мной стояла. Как наяву найти человека, виденного во сне? Я не знал даже как ее зовут — во сне такие вещи были само собой разумеющимися, а мне и в голову не пришло выяснить ни как ее зовут, ни кто она. Зачем? Она была там и этого было достаточно.

И все-таки зацепки у меня были. Ее родной город. Город с фонтанами и морем. Город, в котором было обычное море и море роз. Дорога туда оказалась не из легких. Мне снова снились камеры и люди с мертвыми глазами, скорчившиеся от гула вертолетных двигателей. Снова меня допрашивали голоса.

Однако, стоило мне оказаться в городе — мои сомнения рассеялись и голоса пропали из моего сознания. Я никогда не был здесь в реальности. И все-таки я знал этот город — я знал его по своим снам. Фонтан в форме глобуса. Море роз. Гирлянды на центральной улице. Чайки на набережной. Соль и йод в воздухе. Все было знакомым. Все было таким, каким оно было во сне.