— Да нет, что вы, — пробормотал он глупо. — Как-нибудь в другой раз.
В узком проходе между серыми ширмами Максим столкнулся со здоровым мужиком в потной и засаленной фуфайке, над левым карманом которого грязными когда-то белыми нитками было коряво вышито — Люцифер. Вокруг него столпился грустно-покорный народ.
— Палехин, — сказал он радостно, как старому знакомому. — Ты с нами идешь.
— А ты это точно знаешь? — не удивляясь, что его окликнули по фамилии, спросил Максим.
— На все сто, — сказал тот и противно подмигнул.
Они выстроились цепочкой друг за другом и пошли за мужиком.
Навстречу появилась другая цепочка, впереди которой шел забавный толстый мужичонка в белой простыне. Над головой у него, закрепленный на проволочке, покачивался картонный нимб желтого цвета.
Максим шел последним и сам неожиданно для себя пристроился к этой группе.
Прошли мимо длинных рядов умывальников и вышли в другой огромный зал, весь заставленный ровными рядами кроватей, аккуратно застеленными ярко белыми, хорошо наглаженными простынями. Справа на стульчике сидела толстая добродушная нянечка в белом халате.
А где-то высоко в небе огромные расплывчатые головы врачей тихо переговаривались между собой — Пульс? — Нет пульса.
— Ну что, — ласковым тихим голосом сказал толстячек няне. — Принимай, Матреновна, пополнение. — После чего он повернулся и важно удалился.
Нянечка оглядела их добрыми предобрыми глазами, близоруко щурясь.
— Родненькие, — ласково сказала она, — разбирайте свободные кроватки, одевайте пижамки и укладывайтесь поудобнее.
Максим кое-как нашел свободную кровать в этом бесконечном ряду теряющихся вдали одинаково резко белых коек. С отвращением переоделся в тщательно отутюженную и еще теплую полосатую пижаму. Лег хмуро, укрывшись прохладным свежехрустнувшим покрывалом.
Огляделся по сторонам. Слева, чему-то глупо улыбаясь, расположился этакий божий одуванчик, пролежавший на этой койке уже не одну сотню лет. Справа нетерпеливо ерзал и крутился совсем молодой еще паренек, у которого под пижамой проглядывала тельняшка.
— Слушай, новенький, — не выдержав, позвал он хриплым шепотом.
— Это вы мне? — повернулся к нему Максим, зевая.
— К тебе, конечно, к кому же еще? — удивился сосед. — Давай, как толстая уснет, сбегаем к девчонкам, а? Там, внизу, к соседям партия новеньких поступила.
— А может, темноты дождемся? — рассудительно предложил Максим.
Сосед посмотрел на него с плохо скрываемым сожалением.
— Салага, — протянул он. — Это же верх, темнота. Здесь никогда не темнеет.
С этими словами паренек отвернулся и надолго затих.
Максима тоже разморило, глаза сами собой стали слипаться, и он уснул. Разбудили его осторожные толчки в плечо.
— Что? Где? — метнулся Максим. — Который час?
— Тише ты, — прошипел парень, прижимая его к кровати, — разбудишь местных обормотов — достанут своими проповедями. Давай аккуратненько за мной, пока смена караула.
И он, пригибаясь и прячась за кроватями, зачем-то устремился за пареньком.
И вот уже они понуро бредут по коридору из светлых ширм, конвоируемые тремя девушками в легких воздушных покрывалах.
— Что же вы так? — сочувственно произнесла одна из них. — Своих вам что ли мало? Простаиваем же ведь.
— Да скучно с вами, девчонки, — горячась, словно на суде, оправдывался парень.
— Чем же они вас берут? — стыдливо покраснев, спросила вторая.
— Да я вам уже сто раз объяснял… — начал было паренек, но тут коридор кончился и они вошли в просторный светлый зал. девушки вывели пленников на середину и молча и неслышно удалились. Только кто-то из них украдкой вздохнул.
На одиночной лавочке сидели толстячок и нянечка. В сторонке прогуливался серьезный дядечка в белой простыне, на которой где-то сбоку, черными неровными буквами было вышито — Апостол Петр.
— Простим их, батюшка, — увещевала нянечка толстячка. — Ну с кем не бывает. Ну пошалили.
Апостол Петр остановился, достал из складок простыни две папки, раскрыл верхнюю.
— Так, так, так… — протянул он, вчитываясь в одному ему видимые строчки. — Что же ты, морячок? Уже 127 ходок. И это только в этом библейском году.
— Так получилось, — вяло пробормотал тот и потупился раскаянно, осторожно шоркая правой тапочкою по гладкому полу.
— Сколько тебя можно предупреждать?
— Да ладно, Петрович, — устало махнул толстячек с лавки. — Чего строжишься-то? Себя хоть вспомни.
Петр хотел было возразить. Но потом передумал, насупился и молча открыл вторую папку. Глаза его полезли на лоб. Минуты две он не мог вымолвить ни слова, набирая ртом воздух. Потом, наконец, передал папку толстячку и решительно подошел к Максиму.
— Что же это вы, Палехин? — сурово спросил он. — На халяву хотели прокатиться?
Максим ничего не понимал.
Тут заполошились и на скамейке. И он услышал в свой адрес такие слова…
Теперь он шел один, конвоируемый здоровенным молчаливым дядькой. Дошли до шлагбаума.
— О, неужто диверсанта поймали, — радостно закричал с той стороны смугло-загорелый субъект с серьгой в правом ухе. Но тут из-за будки вышли две сурово-неприступные девушки в строгой униформе и холодно кивнули ему — следуйте за нами.
И опять они шли вдоль ширм — только теперь уже темных.
В своих конвоирах он с трудом узнал своих недавних знакомых, только тогда они были более чем легко одеты, глаза их сумасшедше сверкали и они… А как они смеялись!.. Да что теперь вспоминать.
— Привет, девчонки, — прошептал он.
Они промолчали.
— Не узнаете что ли?
— Узнаем, — чуть слышно и как бы нехотя ответила одна из них.
— Так может это… — замялся он, — в сторону отойдем.
Девушки неожиданно засмеялись.
— Все, голубок, отстрелялся, — недобро сказала одна, а вторая серьезно добавила:
— Со своими здесь нельзя.
— Почему это? — удивился он.
Но тут из-за поворота выскочили двое по пояс раздетых мужиков, тащивших тяжелый бидон с надписью — "масло" и девушки замолчали.
— Со своими, — снисходительно принялась объяснять первая, когда шум от бидона стих вдали, — это серьезное производственное нарушение, и карается оно со всей строгостью. А с чужими — это просто пикантная история, к тому же часто поощряемая начальством.
— Да? — произнес он. — А наверху все иначе.
— Ну конечно, — в один голос возмутились девчонки. — Недавно вон от шефа троих в белых простынках вели тайными тропами, чтобы их охрана не засекла.
— Ну и как? — поинтересовался Максим.
— Засекли, сволочи, — обиженно высказала светленькая.
Суровый, толстый, так же по пояс раздетый мужик принял его в темной подсобке.
— Новенький, — неодобрительно сказал он. — Сегодня пойдешь в наряд на уголь. — И он протянул ему пару верхонок.
— Кругом сплошной бардак, — недовольно ворчал напарник. — Пишут — масло, а привозят уголь. А недавно с одним случай произошел — ему на сковороде процедуры принимать предписано было, а он три календарных года в подсобниках ходил, в старшие стал выдвигаться. Случайно разоблачили. — И он махнул рукой. — Бардак — он и в Африке бардак.
А в это время где-то в небе смутно вырисовывалось лицо Оли. И ее протянутая рука. А в ней — стеклянный шарик.
Две черные молчаливые девицы отвели его к Люциферу.
Тот сидел все в той же мятой фуфайке за грязным столом, на котором стояла неполная бутылка водки, один засаленный стакан и на обрывке газеты — вяленая рыба, судя по запаху — протухшая. Напротив сидел этакий элегантный пижон в черном фраке, ослепительно белой рубашке с черным галстуком-бабочкой, ногу небрежно закинул на другую, выставив на обозрение свои ярко-черные лакированные туфли. И сам он был весь прилизанный и лоснился от избытка кремов. (Черная полоска аккуратных усиков).
Шеф обернулся, махнул Палехину рукой.
— Садись, Макся, — и указал на покосившийся табурет.
Максим сел.
Шеф налил в единственный стакан водки и протянул ему.
— На, выпей.
Максим неуверенно взял стакан, посмотрел на соседей по столу.
— Давай быстрее, — поторопил шеф. — Стакан-то один.
— Ну ладно, мужики, — сказал Максим, кашлянув. — Будем здоровы, — и залпом выпил водку.
Зажмурился. Резко поставил стакан на стол и с шумом выдохнул воздух.
— Ну и гадость же вы пьете.
Чернявый тонко улыбнулся.
— Это же спирт, — обиделся Максим. — Что же вы сразу то не сказали? Я его чистым не пью.
— Ничего, — шеф добродушно постучал ему по плечу, снова наливая в стакан, и передавая его чернявому, — научишься…
Чернявый доставал из дипломата уже неизвестно какую по счету бутылку. Незаметно нализались.
Чернявый доставал из дипломата уже неизвестно какую по счету бутылку. Незаметно нализались.
Шеф по пьянке обнимал Максима за плечи и говорил прямо в лицо:
— Ты же мужик, Макся. Настоящий мужик. Во… — и он попытался сжать кулак, чтобы показать, какой он, Максим, мужик. Но это у него не получилось и он махнул рукой и продолжал. — А с кем ты связался? С кем, а?
— С кем? — тупо переспросил Максим.
— Вот и я говорю, с кем? — пьяно качаясь, развивал свою мысль шеф. — С этими… — Он с минуту шевелил губами, словно пытался подобрать подходящие слова, потом снова махнул рукой. — Не-е-ет, — замотал он пьяно головой. — Не пара они тебе.
— Не пара, — икнув, подтвердил Максим.
Чернявый нетвердо поманил Максима пальцем, и когда они, пьяно покачиваясь, вышли за ширму, сказал вдруг трезвым голосом:
— А я, собственно, за тобой приехал. Ведь ты то не их. — И он почему-то подмигнул ему.
Они сели в роскошную черную "чайку", где водителем был разбитной парень в "адидасе". И поехали. По дороге Максима укачало, и дальше он уже не помнил, только потом смутно вспоминалось, что он шел по какой-то дороге уже один с твердой целью — прийти домой — включился автопилот.
Проснулся в странной комнате со множеством коек и одинокой тусклой синей лампочкой с сильной тошнотой и головной болью. Замерз. "Надо же так было нажраться" — было его первой мыслью. Встал, не соображая. Сказал ни к кому не обращаясь:
— Мужики, водка есть? А то замерз, зараза.
— Откуда? — раздались голоса из темноты. — А у тебя закурить не найдется?
— Да нет, — Максим провел рукой по голому телу и из нее выпал стеклянный шарик и, тихо звякнув и не разбившись, блеснул в темноте и укатился куда-то. — Где это мы, а? — спросил он.
Но тут прямо из стенки вдруг выглянула знакомая рожа, помахала здоровенным волосатым кулаком и хрипло выдохнула:
— Я вам тут побалую.
И когда это видение исчезло, Максим вдруг остро ощутил, что он находится в морге, а кругом лежат уже давно окоченевшие холодно-неподвижные синие трупы людей.
Глава 5. Подводная лодка. (10–11.02.1988)
Он в недоумении бродил по длинным и пыльным коридорам, изредка заглядывая в пустые заброшенные темные комнаты.
Вышел в какой-то просторный, густо наполненный безмолвно толкающимися людьми, холл. Кто-то куда-то торопился, кто-то, словно вспомнив что-то, вдруг резко менял маршрут своего движения. А где-то ближе к середине зала небольшая группка людей с озабоченными лицами о чем-то молча разговаривала. И глянув на них вдруг сильно сдавило его сердце в ужасной тревоге — Что-то случилось с Олей — подсказала ему его душа. И он быстрым шагом направился к ним, невежливо отталкивая попадающихся на его пути.
Эти люди стояли у большого монохромного экрана, где на черном фоне схематичными зелеными линиями была нарисована, как он понял, большая подводная лодка в продольном разрезе.
Вдруг изображение дернулось, нос лодки задрался резко вверх.
— Вот-вот, — тревожно заговорил единственный сидевший перед пультом молодой человек, похожий на профессора. И по его тону Максим понял — лодка гибнет, и все уже давно смирились с этой потерей. И ему стало жаль этот одиноко затерявшийся где-то в огромных глубинах океана кораблик, брошенный всеми и оставленный погибать в полном одиночестве.
На экране изображение лодки снова резко дернулось — задралась корма и само изображение стало резко вибрировать и расплываться.
— Когда следующая отправка? — вполголоса поинтересовался профессор у стоявшего рядом с Максимом молодого человека.
— Через пять минут из шлюзовой камеры.
— А стоит ли? — скептически-усталым голосом сказал профессор.
Молодой человек только пожал плечами.
И тут вдруг в голове Максима что-то взорвалось — Да ведь там же Оля!!! — И он резко дернул соседа за рукав:
— Где? Где шлюзовая камера?
Молодой человек, нисколько не удивившись и не возмутившись, вяло махнул рукой, показывая направление.
— Вам это ничего не даст, — устало сказал он в спину Максиму.
Внутри лодки было безлюдно. Где-то в глубине надсадно ревел двигатель, пытаясь пробить многотонную толщу воды. Корпус заметно вибрировал и резко бросало вверх и вниз, как (словно) самолет на воздушных ямах.
Тускло светившая аварийная лампочка выхватывала из мрака сцены полной заброшенности и запустения. Кругом на полу и на полках как попало наваленные предметы были покрыты толстым слоем пыли.
Держась за стенку и шаркая ботинками, он побрел вдоль коридора, стараясь не наступать на изредка попадавшиеся детские игрушки.
Вошел в какое-то помещение. Осмотрелся — рубка. Он вспомнил схематичное изображение лодки на экране монитора. Сориентировался. Ага, вон я, значит, где, подумал довольно он. — А это светлое мигающее пятно на схеме, должно быть где-то в той стороне и двумя ярусами ниже.
Неожиданный шум привлек его внимание. Он быстро выглянул в коридор и успел заметить фигуру спускающегося в люк человека.
— Подождите, — крикнул Максим, но человек только ускорил свои движения, и топот его ног быстро затих где-то в глубине корабля.
— Надо же, — покачал он головой. — Что-то местные совсем здесь одичали. — И он теперь уже настороженно пошел в выбранном им направлении.
Где-то на подходе к заветной цели в узком коридорчике он неожиданно налетел на тощего изможденного человечка с довольно небритым лицом и безумными глазами.
Увидев Максима, человечек шарахнулся в сторону, прижался всем телом к переборке, быстро проскользнул мимо Максима, стараясь изо всех сил не коснуться его, и исчез где-то в темноте. И тут же выскочили трое таких же, только поздоровее, людей с бегающими глазками.
— Извините… — обалдело обратился к ним Максим, поднимая руку. Но ближний зло глянул в его сторону, и больно отпихнув, выцедил свистящим шепотом:
— Уйди, гнида.
И вся троица, громко топая и сопя, скрылась в том же направлении.
— Вам хорошо, — сам себе сказал Максим, глядя в след убегающим, — в литературе Никита Сергеевич хоть что-то понимает.
Вышел в темное небольшое помещение с совсем низким потолком. И хотя ничего здесь не мигало, он был уверен — это здесь. Эта вот комната была отмечена на схеме мигающей точкой. Пустота, полутьма помещения, холодный свет аварийной лампочки, давящее чувство огромного многотонного слоя воды над головой — все вдруг удручающе подействовало на него. Мучительно захотелось наверх, на свободу, к солнцу, к свету.
Он внимательно осмотрел разбитые, запыленные приборы — ничего подозрительного, если не считать, что все они уже давно неисправны.
И как только лодка не затонула, подумал он, при таком-то состоянии.
Вдруг где-то в глубине одного из разбитых приборов промелькнула искра и что-то затрещало. Он отодрал закрывающую обшивку и увидел самый настоящий меч серебристого цвета, зажатый в хитрых сплетениях местных проводов. Меч был совсем новый, непыльный — без ржавчины и смотрелся инородно.
Максим вспомнил сказку о Ланселоте и присел на корточки. Ну что ж, приступим, — подумал он, внимательно разглядывая сложное переплетение проводов.
Глава 6. Дорога. (27–28.03.1991)
Он шел уже несколько часов по этой странной каменной дороге, которая, казалось, пролегала по дну высохшей речки. Устало месил толстый слой пыли, вскрывая мелкую сеть трещин и морщин на огромных старых плитах. Справа и слева на дорогу наползали высокие барханы песка и камня. И никакой растительности.
Иногда, разнообразя пейзаж, когда дорога чуть приподнималась относительно своих берегов, он вдалеке мог видеть одинокие развалины давно заброшенных домов — каменных пятиэтажек и деревянных, покосившихся, сгнивших одноэтажных хибар.
Серебристый меч он давно уже забросил за спину и привязал его оторванными рукавами рубашки к груди — по примеру ниндзя — т. к., болтаясь на поясе, он довольно больно бил по ногам и бедру.
Сквозь случайно попавшийся редкий кустарник, он вдруг увидел Ольгу. Совершенно непонятно было, что же делала она в одиночестве в таком заброшенном и безлюдном месте, но тем не менее, она шла довольно уверенно и безмятежно. Он помахал ей и хотел крикнуть, но плотная атмосфера этой местности, сдавила ему грудную клетку и у него получился только хрип.
Максим уже примеривался глазами, где бы половчее забраться наверх, как вдруг увидел, как позади девушки совершенно ниоткуда возникла странная женская фигура в сером балахоне из под которого выбивались седые растрепанные волосы. Бесшумно, не касаясь земли, она поплыла к Ольге, протягивая правую руку, словно подгоняя себя. Максим закричал, но не услышал своего голоса. Мир все так же оставался безмятежным. И тогда он побежал, как ни бегал никогда в жизни. И когда существо в балахоне уже готово было схватить девушку за волосы, Ольга вдруг обернулась, в ужасе закричала и отпрыгнула в сторону. Из ладони чудовища вылетела короткая молния. Мимо. Девушка побежала, совсем не утопая в песке. Балахон устремился за ней, то и дело на ходу выкидывая яркие вспышки маленьких молний. Но пока все мимо, хотя желто-серые разрывы с каждым разом ложились все ближе и ближе.