Возвращение Веры

Владимир Некляев Возвращение Веры Повесть

Фредерик и Мэри

14 мая 2004 года в Копенгагене наследник датской короны Его Королевское Высочество кронпринц Фредерик (Фредерик Андре Хенрик Кристиан), старший сын королевы Дании Маргреты II и принца Хенрика, женился на австралийке Мэри Элизабет Дональдсон. На торжество было приглашено 800 почетных гостей из королевских домов и аристократических семей Европы. Венчались Фредерик и Мэри в старейшем кафедральном соборе Копенгагена — храме Девы Марии. В честь свадьбы были введены в оборот купюры номиналом 20 и 200 крон и марки с портретами Молодых.

По подсчетам экспертов, стоимость свадебных мероприятий составила

$35 млн. Кроме того, датский парламент решил, что Дания выглядела бы не наилучшим образом перед королевскими дворами Европы, если бы семья будущего короля существовала на $700 тыс., которые он получал из государственной казны до свадьбы, и сумма была увеличена до $2,4 млн ежегодно.

В день венчания Августейшие Молодые проехали по улицам датской столицы в карете до замка Амалиенборг, где приветствовали всех присутствующих с крыльца дворца Кристиана VІІ, а вечером вместе с гостями направились за город в замок Фреденсборг. По дороге им махали флажками дети, одетые в костюмы принцев и принцесс. Сказка про золушку казалась явью…

…Свадьба была шикарной даже по королевским меркам, недовольными остались разве что бездомные Копенгагена. Они «откопали» давний закон, по которому в Дании во время королевских свадеб для нищих также устраивались застолья, но власти поспешили назвать этот закон анахронизмом.

Фелипе и Летиция

22 мая 2004 года в испанской столице в соборе Альмадена прошла церемония бракосочетания Его Королевского Высочества Принца Астурийского Фелипе (Фелипе — Хуана–Пабло–де-Тодос–лос–Сантос) и донны Летиции Ортис Рокасолано, которую провел Архиепископ Мадрида Кардинал Антонио Руко.

После торжественной церемонии Августейшие Молодые проехали по улицам Мадрида на бронированном лимузине «Роллс — Ройс» (Фантом, 1948 года выпуска).

Около 1600 почетных гостей были приглашены на свадьбу наследника испанской короны, которая обошлась испанской казне в $25,16 млн. Праздник завершился банкетом, в конце которого гостям был подан торт высотой 2 м и весом 170 кг.

Беспрецедентными были меры безопасности: 20 000 полицейских охраняли Молодых и их гостей в соборе и на улицах города, 200 снайперов находились на крышах домов, два истребителя F-16 и самолет–разведчик АВАКС патрулировали небо…

…31-летняя Эрика Ортис Рокасолано, младшая сестра испанской кронпринцессы Летиции, была найдена мертвой в Мадриде. Основная версия смерти: передозировка сильнодействующих лекарств.

(Из испанских и датских СМИ)

Павал

Человек тот, он не похож был на убийцу, даже на обыкновенного бандита не тянул, так, бродяга, подошел и попросил закурить… Нет, он не просил, у него сигарета была в левой руке, а правой он показал, что прикурить хочет, пальцами щелкнул… Я полез в карман, чтобы достать зажигалку, я ношу ее с собой, такую игрушку, зажигалку–пистолет, на настоящий пистолет, на маленький маузер «H — S», как мне в оружейном магазине сказали, похожий, я в Швейцарии эту игрушку, в городе Церматте, это почти что уже Италия, где мафия всякая, купил, а он из пиджака, из нагрудного кармана тоже зажигалку вынимает, такую же, только побольше, не знаю, какой системы, я в пистолетах не большой знаток, и он, похоже, встречно хочет дать мне прикурить — я, значит, ему, а он почему–то мне, тогда я подумал еще: «Что за цирк? Припыленный он, что ли?..» — а он мне ровнехонько посредине лба над переносицей, как раз туда, где индусы тики свои ставят, выстрелил.

Вот ё-моё…

Тем, кто думает, будто есть тут — или с вашей стороны это будет там — какие–нибудь рай или ад, где после смерти можно кайфовать или мучиться, сразу могу сказать, что ни рая, ни ада нет, что тут, с вашей стороны — там, не существует ничего, сплошная, как в стеклянном лифте, пустота, и ты — дух, призрак, пыль пустоты, частичка такая маленькая, что даже не скажешь какая: электрон?.. атом?.. кварк?.. — поэтому невозможно представить, кто ты и каков, если даже вдруг и существуешь, — а впрочем, ощущение потустороннего всего пустого не такое уж и непривычное, в чем–то похожее на земное, когда вроде как и живешь и сам про себя ничего не знаешь, а остальным нет дела, кто ты и каков?.. Остальные про себя так же мало знают, не больше твоего… Вот попробуй разобраться, почему он подошел, сделал вид, что просит закурить, и выстрелил? Я до этого с ним не встречался, первый и последний раз видел, — за что же?.. Тем более что было это не где–то там, где привыкли к стрельбе, не в Грозном или Багдаде, а в Мальме, на самом юге тихой Швеции.

Как я оказался на самом юге тихой Швеции?.. Просто. Из Минска на самолете до Питера, из Питера — автобусом до Хельсинки, потом — на пароме до Стокгольма, а оттуда — поездом до Мальме.

В Европе все недалеко.

На пароме сел в рулетку в казино поиграть, было лишних тридцать евро, двадцать из них сразу проиграл, половину поставив на 17 и половину на 21, я всегда сначала ставлю на 17 и на 21, это было на шестой палубе, и я решил, что шестая — невезучая, поднялся на седьмую, где снова поставил пополам на 17 и на 21, проиграл последнюю десятку и мог спокойно идти спать, но не пошел, поднял кейс над столом, у меня кейс был, который выглядел шикарно, кожаный такой с блестящими, под золото, замками, никак не подумаешь, что в нем только бритва и шмотки, и я, поставив кейс на край стола, щелкнул одним замком и сказал крупье: «Мне фишек на сто тысяч».

Это было не по правилам, на стол, когда фишки покупают, деньги кладут, а не кейсы ставят, но я рассчитывал, что названная сумма должна впечатлить — и она впечатлила. Крупье, рябоватый швед в малиновой жилетке, переспросил: «На сто тысяч крон?..» — а я снова щелкнул замком: «Евро» — и швед весь стал малиновым, как его жилетка, даже веснушки на лице не просматривались, он выдохнул и сказал: «У нас и ставки, и выигрыш ограничены».

Я спросил: «А проигрыш?..»

Таких вопросов никогда, сколько плавал швед и крутил рулетку на пароме, никто ему, конечно, не задавал, к этим непонятным, непостижимым вопросам шведы, как и финны с норвежцами, и немцы, и все они, западные люди, никак не подготовлены, потому что насквозь инструкциями прописаны, во всем законопослушные, но логика есть логика, ее еще древние греки придумали, и логика подсказывала шведу, предки которого викингами были и до Греции доходили, что проигрыш ограниченным быть не может, из чего логично следовало, что и выигрыш нельзя ограничить, и крупье, запутавшись, видимо, в нелогичной логике, беспомощно ответил: «Не знаю…»

Я спросил: «А кто знает?..» — и крупье позвал еще одного шведа, Арвида, здоровенного такого и совсем не рябого, управляющего казино, который, послушав крупье и покивав головой, показал мне инструкцию, что–то вроде правил игры в казино «Танго», так то казино называлось, рядом с которым был бар «Танго» и музыкальный салон «Танго», и в тех правилах по–фински, по–шведски и по–английски было написано, что наибольшая разовая ставка в казино «Танго» — пятьдесят евро. «А значит, максимальный выигрыш… — Арвид для того, чтобы все стало понятно даже такому тупому, как я, взял у крупье калькулятор… — 50 умножаем на 30…»

— Почему на 30, а не на 35?

— Потому что в наших правилах написано на 30, а не на 35, поэтому получаем 1500, а не 1750… И Арвид, как будто извиняясь, развел руками: мол, если все написано, так о чем еще говорить?..

«Я не собираюсь выигрывать», — сказал я Арвиду, который хотя и послушал крупье и головой покивал на услышанное, но так ничего и не понял, и еще раз я попробовал растолковать ему, что в казино на шестой палубе, не знаю, чье там оно и как называется, проиграл уже часть денег, но там не очень понравилось, поэтому я тут, в казино «Танго», хочу проиграть остальные сто тысяч… На это Арвид ответил, что казино на шестой палубе называется «Халлинг», как одноименный норвежский народный танец. Я спросил: «Почему норвежский народный танец, а не финский или шведский, если паром ходит между Хельсинки и Стокгольмом?..» — на что Арвид, не имея точного ответа, смог предложить только сомнительную версию: норвежцы сейчас самые богатые во всей Скандинавии, может, поэтому… Но принадлежит казино «Халлинг», как и казино «Танго», как и весь паром, одному собственнику, компании «Викинг», и он, Арвид, в казино «Халлинг» тоже за управляющего, и там рядом бар «Халлинг» и музыкальный салон «Халлинг», и все там такое же, как и тут, только названия разные, поэтому он не совсем понимает, почему мне там не понравилось…

«Хорошо, — согласился я, щелкнув замком кейса. — Пойдем туда».

«Там выигрыш тоже ограничен», — двинувшись со мной к лестнице, замялся Арвид, вместо того чтобы потребовать то, что давно уже потребовали бы в любом из наших казино: открой, фраер, кейс и покажи деньги. У них, шведов, как и у финнов с немцами, и у них у всех, западных людей, инструкциями прописанных, законопослушных, такое обыкновение: если кто–то говорит, что у него есть сто тысяч, то никакого сомнения быть не может в том, что они у него есть, — вот в чем фокус. Зная это, я и забавлялся, чтобы через всю ночь от Хельсинки до Стокгольма не скучно плыть было. Каюта моя была на второй палубе, самая дешевая, около дизелей и всей паромной механики — там нормальному человеку ночь не выдержать. Билеты в такие каюты в другой раз даже даром дают, только б ты поплыл — и деньги или в барах пропил, или в казино проиграл, или в магазинах на пароме оставил.

На шестой палубе в казино «Халлинг» я снова, пощелкивая желто–блестящими, под золото, замками на кейсе, объяснял Арвиду и такому же, как и на седьмой палубе, малиновому с веснушками крупье, только уже не шведу, а финну, которому проиграл недавно двадцатку и который сейчас растерянно молчал, что я хотел бы проиграть остальные сто тысяч, и Арвид снова показывал мне инструкцию, доказывая, что на шестой палубе в казино «Халлинг» правила такие же, как и на седьмой палубе в казино «Танго», с теми же ограничениями наибольшей ставки и максимального выигрыша, а я настойчиво спрашивал, как я могу сто тысяч не выиграть, а проиграть, если не могу их поставить, — или мне их просто так отдать на развитие норвежского народного творчества?..

Арвиду, я это по выражению его лица увидел, не очень понравилось, что я хочу отдать деньги на развитие норвежского, а не шведского народного творчества, — они в Скандинавии неравнодушны друг к другу. Норвежцы больше дружат, как крестьяне с крестьянами, с финнами, хоть финны никакие не скандинавы, просто в той стороне живут, и уже вместе они, финны с норвежцами, недолюбливают шведов, городских, которые из бывшей метрополии посматривают на бывшие колонии, на крестьян своих, снисходительно, особенно на разбогатевших крестьян — и Арвид с такой легкой ироничной улыбкой мимоходом анекдотец бросил: «Пришел швед к норвежцу водителем наниматься…»

Если кто–то из вас подумал, что это начало анекдота — то нет: это весь анекдот. Я уже слышал его, поэтому не ждал, что там дальше будет…

Крупье, растерянно помолчав, вдруг предложил, чтобы я свои сто тысяч проиграл, если уж так мне проиграть захотелось, по пятьдесят евро ставя, и для того, чтобы даже такому тупому, как он, понятно стало, взял я у него калькулятор: «Смотри… 100 000 делим на 50, получаем 2000 — столько раз я должен поставить. Это в том случае, если я буду только проигрывать и проигрывать, а могу ведь и выиграть. И если ты рулетку будешь без конца крутить и крутить, а я буду только проигрывать и проигрывать, то все равно на каждую игру понадобится минуты три или пусть себе всего минута — это 2000 минут. Делим их на 60, получаем 33 часа и 333 333 минуты в периоде. По три минуты — это 99 часов и 999 999 в периоде, а паром в Стокгольме в 9 утра… Так где мне времени взять, чтобы столько играть с тобой?..»

Рябого крупье, как мне показалось, больше всего поразило то, что в периоде, и больше в разговор наш с Арвидом он не совался.

Арвид устал от напряжения пытаться понять, чего я от него хочу, если он все равно не может изменить правила, переписать инструкцию, которую на совете директоров компании утвердили, и тут в голове у него что–то щелкнуло, как замок на моем кейсе, так «щелк», я даже звук услышал, Арвид радостно что–то вспомнил и позвонил какой–то Наташе, та пришла и, покосившись на мой кейс, спросила у меня по–русски:

— Понты кидаешь?..

Я для чего это рассказываю?.. Потому что подумать успел, что мужик тот, на бродягу похожий, который закурить попросил и в лоб мне выстрелил, ограбить меня, кейс мой забрать хотел, потому что тоже плыл на пароме и все подсмотрел, подслушал со стороны, поверив, что в кейсе моем на самом деле сто тысяч… Как поверил про сто тысяч и тот небритый кавказец, который, когда я уже водку в баре выпивал с Арвидом, подсел ко мне и, выдавая себя за чеченца, стал плести, что Масхадов, президент Чечни, с которым он дружит, просто по имени называл, Аслан и Аслан, послал его в Стокгольм, чтобы с Ахмедом Закаевым, представителем Масхадова на Западе, встретиться, который завтра в Стокгольм из Лондона прилетает, и они будут оружие для войны за независимость покупать. Он не может, ясное дело, раскрыть, где они это оружие покупать будут и у кого, а может сказать только, что им денег немного не хватает, тысяч сто, вот Аслан и поручил ему найти их под любые проценты, вот… И кавказец показал блестящую вложенную в кожаную папку с золотистыми, как у меня на кейсе, замочками мелованную бумагу с грифом «Президент Республики Ичкерия», где было написано, что эта бумага является документом, который гарантирует выплату… (тут был пропуск для того, чтобы вписать, кому и сколько…) процентов от суммы… (еще один пропуск, чтобы проставить сумму), а выплата обеспечивается всем имуществом, недрами, нефтью и золотом (как будто нефть и золото — не недра) Республики Ичкерия, — под чем президент и подписывается. Кавказец предложил сначала триста, потом пятьсот и сразу же, махнув рукой, тысячу процентов, потому что очень срочно нужны деньги, на кейс с которыми он все косился, и мне, чтобы этот жулик–любитель по глупости меня не прирезал, пришлось выйти из бара и показать ему в кейсе бритву фирмы «Gillett» и пакет с нарисованным на нем красным трактором и зеленой надписью Belarus, а в том пакете — трусы фабрики «Комсомолка», верным которой я остался, несмотря на ветры перемен. Бритву я кавказцу даже попробовал презентовать, чтобы побрился, но он не взял — обиженный, как школьник, получивший двойку… С ним было все понятно, но тот, на бродягу похожий, выстрелил мне в лоб и пошел себе дальше по улице тихого шведского города Мальме, даже не посмотрев, как кавказец или Наташа, на мой шикарный, с замками под золото, кейс.

Наташа оказалась, если по–нашему говорить, заведующей культмассовым сектором на пароме «Викинг»: пела с пьяными финнами и шведами песни в салонах «Танго» и «Халлинг». Была она, хоть и похожа на шведку, русской из Выборга — города, основанного когда–то шведами, переданного потом финнам и в конце концов взятого русскими. Из Выборга ее взял замуж швед, с которым она скоро развелась, а тот швед, богатый, как норвежец, дружил с каким–то финном, совладельцем компании «Викинг», и в счет откупного устроил ее на паром. У шведов с финнами, как и у норвежцев, как и у немцев, как и у нас, да и везде в мире, где мне довелось побывать, — блат и связи. В мире сплошь блат и связи, без которых тебе остается только посуду мыть и улицу подметать.

— Ты кто? — спросила Наташа. — Бандит? Игрок? Кидала?.. Чем на жизнь зарабатываешь?

Я улыбнулся ей обаятельно, я умел, когда живым был, обаятельно улыбаться:

— Сваток.

— А-а.

Она поняла. Знала, видимо, что есть такое занятие среди множества других: наших невест богатым иностранцам пристраивать. Может, и сама через сватка прошла.

— Ты бы мне подыграла… Не подыграешь — тоскливая ночь будет, а зачем тебе моя тоскливая ночь?.. Скажи ему, — кивнул я на Арвида, — что у нас при большой игре за счет казино наливают. А они мне еще и за моральный ущерб обязаны: хочу проиграть — и не дают.

Наташа удивилась:

— Ты рассчитывал, что тебе нальют?

Я сказал:

— Не в первый раз…

На пароме водка хоть и без акциза, но все равно в баре рюмка столько стоит, что лучше на рулетку поставить. А в «Duty–free» бутылку купить и в каюте рядом с дизелями пить — задохнешься.

— Обаятельный ты жулик, — подтвердила мою обаятельность Наташа. — Странно, что бедный.

— Деньги есть, но не на пропой. На билет до Мальме.

— И зачем туда?..

— Затем… Невесту одну пристроил, а она и не думает рассчитываться. Наверно, думает, что за просто так…

Она действительно все поняла и руку протянула, представившись: «Наташа», — и я назвался: «Павал», — она сказала: «Моего отца тоже Павлом зовут», — на что я сказал, что не тоже, потому что я не Павел, а Павал, так меня мой отец назвал, так мое имя в паспорте написано, вот, я показал ей свой белорусский паспорт, а она спросила: «Ты чех?..»

Чех так чех, я не привык с этим разбираться, я б и Павалом не назывался, пусть бы тоже Павлом был, но отец настаивал, чтобы я всегда объяснял, что я Павал, а не Павел, и я ему, покойнику, обещал, так и объясняю, потому что любил его. Он умер от инсульта, давление от нервов зашкалило, потому что его с работы турнули, он с национальными заскоками был, что мне не передалось, для меня все люди — доярки и коровы, без национальности: те, кто доит, и те, кого доят. Но я все–таки спросил у Наташи, потому что странно было, что человека, который белорусский паспорт показывает, за чеха принимают: «Почему чех, если Павал?..» — и она ответила: «Потому что Арвид — швед, потому и Арвид…»