- Боже милостивый, мистер Уорингтон! Вот уж поистине радость! Благодарение небу, что ваше путешествие прошло благополучно. На берег вас доставит моя лодка. А пока разрешите мне от всей души приветствовать вас на берегах Англии; и разрешите мне пожать вашу руку - руку сына моей благодетельницы и покровительницы миссис Эсмонд-Уорингтон, чье имя, позвольте вас заверить, весьма известно и почитаемо на бристольской бирже. Верно, Фрэнкс?
- Из всех виргинских табаков нет табака лучше и приятней, чем "Три Замка", - заметил мистер Фрэнкс, вытаскивая из кармана внушительных размеров медную табакерку и отправляя в свой веселый рот солидный кусок жвачки. - Вы еще не знаете, какое это утешительное зелье, сэр, а вот придете в возраст, так и сами к нему пристраститесь. Так ведь оно и будет, э, мистер Трейл? Десять бы трюмов им нагрузить, а не один! Там и на больше трюмов хватило бы - я говорил про это с госпожой Эсмонд, и я объехал всю ее плантацию, а когда я прихожу в ее дом, она обходится со мной, что с твоим лордом: угощает лучшим вином и не заставляет прохлаждаться часами в конторе, как некоторые (тут капитан выразительно посмотрел на мистера Трейла). Вот это истинно высокородная леди, сразу видно, и могла бы собирать табак не сотнями бочонков, а тысячами, хватало бы только работников.
- С недавних пор я занялся гвинейской торговлей и мог бы еще до осени доставить ее милости столько здоровых молодых негров, сколько она пожелает, - заискивающе заметил мистер Трейл.
- Мы не покупаем негров, вывезенных из Африки, - холодно ответил молодой джентльмен. - Мой дед и матушка всегда были против подобной торговли, и мне отвратительно думать о том, что бедняг можно продавать и покупать.
- Но ведь это делается для их же блага, любезный сэр! Для их телесного и духовного блага! - вскричал мистер Трейл. - Мы покупаем этих несчастных лишь для их же пользы; но позвольте, я растолкую вам все это подробнее у меня дома. Вы найдете там счастливый семейный очаг, истинно христианскую семью и простой здоровый стол честного английского торговца. Верно, капитан Фрэнкс?
- Тут мне сказать нечего, - проворчал капитан. - Ни к обеду, ни к ужину вы меня ни разу не приглашали. Только один раз позвали попеть псалмы да послушать, как проповедует мистер Уорд; ну, да я до таких развлечений не охотник.
Пропустив это заявление мимо ушей, мистер Трейл продолжал все тем же доверительным тоном:
- Дело есть дело, любезный сэр, и я знаю, что мой долг и долг нас всех - взращивать плоды земные в положенное время; и как наследник леди Эсмонд я полагаю, что говорю с наследником этого обширного имения?..
Молодой джентльмен поклонился.
- ...вы обязаны как можно раньше внять велению долга, зовущего вас приумножить богатства, которые ниспослало вам небо. Я не могу не сказать вам это, как честный торговец, а как человек благоразумный, не должен ли я настаивать на том, что послужит и к вашей выгоде, и к моей? Разумеется, должен, любезный мистер Джордж!
- Меня зовут не Джордж, а Генри, - сказал юноша и отвернулся, сдерживая слезы.
- Боже милостивый! Как же так, сэр? Ведь вы же сказали, что вы наследник миледи? А разве не Джордж Эсмонд-Уорингтон, эсквайр...
- Да замолчите же, дурак! - воскликнул мистер Фрэнкс, довольно чувствительно ткнув купца кулаком в пухлый бок, едва молодой человек отвернулся. - Разве вы не видите, что он вытирает глаза, да и траура его не заметили?
- Как вы смеете, капитан Фрэнкс? Вы уже и на хозяина готовы поднять руку? Наследник-то мистер Джордж. Я ведь знаю завещание полковника.
- Мистер Джордж там, - ответил капитан, указывая пальцем на палубу.
- Где-где? - воскликнул купец.
- Мистер Джордж там, - повторил капитан, на этот раз указав не то на клотик, не то на небо над ним. - Девятого июля, сэр, сравняется год, как он преставился.
Вздумалось ему отправиться с генералом Брэддоком, ну, и после того страшного дела на Бель-Ривер он не вернулся, а с ним и еще тысяча человек. Всех раненых добивали без пощады. Вам ведь известны повадки индейцев, мистер Трейл? - Тут капитан быстро обвел пальцем вокруг своей головы. - Гнусность-то какая, сэр, верно? А был он красавец - ну точь-в-точь как этот молодой джентльмен; только волосы у него были черные... а теперь они висят в вигваме какого-нибудь кровожадного индейца. Он частенько бывал на борту "Юной Рэйчел" и всякий раз приказывал вскрыть ящик со своими книгами прямо на палубе - не мог дождаться, пока их снесут на берег. Он был молчаливым и конфузливым, совсем не таким, как этот вот молодой джентльмен, весельчак и забавник, которому прямо удержу не было. Только известие о смерти брата совсем его сразило, и он слег с лихорадкой - она на этом их болотистом Потомаке многих в могилу сводит; только в плаванье ему полегчало - плаванье хоть кого излечит, да и не век же молодому человеку горевать из-за смерти брата, которая сделала его наследником такого состояния! С того дня, как мы завидели берега Ирландии, он совсем повеселел, а все же нет-нет да и скажет, хоть и расположение духа у него вроде бы отличное: "Ах, если бы мой милый Джордж смотрел сейчас на эти виды вместе со мной!" Ну, и когда вы помянули имя его брата, он, понимаете, не выдержал. - Тут добряк капитан посмотрел на предмет своего сочувствия, и его собственные глаза наполнились слезами.
Мистер Трейл напустил на себя мрачность, подобающую тем выражениям соболезнования, с которыми он хотел было обратиться к молодому виргинцу, но тот довольно резко оборвал разговор, отклонил все радушные приглашения купца и пробыл в его доме ровно столько времени, сколько понадобилось на то, чтобы выпить стакан вина и получить нужные ему деньги. Однако с капитаном Фрэнксом он попрощался самым дружеским образом, а немногочисленная команда "Юной Рэйчел" прокричала вслед своему пассажиру троекратное "ура!".
Сколько раз Гарри Уорингтон и его брат жадно рассматривали карту Англии, решая, куда они направят свой путь, когда прибудут в отчий край! Все американцы, которые любят старую родину, - а найдется ли хоть один человек англосаксонской расы, который ее не любил бы? - точно так же силою воображения заранее переносятся в Англию и мысленно посещают места, давно ставшие знакомыми и милыми сердцу благодаря собственным надеждам, умиленным рассказам родителей и описаниям побывавших там друзей. В истории разрыва двух великих наций ничто не трогает меня сильнее, чем это столь часто встречающееся выражение - "отчий край", которым в младшей стране пользуются для обозначения старшей. И Гарри Уорингтон твердо знал свой маршрут. Целью его был не Лондон с великолепными храмами Святого Павла и Святого Петра, угрюмым Тауэром, где пролилась кровь стольких твердых и неустрашимых людей, от Уоллеса до Балмерино и Килмарнока, чья судьба и по сей день трогает благородные сердца, не роковое окно Уайтхолла, через которое вышел король-мученик Кард I, чтобы в последний раз склониться перед богом и вознестись к его престолу, не театры, парки и дворцы, эти блистательные приюты остроумия, удовольствий, роскоши, не место последнего упокоения Шекспира в церкви, чей стройный шпиль устремляется ввысь на берегу Эйвона среди прекрасных лугов Уорикшира, не Дерби, Фалкирк или Куллоден, свидетели крушения правого дела, которому, быть может, уже никогда не суждено будет возродиться, - нет, свое паломничество юные братья-виргинцы намеревались начать с места даже еще более священного в их глазах, с дома их предков, того старинного замка Каслвуд в Хэмпшире, о котором с такой любовью повествовали их родители.