Дмитрий Градинар За краем
От Дорноха до Нэрна через залив Мари-Ферт всего сорок пять миль. Если попытаться проделать тот же путь по суше, выйдет все двести тридцать. Такие уж дороги в Северной Шотландии. Рэй Лингфилд, рыбак из Хелмсдейла, предпочитал артельный баркас. Привычнее, а главное – не нужно извиняться за пыльный сюртук, который волей-неволей помнется, пропахнет запахами тесного скрипучего дилижанса.
– Ну, что, Рэй? – спросит доктор Солф Халенс. – Как всегда? Или на этот раз что-нибудь особенное? – И тут же, не оставляя времени на ответ, засыплет другими вопросами: – Как Элен? Как Джил и малютка Данс?
Если бы у Лингфилда имелось две глотки, он все равно не поспевал бы за вопросами доктора. Потому что едва находил ответ, как тут же возникали другие вопросы…
– Как ваши сны, мистер Лингфилд? – Постепенно разговор поворачивал в то русло, по которому текла целая река проблем. Из-за них, собственно, Рэй вот уже второй месяц каждую неделю, по пятницам, вынужден был посещать мистера Халенса, не пропустив ни единого сеанса. – Что за прошедшую неделю?
Вот тут Рэю оставалось только одно: переминаясь с ноги на ногу, правдиво излагать все, что привиделось во снах.
– Знаете, док, не бог весть какие подробности, но запомнилось…
– А все-таки, если можно, о каких подробностях речь? Не скрывайте, все может оказаться очень и очень важным. Ведь ваш случай…
– Знаю, вы говорили – редкий, – спешно вставил рыбак, опасаясь, что доктор снова зачастит.
– Именно – редкий! Да что там! Уникальный! Чего же вы стоите? Проходите, проходите, а я на минуту…
Лингфилд столкнулся с Халенсом прямо у калитки, видимо, доктору нужно было куда-то идти. Забыть о своем пациенте он не мог, так как с самого начала их знакомства заявлял о своей заинтересованности в исследовании случая Лингфилда. Он не говорил – болезни, а именно – случая.
– А знаете, я ведь, пожалуй, готов брать с вас всего лишь половину платы, шиллинг три пенса вместо полукроны.
Лингфилд, слывший в поселке удачливым ловцом сельди и имевший собственную маленькую флотилию лодок, только махнул рукой. За свое излечение он готов был платить хоть по четверти фунта, лишь бы кто помог.
– Но остальной платой станет обещание вести дневник, где вы будете записывать все, что…
– Я согласен.
Так начиналось их знакомство. Доктор Халенс, о котором все отзывались как о хорошем специалисте, полном энергии и знаний, лишенном спеси, что зачастую присуща людям его сословия, оказался вдобавок оптимистом, которого не остановят никакие трудности. Также, поняв уже на третьем сеансе, что он не может пока предложить сколь-нибудь эффективное лечение, врач вообще отказался принимать плату, только кивал с благодарностью, когда Лингфилд передавал пакет с торчащими из него рыбьими хвостами. Впрочем, на городских рынках цена на жирную сельдь Северного моря держалась достаточно высоко, и для врача, ведущего городской образ жизни, подарки рыбака были теми же деньгами. Но в отношении второй части платы – дневника с описанием снов – Халенс был неумолим.
Садовая калитка, туго перевитая плющом, открывалась только наполовину, и доктор сделал шаг в сторону, пропуская посетителя.
– Вас не затруднит подождать в прихожей, пока я схожу на почту? Должна поступить корреспонденция, касающаяся вашего случая, так что…
Доктор развел руками, улыбка его выглядела несколько смущенной. Неужели эскулап сдался, мелькнуло у Лингфилда. Уловив тревогу пациента, Халенс поспешил пояснить:
– В прошлом номере «Медикал ревью» я нашел статью некоего профессора Кауса, смотрителя клиники в Плимуте. Там описывался схожий случай, а профессор точно так же указал пациенту вести дневник сновидений, почему я и решился попросить коллегу об услуге и представить мне копию дневника. Возможно, это окажется полезным.
– В таком случае, я хотел бы вас сопровождать, раз уж вы беспокоитесь для меня.
– Ерунда, до почты всего несколько кварталов, а вы наверняка устали с дороги. Пройдите и подождите в прихожей. Можете выкурить трубку, а заодно освежите свою память, все-таки нам предстоит кое-какая работа, не так ли?
– Хорошо, доктор, если вы настаиваете, я…
– Замечательно! – крикнул уже на ходу Халенс, быстро перебирая длинными ногами по мостовой, ступая без разбору во все лужи, что лежали на его пути.
Лингфилд какое-то время понаблюдал за доктором, как он вышагивает, будто цапля, а после, тронув калитку, ступил на мощенную красным кирпичом дорожку, ведущую к особнячку.
Сны, сны, сны… Проклятье Лингфилда, свалившееся на него полгода назад.
Он исколесил всю округу, беседовал со множеством священников, настоятелями мелких и крупных приходов и учеными мужами вроде аббата Говарда. Но эти беседы оканчивались одинаково ничем. Разве что свечами, поставленными рукой рыбака перед ликами всех святых, какие только есть.
Сны… То, что остальным людям дарило покой и делало ночь непохожей на смерть, стало настоящей мукой для Лингфилда. Карой за неизвестно какие грехи.
Сначала, впрочем, все было не так уж страшно. Просто в обрывки сновидений вкрадывалось ощущение тревоги. Это могли быть останки коровы, валяющиеся неожиданной грудой посреди зеленого луга. Раскат грома прямо над головой. Неожиданный риф, вынырнувший из волн прямо перед носом его лодки, когда Рэю снилось море. Сон не обрывался, а тек дальше – широкой извилистой рекой, чьи берега так чудны и загадочны. Тогда Рэй еще не вскакивал с жуткими криками, из-за которых Элен перестала ложиться с ним в одну постель, а малютка Данс начинала хныкать, разбуженная отцовским криком. Это была не та тревога, когда сердце вот-вот вырвется из груди, просто какое-то неудовлетворение сном. Но вот потом мертвая корова попыталась встать на ноги, теряя из прорех в шкуре что-то черное, скользкое, будто слипшиеся водоросли, и Рэю приходилось бежать по лугу, неожиданно оборачивающемуся топким болотом, только бы оказаться подальше от жуткого кадавра. Раскаты грома сопровождались теперь вязью разноцветных молний. Единственным укрытием становилась лишь старая, опрокинутая лодка на побережье, под которой нужно было лежать, поджав колени, и глохнуть от этого грома, разрывающего перепонки, слепнуть – от вспышек света, проникающего сквозь щели. А сам ливень становился горячим, будто Творец вскипятил на небе облако.
Что до таинственного рифа, возникающего именно там, где его не могло быть никаким образом, – над глубинами за Диггер-банкой… Теперь сделать что-нибудь, уйти от удара или хотя бы попытаться его смягчить, подставив борт, – не получалось. И риф, вцепившись каменным клыком в левую скулу лодки, вспарывал ее от носа до кормы, затем Рэй падал в воду. Отличный пловец, самый выносливый ныряльщик среди артельщиков, он вдруг становился беспомощен, как бедуин – житель пустыни, видевший воду разве что в лужах чахлых оазисов. Он безропотно падал вниз, в холод, сжимая губы. Прямо перед глазами оказывались тусклые рыбьи тела, воздух таял, и легкие будто бы прилипали к спине. Тогда Рэй начинал мычать, удерживая последние пузыри, рвущиеся наружу. А когда становилось совсем невмоготу и что-то раздирало изнутри грудную клетку, он открывал рот, втягивая с первым жадным вдохом соленую воду. Вот тогда и рождался крик.
Рывком поднимаясь в постели, Лингфилд хватался за грудь, ожидая, что сейчас вода польется из него, как из щедрого дождевого стока. Внизу начинала плакать младшая дочь. Ей только-только исполнилось пять, и крепким сном она не отличалась. К малышке Данс тут же спешила ее сестра Джил, в свои пятнадцать лет снискавшая славу первой красавицы Хелмсдейла. А рядом с кроватью появлялась Элен, застывая восковым изваянием. Лунный свет делал печаль в ее глазах вовсе безмерной, но чем могла она помочь?
Сны стали змеями, кусавшими Рэя со всех сторон, и здесь ему явно не хватало умений святого Патрика.
Рэй начал пить. Вот только крепкий эль, бьющий в голову сильнее любого громового раската из сна, не спасал его. Сны оставались прежними, а выходить на лов становилось раз от раза труднее и труднее. Поэтому вскоре Рэю пришлось отказаться от такого помощника. Бессильны оказались и разные снадобья: маковые зерна, заваренные в молоке, душистый хмель, настойка из вереска. На каждую попытку Лингфилда сны отвечали большей тягостью, еще более сильными страхами. Теперь он видел, словно наяву, как на Хелмсдейл падает Луна. А в окошке верхнего этажа что-то кричали Элен и дочери, но слов было не разобрать.
Первым порывом становилось – вбежать по лестнице, схватить дочерей в охапку, подтолкнуть Элен! Но другая часть сознания подсказывала – не успеть! Ему не успеть! И вот уже каменная планета, которую он так любил рассматривать в сильный морской бинокль, заполнила весь небосвод. Лунные кратеры, моря Ясности и Спокойствия, изломанные горные цепи – все это рушилось, рушилось, толкая перед собой тугую струю воздуха.
Последнюю неделю Луна падала на Рэя четыре раза. Он долго не мог уснуть, напряженно всматриваясь в настоящую, всамделишную Луну, которая, впрочем, мирно шла своей вечной дорогой, озаряя ночное пространство – где еще гуляло эхо от крика рыбака – серебряным светом. Затем он засыпал, и все начиналось сначала.
Другие две ночи ему снилось, будто он, выполняя прихоть малышки Данс, ныряет у причала за красивыми раковинами. Вдруг верх и низ меняются местами. Тревожно гудит большой пароход с обнаженными винтами, падающий в небо. Эти винты молотят воздух, команда и пассажиры прыгают за борт, но тщетно! Скоро все становится маленькой точкой над горизонтом. Причал исчезает, вместо него виден край обрыва, куда уже никогда не выбраться рыбаку. Пальцы скребут податливый известняк, и Рэй начинает падать. Глубоко. Так глубоко, что не достанет даже самая длинная в мире якорная цепь. Позже приходит осознание, что он падает, как в колодец, сквозь Землю. Вываливается с другого края и продолжает лететь, нелепо размахивая руками. Мимо ехидной Луны, готовящейся к очередному обрушению, мимо красного шарика Марса, сквозь кольца планеты-гиганта, еще дальше – к неведомым мирам, попутно превращаясь в ледяную мумию с перекошенной от крика маской вместо лица.
Доктор обернулся за четверть часа. Рыбак не собирался угощаться трубкой, любезно предложенной Солфом Халенсом, но когда тот появился в дверях, Рэй с удивлением обнаружил, что яростно терзает мундштук, едва не давясь ароматным дымом.
– Ну, как? – с надеждой спросил он у Халенса, содрогаясь от мысли, что вскоре начнет грезить наяву, перестанет управлять собой, вот как только что с этой чертовой трубкой, и вовсе сойдет с ума.
– Совсем другой случай, я успел просмотреть записи по дороге, – доктор не выглядел ни удрученным, ни растерянным, как это бывает с людьми, ожидающими важных известий, а вместо этого получившими по почте пригласительный на ежемесячный благотворительный скрипичный концерт. – У пациента профессора Кауса выявлена травматическая патология. Это артиллерист, который получил сильную контузию при службе в Африканском экспедиционном корпусе.
– Но он тоже видит страшные сны? – уточнил Лингфилд.
– Иногда видит. Вследствие контузии ветеран страдает повышенным внутричерепным давлением, от которого, к счастью, имеются средства. Обычные ночные кошмары. Бессвязные и нерегулярные.
– То есть бедняга имеет возможность получать передышки?
– Вроде того. Пустое, давайте лучше займемся нашими проблемами.
После череды неудачных попыток исправить положение и помочь рыбаку доктор считал это общей проблемой.
– Не отчаивайтесь, дружище! Вы в порядке. Здоровье – как у быка! – При упоминании о быке Рэй вздрогнул, сразу же вспомнив поднимающуюся из травы тяжелую рогатую голову с выпученными бельмами вместо глаз. – Пока что я стараюсь найти щадящие средства, но есть ведь еще способы. Можно прибегнуть к лечению электричеством, – снова дрожь по телу, – гипноз, например…
Врач остановился напротив Лингфилда и потеребил нижнюю губу. А после принялся возбужденно мерить шагами кабинет.
– Да! Конечно же – гипноз! Я спишусь с самим Фалькруа! Если потребуется, вызову даже графа Мотеруэлла или, наоборот, отправляю вас к нему в Глазго, это уже детали… Гипноз! Посмотрим, правда ли все то, что говорят об этой дьявольской штуке!
Но Рэй молчал, потому что врач, сам того не желая, только что признался в профессиональном бессилии. У него не было ничего – ни за шиллинг три пенса, ни даже за сотню золотых гиней, – что могло бы помочь несчастному рыбаку.
– Решено! Я немедленно сажусь писать в Глазго!
В порыве Халенс даже не поинтересовался, что пережил за истекшую неделю его пациент. И Рэю оставалось спешить к пристани, потому что по всем признакам к вечеру ожидалось сильное волнение, и нужно было успеть добраться до Хелмсдейла или хотя бы к Дорноху, пока не начнется шторм.
Он опоздал. Едва баркас прошел четверть пути, как поднялся сильный встречный ветер. О том, чтобы идти в крутом бейдевинде, используя штормовой парус, не могло быть и речи. Морская гладь, ставшая вдруг свинцовой и переставшая быть гладью, задышала крупной зыбью. Верхушки волн – пока еще низких и покатых, обросли белыми барашками. Седой Эрл-Кит, шкипер баркаса, прозванный так за то, что когда-то ходил на китобое к Новому Свету, посмотрел на Рэя, но тот и сам – опытный рыбак! – понимал, что нужно идти обратно. На развороте в борт ударила первая тяжелая волна – предвестница других ударов. Глухо отозвалась обшивка, и баркас задрожал, как струна. Потом трещала парусная оснастка, когда, подгоняемый холодным попутным ветром, набравшим свежесть, баркас мчался в Нэрн. Волны вставали уже вровень с фальшбортом, и пришлось причаливать в военной гавани, откуда только что, в переливах боцманских дудок, ушел старый броненосец, сопровождаемый двумя миноносными катерами. Такой шторм военному кораблю не в диковину. Наверняка кто-то из ретивых адмиралов давно желал провести штормовые учения. И серый, похожий на гигантский утюг, корабль принялся разбивать могучей грудью вал за валом, окутываясь тучами брызг, пока его грузный силуэт не растворился в пелене дождя.
Этот броненосец позже заглянет в сон Лингфилда, только там он станет другим – израненным, черным от копоти сражения, с сорванными броневыми плитами и пожарами по всей палубе. А сам Рэй окажется заперт в тесном каземате носовой орудийной башни, где было не продохнуть из-за едкого запаха жженого тола и раскалившихся казенников морских орудий. Но сначала ему пришлось пережить кое-что похуже.
Шторм продлился двое суток. Вместе с ним с моря на берег обрушилась страшная гроза. Молнии били почти так же густо, как в кошмарах рыбака. На станции дилижансов, где он появился, кутаясь в плащ, одолженный у врача, сказали, что все рейсы отменяются. Единственным экипажем, который отправился в путь, оказался фургон фельдъегерской службы. Впрочем, королевская военная почта ушла совсем в другую сторону, в Лоу-Баки. Насквозь промокший рыбак вернулся к особняку с кирпичной дорожкой. Поэтому доктор Халенс получил возможность очно наблюдать – каковы они, кошмары его пациента, и как велико их разрушающее воздействие. Сразу после громкого пробуждения Лингфилда Халенс измерил ему давление, простукал со всех сторон, выслушивая в стетоскоп, и изумился, насколько неистовый пульс разыгрался у Рэя. Они до самого утра пили чай, за чашкой чашку, и молчали. Рэй – от неловкости, что доставил столько хлопот, а врач – оттого, что ему нечего было сказать. Потом Халенс поднялся к себе в спальню, а Лингфилд заново расположился на диване. И снова проснулся – с криком, красными кругами под веками, тяжелым дыханием…
К вечеру, когда гроза поутихла, но на море еще бушевал шторм, пассажирское сообщение было восстановлено. Правда, дилижансы отправлялись только до Бонар-Бриджа, да и то не доезжая до города. Каким-то образом стало известно, что мост через реку смыло потоком, а саперы ожидались только к третьему дню. Но такое уже случалось не в первый раз. И Лингфилд знал, что все лодки, имеющиеся в городе, к утру будут заняты извозом через реку. Еще можно было сойти раньше, в Тейне. Между Тейном и Дорнохом лежал залив шириной всего в четыре мили. Там тоже можно было найти лодку. Решив так, Рэй оплатил место в дилижансе, еще раньше обещав доктору Халенсу прибыть, как всегда, в пятницу. В дороге его сморило, но стоило подбородку уткнуться в грудь, как тут же появился сон-кошмар. Остальные пассажиры начали перешептываться между собой, видимо, сочтя Рэя за человека, которого мучает совесть. Им было невдомек, в чем тут дело. А Рэю вовсе не хотелось объясняться. Как и было решено, он вышел в Тейне. Прямо на станции познакомился с лодочником, поджидающим здесь лишнего заработка, и, сторговавшись на шести пенсах, они отправились к причалу. Но там оказался почтовый пакетбот, и Рэй изменил намерения, тем более что пакетбот шел прямо в Хелмсдейл. Весьма кстати! Лодочник затянул старую песню неудачников – каковы нынче цены на смолу и дерево, как тяжело содержать в порядке весла и как плохо изменять договоренности. Ему было наплевать – что станет делать Рэй, оказавшись в Дорнохе, на полпути от дома. Но получив утешительные три пенса, лодочник отстал и пошел обратно на станцию, ловить других пассажиров. Пакетбот оказался резвой лошадкой и под пыхтенье двух котлов домчал к Хелмсдейлу всего за два часа. И вот тут, как только Рэй спустился по сходням, его посетило ужасное предчувствие непоправимой беды. Сам не зная почему, он побежал. Мимо рынка и конфетной фабрики, через центральный сквер, вдоль полицейских конюшен – домой! С каждым шагом, приближающим его к окраине, Рэй все яснее и яснее представлял печальное лицо супруги. Никогда еще не посещали его подобные чувства. А потом, свернув в переулок, Рэй увидел свой дом, и у него подкосились ноги…