Райан Канстон Пираты солнечной системы
Дугласу никогда не нравилась живопись, ему всегда казалось, что не существует в природе более глупой траты своего времени, чем зарисовка людей, животных, выдуманных личностей на бумагу необходимую для более нужных и существенных вещей. Бродя без дела по длинному и извилистому коридору, он остановился у одного из таких произведений искусства. Его взгляд, нацеленный на картину, был полон какой-то сумасшедшей ярости нескрываемой, но всё же чуждой для других людей. На картине было показано сражение трёх огромных космических кораблей за контроль над маленькой серой почти невидимой за яркими вспышками термоядерных зарядов планете. Он пристально вглядывался в изображение, стараясь отыскать там что-то чарующее и пронизывающее душу, то, что обычно чувствуют люди, детально осматривающие картину многовековой давности, нарисованную каким-нибудь очень известным и всеми народами любимым художником. Но не найдя в ней ничего такого, что могло потрепать его немного застоявшееся отвращение ко всем видам искусства, он, остановившись всего лишь на пару секунд в осмыслении правильности совершаемых действий, начал выжигать с помощью лазера полотно, стараясь при этом не задевать изображённые на картине корабли.
Вырезав из картины все космические корабли и рассортировав их по карманам брюк, он с чувством полного удовлетворения и сияющей на его лице невероятно наивно-детской улыбкой, зашагал в сторону капитанского мостика принадлежащего ему — капитану этого пиратского корабля.
Он и его верная команда головорезов — это те самые пираты, что грабят космические караваны, берут на абордаж торговые суда, уничтожают военные корабли земного правительства и закапывают всё награбленное золото на необитаемых и неотмеченных на картах планетах. А ещё они не пьют ром, но не из-за того, что они какие-то особенные, просто ром уже не в моде. Все теперь пьют космический шнапс, что всё же не мешает им иногда (в знак обожания и любви к старым традициям) пропускать по стаканчику забытого, но неутраченного временем любимейшего напитка всех старых земных пиратов — эля (ведь ром нынче не в моде).
Вернёмся же к Дугласу. По пути к капитанскому мостику он ненадолго остановился около старинного зеркала, укреплённого на стену давным-давно, когда он, будучи ещё маленьким мальчиком, бегал по этим коридорам, разрисовывая все стены фломастерами и карандашами. Тогда капитаном корабля был его отец, злостный обожатель порядка и верный последователь пиратского кодекса, своего сына за проявленную повинность он наказывал самым строгим методом, который может придумать родитель для своего чада — порка ремнём по ещё нормально не сформировавшейся заднице. Воспоминания об этом были слишком размытыми и туманными, чтобы Дуглас хоть как-то сумел разобраться в них в полной мере, поэтому не будем заострять на этом своего внимания и просто двинемся дальше.
— Что это у меня за чертовщина на подбородке? Неужели это мои волосы? Как они сумели так быстро вырасти? — Дуглас придя в шок от своего нового вида, стал почесывать и рассматривать развившуюся на подбородке шевелюру. — Если я их не остановлю, то они скоро у меня в целую бороду, выцветут. А этого я не могу себе позволить. Нет. Ни в коем случае. Не дай бог, моя команда увидит, во что это я превратился. Могут ещё принять за оживший труп моего отца. — прокрутив в голове эту мысль несколько, раз Дуглас незамедлительно начал смеяться и негромко повторять «Конечно. Мой воскреснувший отец. Вот ведь умора! Кто на такое поведётся?» Затем докрутив эту мысль до самого конца, он начал понимать некоторые неприятные детали этого преображения, — Хотя они ведь всё именно так и поймут. Лучше бы я не знал их так хорошо. Лучше бы пропустил тот момент с анкетами, бланками и проверками на профпригодность которые я обычно в пивнушках устраивал. Хотя вроде эти экзамены, в самом деле, сближали меня с командой. Наверное я всё же не жалею об этом. Стоп! Жалел ведь тогда и жалею сейчас. Мне, наверное, лучше не уходить от темы. О чём же я до этого говорил? А, точно, об отце! Полезут на меня с вопросами сразу, как только заметят: «А каким это образом вы сумели выбраться из могилы? Как у вас получилось оживить себя? Что вы будете теперь делать со своим преемником?» Боже, кажется, я схожу с ума. С дураками живу сам дураком скоро стану. Ничего они не будут спрашивать. Они первым делом меня застрелят, а уже потом станут задавать вопросы. Даже я бы так поступил. Хмм… и зачем это всё я вслух говорю, если меня всё равно никто не слышит? — не придя к должному умозаключению, Дуглас, устав от всей этой фактической разборки своей команды, продолжил разглядывать висящее перед ним зеркало.
Он смотрел на своё отражение и чувствовал неприязнь к человеку находящемуся на другой стороне. Бродяга вот первая ассоциация, которая приходит вам в голову при встрече с ним. Щетина на лице, грязные кудрявые волосы чёрного оттенка, и большой шрам на левом глазу вот неплохие атрибуты этого бродяги. Капитанская форма сидит на нём уже не так как раньше, теперь она вяло свисает с его высохших от голода плеч. Обшитая золотом и полная всевозможных росписей эта великолепная тёмно-красная капитанская форма теперь походила на обноски самого, что ни на есть обычного бродяги с улицы. Штаны были порваны по бокам, в этом правда стоит винить капитана решившего что, сделав несколько красивых разрезов на штанах, он сумеет поднять свой уровень стиля (который страдал от его чрезмерной любви ко всяким старым и поношенным вещам, на вроде фраков и костюмов, коих у него было не меньше чем золота в казне вселенского правительства). А на ногах у него красовались невероятно удобные, домашние тапочки… ну а что в этом плохого? В них же намного удобнее ходить по космическому кораблю, чем, нежели в обычных капитанских ботинках давно ставших рассадниками крыс и тараканов.
Осмотрев себя с ног до головы, он пришел к небольшому умозаключению, которое никак не могло придти в голову нормально-мыслящему человеку.
— Конечно, в этом образе есть и свои плюсы. Я и не ожидал что когда-нибудь смогу стать похожим на бродягу. Это так круто. Не могу дождаться того момента когда меня увидит моя команда. Уж Грэймс точно сдохнет от зависти. — Дуглас был вне себя от радости. Кажется будто бы той грусти нахлынувшей на него перед этим, никогда и не было. Это конечно связано с его слишком переменчивым характером, который может сравниться по частоте смены режима с небезызвестной, земной сменой времён года или женской, происходящей раз в месяц, сменой времени настроения (у них это называется по другому, но, по сути, имеет те же самые свойства, только в более небезопасных для мужчин проявлениях).
Капитанский мостик был достаточно большим местом, обычно вмещающим в себя подготовленную к работе труппу из нескольких десятков человек и груду всякого технического барахла на вроде широкоформатных настенных дисплеев или гигантских пультов управления установленных вокруг всей комнаты в неясном технически неуравновешенном порядке.
Дуглас уселся в расположенное в центре комнаты кресло. Оно вне всяких сомнений было самым красивым блестяще обустроенным и невероятно дорогим предметом во всёй этой комнате. У него была в наличии деревянная спинка (внутренняя часть которого состояла из прочного металла именуемого титаниум), украшенная всевозможными узорами и орнаментами, которые его команда забирала со всех побеждённых ими военных судов. На боковых ручках кресла находились небольшие панели с большим количеством кнопок установленных на их поверхностях. При использовании этих самых панелей капитан мог в любой момент: отключить всю систему безопасности корабля, включить встроенные в панели рации и, задействовав свои великолепные ораторские способности докричаться до любого члена экипажа, где бы он в данный момент не находился, или же включить диктофон и записать очередную часть нудной истории посвященной его битве с непослушной молнией на брюках.
Дуглас начал отдавать приказы своим подчинённым. Он требовал убрать гигантский дисплей, загораживающий ему вид из окна на космическое пространство полное звёзд, планет, метеоров, комет и иных форм жизни ещё не успевших зарегистрироваться на космических станциях или таможнях. Другие его приказы касались: быстрой доставки горячего чая, нахождению затерявшейся где-то на корабле его личной капитанской шляпы и дотошному разъяснению обо всех случаях и новостях касающихся случившегося в космосе за прошедшие несколько дней.
— Рамбул, дорогой мой друг, старый ты привинченный к стулу космический волк, упитанная ленивая задница моржа. — Постепенно повышая тон грубости Дуглас, надеялся, наконец, услышать от своего верного и не в меру ленивого секретаря животрепещущие и нужные команде сводки новостей. — В какой уже раз я сижу и жду от тебя ответов на мои вопросы. И в который раз я уверяю себя, что сегодня ты сможешь на них ответить. Итак, вот вопрос, на который ты должен мне ответить — Что ты сумел узнать о той космической станции, что сейчас беззаботно кружит вокруг Марса в нетронутом и совершенно девственном для пиратов виде? Только прошу, не говори мне, что ты опять поленился это сделать, ладно? — обратился Дуглас к сидящей впереди, почти, что у самых его ног, за неимоверно громоздким пультом управления, деревянной кукле.
Вместо упитанного секретаря иноземного происхождения раньше сидевшего на этом самом месте теперь располагалась страшная на вид кукла, с небрежно нарисованным фломастером лицом и маленьким диктофоном, установленным на её небольшую деревянную шею. Через секунду диктофон среагировал на команду капитана и начал прокручивать заранее помещенную туда плёнку.
— Пока… ничего,… сэр, — произнёс Рамбул. Длинные паузы после слов, разная подача эмоций, не структурированность и различность фонового звучания, всё это выдавало фальшь. Любой здравомыслящий человек мог уже давно додуматься о возможности редактирования содержимого и превращения всего получившегося в солянку с заранее записанными туда словами и звуками на заблаговременно установленные реплики режиссера. Это и называется диктофоном.
— Естественно, ты ничего не узнал! Ты ведь и не собирался узнавать, верно? Знаешь, можешь даже не отвечать. Знаю, что не собирался. Большего от такого лентяя, как ты я всё равно не ожидал. — Дуглас повернулся на кресле в сторону. Его взгляд устремился в самый дальний угол комнаты. У правой стены, за двух метровым аппаратом связи, заполненным телефонами всех видов и мастей, сидела кукла, заменяющая связиста Чима Томонара, невысокого азиата с чёрствым и не совсем человечным даже по меркам иноземных форм жизни характером, — Эй, Чим! Скажи-ка хоть ты мне, что случилось с этой дурацкой станцией?
— Межконтинентальный…геплоцифольный… сплав нового металла… летает вокруг орбиты… Марса… больше нет, — монотонно, не выражая совершенно никаких эмоций, проговорил голос из диктофона. Произнесённые слова были одинаковы как по произношению, так и по выдаче эмоций, поэтому человек, не знающий что это всего лишь запись, собранная из разного по содержанию материала мог запросто додуматься до идеи, что всё это было сказано в один момент, одним прямым тестом, без каких-то там запинок и пауз в предложениях (которые и в самом деле сложно было заметить).
Дуглас не сумел должным образом понять смысл сказанных Чимом слов, поэтому всё его недопонимание было выражено одним простым состоянием, называемым им иногда — «комой мозга». Выйдя из охватившего всё его тело и мозг ступора, он стал озаряться по сторонам, подыскивая для себя нового собеседника. Таковой оказалась немногословная, необщительная, замкнутая в себе молодая девушка по имени Лана Сомаль, а точнее заменяющая её деревянная кукла, сидевшая в данный момент за небольшим одноместным столом в обнимку с плюшевым инопланетным существом, имеющим некоторые сходства с кальмаром или осьминогом с Земли.
Дуглас был влюблён в неё беспамятно и бесповоротно. Если бы не она, он бы давно уже превратился в грязного заморыша, живущего на этом свете лишь за счёт тоски и жалости к себе. Он уверен, что жизнь навсегда изменилась для него в лучшую сторону в тот день, когда вечно хмурый на жизнь Рейдж Сембол предложил напасть на небольшое торговое судно с подозрительно кривой носовой частью. Как оказалось на самом деле, корабль принадлежал не торговой федерации, а самой что ни на есть настоящей рабовладельческой секте.
Битва тогда была великая. Много крови было пролито, много людей погибло, много инопланетян было уничтожено, много глупостей было сделано. Секта не хотела отдавать свой невероятно ценный груз пиратам, поэтому с их стороны был предпринят странный и не совсем безопасный шаг, который заключался в полном уничтожении, посредством включения самоуничтожения, всего корабля вместе с теми, кто в данный момент там находился. Дуглас успел спасти из всех находившихся там людей лишь эту бедную девушку. Её растерянный взгляд он, помнил его так отчётливо, так живо; такое было сложно забыть. В нём читалась потеря, скорбь и непонимание. Она была спасена и вся команда (кроме Чима) с распростертыми руками пустила её к себе, сделав её полноправным членом экипажа по назначению и по должности относящемуся к талисманам (лучше должности никто не сумел придумать).
Лана не сразу смогла вписаться в команду корабля, но, по-видимому, почувствовав, что от этих свирепых и опасных пиратов-мужчин не исходит никакой угрозы, спокойно заняла предназначающееся для неё место, где и по сей день спокойно обитает, молча, словно дикая кошка не до конца прирученная человеком.
А что насчёт любви? С этим были кое-какие сложности. Взаимностью на признания в любви капитана она не отвечала, хотя возможно Лана просто этой самой любви не понимала. Дуглас естественно понимал, что тернист путь человека возложившего на свои плечи груз ответственности под названием любовь. Поэтому он ни смотря, ни на что продолжил свою романтическую охоту за её рукой и сердцем (без предложенного Чимом хирургического вмешательства).
И всё-таки как эта молчунья, сумела сказать членам экипажа своё настоящее имя? А никак. Оно было написано на её чёрно-белой униформе, которую команда заменила белой курткой, белыми штанами и белыми ботинками (в дамской обуви Лана ходить не желала). На этом история о Лане заканчивается, и вместо этого начинаются странные домогательства капитана к деревянной кукле, на которую без слёз нельзя смотреть.
Он слез с кресла и медленной любовной походкой направился к своей возлюбленной. Её диктофон уже начал медленно прокручивать вложенную туда плёнку.
— Видишь, любовь моя, какие люди окружают меня. Одни слишком тупы, другие слишком умны. Но вот ты, — он взял её руку в свою и, опустившись на одно колено с сияющей на лице улыбкой и чуть приподнятой верх бровью, добавил, — Идеально держишься где-то посередине. Ну что выйдешь за меня?
Лана ответила незамедлительно. Заряд в несколько тысяч вольт пробежал по маленькому проводу, обвившемуся вокруг деревянной ладошки куклы. Дуглас вскрикнул от боли и отлетел на несколько метров в сторону. Его тело ощутило на себе прикосновение нескольких тысяч иголок от шприцов. Эти самые шприцы без спроса вошли в его руку, и наполнил её расплавленным свинцом, который так и жаждал войти в его тело.
Дуглас упал у самого основания своего кресла. Он медленно и осторожно, ухватившись рукой за перила, начал вставать на ноги, стараясь при этом не замечать тяжесть и боль, резко набросившиеся на все его конечности.
Покачиваясь из стороны в сторону он, молча, стоял и смотрел на сидящую с вытянутой рукой куклу. Из его нижней губы шла кровь, а волосы на лице горели, оставляя после пламени небольшие прослойки свежеиспечённой щетины. Выдавив из себя сгусток дыма, он стал пристально вглядываться в изображение, которое он сумел разглядеть в зеркальном отражении перил. Там Дуглас увидел своего двойника, попавший в точно такую же ситуацию что и он сам.
— Какой ужас! — негромко воскликнул он. — И это моё лицо? Без этой обгорелой кожи всё смотрелось куда свежее и красивее. То есть, конечно, я несовершенен и всё в таком же духе но, у всего есть свои пределы. Во что же это я превратился?
Он стал осторожно дотрагиваться до самых на его взгляд воспалённых участков кожи. Это не принесло ему совершенно ничего хорошего кроме новой порции боли. В один из таких моментов его орлиный взор, смог отыскать что-то что, несомненно, могло оживить его настроение от глубокой и грустной комы. Тут он заметил свой величественный подбородок.
— Хотя если хорошенько приглядеться, то можно заметить, что я свой предел ещё не преодолел. — реакция на увиденное стала постепенно меняться. Вместо ужаса воспарило новое чувство любящее возникать в самый неподходящий момент — радость, собственной персоной, — Да, я всё верно говорю. Благодаря этому электрическому заряду у меня теперь не будет бороды, и никто не станет меня сравнивать с моим полудурком папашей. Это очень даже хорошо. Возможно это даже тот самый идеальный сценарий для меня. Эй! Любовь моя! — крикнул он, обращаясь к своей возлюбленной. Боль и агония сменились на раздражающую, полную беззаботной радости улыбку. — Как я, по-твоему, выгляжу? Презентабельно? В самый раз для нашей с тобой свадьбы?
— …— ответила Лана.
— Твои слова как бальзам для моей души. И как мне кажется, исцеляющий нектар смог освободить меня от всех болячек и ушибов, — он изобразил, что подтягивается и что с его здоровьем теперь всё в полном порядке. — Но настоящая Лана не ударила бы меня током. Извини, но мне придётся вычесть у тебя один балл из итоговой таблицы. Вот тебе совет на будущее, поменьше бей меня током, а то мне кажется, что кроме этого ты ничего не умеешь делать.
Он начал рыться в своих карманах в поисках маленькой записной книжки, нужной ему для внесения баллов в начерченную туда итоговую таблицу, как вдруг наружу вылетели три бумажных космических корабля. Дуглас поднял их с пола. Долго и тщательно чесал свой затылок, словно бы стараясь нащупать там кнопку, отвечающую за его память. Он уже и забыл, зачем ему тогда потребовалось вырезать эти маленькие бумажные кораблики.