За дверью раздались тихие шаги, и Гремиона вздрогнула, быстро попятившись, почти против воли.
Перепрыгивая через несколько ступенек за раз, она вернулась в гостиную, ощущая, что сердце колотится о ребра, а спина покрылась прохладными мурашками.
Волнение дрожало под кожей и в груди, будто девушка только что забралась в берлогу к спящему медведю и выбралась оттуда целой и невредимой, едва не наступив зверю на нос.
Запоздало подумала, что можно было бы подсунуть график под дверь, но в таком случае она рисковала дать ему ещё больший повод быть высмеянной им. А на кой чёрт ей это нужно? Лучше оставить всё здесь.
И решительно вздёрнув подбородок, она бросила плотно сложенные пергаменты на журнальный столик, прислушиваясь к бумажному шлепку. Разворачиваясь и следуя к своей лестнице.
Он не слепой. Заметит, если захочет. А нет — так это и не забота Гермионы вовсе. Малфой не маленький мальчик, чтобы следить за каждым его действием.
Затем вернулась в свою комнату, и время сожрало четырнадцать дней учёбы и пребывания в Хогвартсе.
Две недели. Они по-прежнему не общались.
Это был их первый разговор с глазу на глаз. Который закончился брошенным небрежно: «Хватит за мной тащиться».
Малфой запретил подходить к нему на людях.
Будто она была прокажённой. Как будто ей это было нужно! Да она была только счастлива забыть о существовании этого заносчивого кретина. Что бы ни происходило в его чистокровной семейке, на него это не повлияло никак. Кем был, тем и остался — кучей аристократичного дерьма.
На совместных уроках, которых было достаточно много, он даже не смотрел в её сторону. Он вообще не смотрел. Ни в Большом зале, ни во дворе, будто её не существовало. Лишь привычные огрызания, если кто-то из гриффиндорцев стоял на пути или же случайно задевал его локтем.
С одной стороны, это радовало. С другой стороны, было странно.
Оказывается, к негативу тоже можно привыкнуть и замечать его отсутствие.
Привыкнуть? Это определённо не то слово. Было неправильно. Вот. Именно так.
Гермиона покосилась на торчащий из открытой сумки зачарованный дневник и вздохнула. Его упрямство его погубит. Его идиотизм и совершенно детское, показушное поведение. Но это не её ума дело.
То, что они живут теперь через стену, не даёт ей никаких причин обращать на него больше внимания. Если только не забывать накладывать море запирающих чар на двери. Хотя скорее Волан-де-Морт навестит Гермиону в спальне или в ванной комнате, чем Малфой.
Мерлин, одна эта мысль показалась дикой и отталкивающей.
Она подошла к прикроватной тумбочке и взяла с неё книгу по зельеварению. Профессор Снейп в своей любимой манере пообещал дать им контрольную на завтрашнем уроке по материалу, который они прошли только сегодня.
Опускаясь на постель и открывая учебник на нужной странице, Грейнджер попыталась вспомнить прошлогодние перебранки с Малфоем. Вспомнить, как они вели себя тогда.
Вот он, худой, с невыразительной фигурой и нелепо-белоснежными волосами вышагивает по коридору Хогвартса, а она идёт с Гарри и Роном ему навстречу. Завидев их, уголки его губ ползут вниз.
— Что вы здесь забыли?
— Заткнись, Малфой. Слабо молча пройти мимо? — огрызается Рон и тут же стушёвывается под взглядом слизеринца.
— Издеваешься, Уизли? Пройти мимо такой вони? Да у меня глаза слезятся от одного твоего вида.
— Какой же ты урод, — Гермиона хватает друзей под руки и тащит вперёд. А Малфой кривится лишь сильнее.
— Иди ты, Грейнджер.
Проходя около слизеринца, она уничтожает того взглядом.
— Беги, папочке пожалуйся.
Он кривится и уходит в противоположную сторону, бросив ещё какую-то гадость троице вслед.
И это казалось вполне нормальным, потому что практически ничего не значило.
Но... это бы ничего не значило и сейчас. Ничего ведь не изменилось. Они просто повзрослели.
Живоглот, скользнувший за хозяйкой из гостиной, мурлыкнул и устроился у Гермионы на животе, похлопывая пушистым хвостом по покрывалу. Девушка вздрогнула, осознав, что не прочитала ни слова, водя взглядом сквозь страницы учебника. Нахмурилась и постаралась сосредоточиться на правилах приготовления отвара из шкуры сероглаза.
Его глаза стали старше.
От этой мысли ей сделалось не по себе. В конце прошлого учебного года умер Люциус.
Увидев новость на страницах «Ежедневного Пророка», Гермиона ощутила острую, взрывную и совершенно нежданную жалость. Только лишь потому, что утрату родителя она... наверное, могла понять. Хотя бы примерно. Несмотря на то, что после того, как она собственноручно лишила своих родных памяти и после окончания битвы Дамблдор помог ей вернуть память. Вернуть её жизнь. И от этого становилось легче. У неё была настоящая любящая семья, за которую она готова была разодрать в клочья.
А смерть ублюдка-Люциуса...
Это могло раздавить Малфоя.
И мало того. Гермионе хотелось, чтобы это его уничтожило.
Однако нет. Он не был сломлен. Наоборот, по-прежнему самоуверен и жесток. Это читалось в ледяных глазах. Серых. Дождливых. Полных презрения до хрустальных краёв. И это действительно пугало. Потому что если смерть того, кто был для Малфоя всем, не разбила его, тогда что могло разбить?
Бессмертный враг — наихудший враг.
Она даже не заметила, как прошла её злость. Внезапно всё показалось идеально объяснимым. Да просто ничего не изменилось. Вот и всё.
Взгляд снова упал на дневники, и Гермиона решительно сжала губы. Она уже решила пойти и постучать к нему в спальню, или лучше дождаться его внизу. Не просидит же он до самой ночи у себя? Когда вдруг раздался негромкий хлопок двери.
Видимо, он спускался в гостиную.
Лихие бесенята в глазах Гермионы встали на рога.
Не подходить к нему на людях? Отлично. В их гостиной посторонних нет.
Захлопнув книгу по зельеварению с таким громким звуком, что Живоглот недовольно фыркнул и соскочил с её живота, девушка уверенно встала с кровати. В конце концов, она должна доказать себе, что ничего не изменилось. Что она по-прежнему может без проблем общаться с ним. В том смысле, что Малфой понимал под «общением» с гриффиндорцами. Что всё осталось так, как и было.
Всё гениальное — просто.
Да и в чём, собственно, проблема?! Их старостат — не причина себя накручивать. И если он отказывается от взаимодействия, то всегда можно донести декану. А Минерва уж точно позаботиться о том, чтобы на место Малфоя взяли кого-то более приятного и сговорчивого.
Да, конечно. Так она и сделает.
Ободрённая этим, Гермиона выхватила тетрадки из сумки, открыла дверь и быстро начала спускаться по ступенькам, прижимая к себе дневники и чувствуя, как слегка подгибаются ноги. Неясное и ненужное волнение съедало изнутри. Несколько злило и мешало игнорировать его.
Это просто Драко Малфой. Просто тот, с кем она знакома почти всю жизнь. С ним связаны самые... унизительные моменты её жизни, если быть точнее. И теперь нужно всего лишь отдать ему дурацкий дневник.
Она остановилась на последней ступеньке так резко, будто врезалась в невидимую стену.
Ну вот.
Малфой сидит на диване, листая пергаменты с очередными обновлёнными графиками ещё на две недели вперёд. Закинув длинные ноги на кофейный столик, чуть опустив голову. Начищенные туфли как раз там, где недавно ещё лежали бумаги.
Тот же самый.
Откуда в ней эта дурацкая уверенность, что в Малфое есть что-то, что заставляет опасаться его? Будто из его головы вот-вот полезут острые рога или кожа покроется шерстью. На диване сидит всё тот же мальчишка из воспоминания. Слишком громко говорящий и слишком криво ухмыляющийся.
Просто немного старше. Переполнен чем-то, что почти невозможно было определить. То ли усталость, то ли безнадёжная, затхлая тоска.
Гермиона не смогла заставить себя отвести взгляд сразу же и зайти в гостиную. Притаившись в тени лестницы и глазея на его профиль, она чувствовала себя немного... преступницей? Мерлин, да этого ведь всё равно никто не узнает. А в своих врагах нужно уметь замечать любые мелочи.
Такие, как... его волосы. Падают на лоб, касаясь тёмных бровей. Контраст волос с чёрной мантией несколько притягивал. Наверное, поэтому за ним издыхает добрая половина школьных юбок. Линия челюсти раздражённо напряжена. Видимо, не все дни, указанные в графиках, устраивали его.
Это заставило злорадно усмехнуться. Глупо, но хотя бы что-то будет не так, как ему того хочется.
Губы Малфоя сжаты, словно он слышит её мысли. Солнце время от времени бросает лучи на светлую кожу скулы и щеки, отчего Малфой хмурится и щурит глаза. Интересно взглянуть на его глаза, когда они не направлены на неё с заведомым раздражением и ненавистью.
Зачем? Он остаётся тем же, и необязательно изучать его со всех сторон, чтобы убедиться в этом. Если и есть человек, на которого он не смотрит с неприязнью, то он наверняка живёт в отражении его зеркала.
Поднял руку, проводя по волосам, убирая их со лба. Гермиона заинтересованно наблюдала, как они, похожие на жидкую платину, протекают между его пальцами и ложатся обратно. Мысль о том, что на ощупь они, должно быть, очень мягкие, удивила и разозлила. Она тут же погнала её прочь из головы.
Хотя на какой-то момент Гермионе показалось, что она, возможно, понимает, почему за ним увиваются почти все девушки Хогвартса. Нужно смотреть правде в глаза.
Гадёныш стал действительно красивым. Фигура, лицо, волосы. Даже форма рук. В нём было красиво всё, кроме взгляда. Презрительного и оттого — уродливого. Эта привычка смотреть с пренебрежением сквозь человека, будто того не существует вовсе, очень раздражала. А после летних событий, помимо того, что взгляд стал ещё более пустым, он стал слишком отсутствующим. Будто хозяин его мёртв.
Глаза цвета мутного льда и серого неба во время дождя. Слишком много поэтики для Грейнджер, однако это было первым, что пришло на ум. Мутный лёд тоже мог бы быть красивым, если бы не дышал этой гадкой насмешкой, что прибивала её к земле. Даже сейчас.
Сейчас?!
Гермиона застыла с приоткрытым ртом, чувствуя, как медленно холодеет от ужаса кончик языка.
Малфой смотрел прямо на неё.
Он видел, как она... в открытую рассматривала. Вот же блин!
— Грейнджер... — протянул он елейным голосом, который едва не сжёг Гермионе внутренности.
Она сглотнула, прикусив губу. Мысленно выругалась и тут же, привычно расправив плечи, сошла с проклятой ступеньки, окунаясь в свет гостиной. Делая несколько шагов под насмешливым взглядом. Останавливаясь у окна и сжимая подоконник пальцами свободной руки так, что заныли суставы.
Малфой в свою очередь сложил пергаменты пополам и отбросил на кофейный столик, опуская ноги на пол. Медленно, будто играя.
— Что ты там, мать твою, делала?
Его голос в одно мгновение стал сухим. Оставалось лишь удивляться, как он им не давился.
— Спускалась в гостиную, если ты не заметил.
Собственный тон понравился ей. Несмотря на всю ту чушь, что била в её грудную клетку изнутри, он не выражал почти ничего, кроме раздражения.
— Я заметил, что ты таращилась на меня, Грейнджер. Пялиться на людей из своей норы — не комильфо. Мамочка не учила?
— А твой папочка... — вырвалось почти на автомате, прежде чем сообразила, о ком говорит. И прежде чем встретила на себе ледяной взгляд.
— Заткнись, — рык сквозь зубы.
Она захлопнула рот, проглотив окончание фразы, прожевав её и отмечая, как дрогнула его верхняя губа в ответ на её слова.
— Я хотела сказать, что, как видно, вежливости ты до сих пор не обучен, — неловко исправилась Гермиона, стараясь не прятать глаза.
Малфой обошёл её полукругом и остановился напротив, у книжного шкафа, засунув руки в карманы штанов. Мантия спускалась по гибкой спине, касаясь ног.
Ему было лень ссориться с ней. Лень даже просто открывать рот. Однако всё же заставил себя выдавить:
— Какого чёрта тебе нужно? Проверить, нашёл ли я твой очередной маленький подарок? — он бросил неприязненный взгляд в сторону журнального столика. — Нашёл. И, знаешь. С тем же успехом ты могла бы им подавиться.
— Не сомневаюсь.
Он раздражённо фыркнул.
— Меня снова не устраивает половина из того, что там написано. Кто вообще составляет эту белиберду?
— Да будет тебе известно, что этим занимается профессор МакГонагалл.
— Гм. Почему я так и думал? Возможно, потому, что только ей срать на то, что этот график мне, нафиг, не подходит? Если бы Снейп составлял расписание...
— Малфой. Выскажись по этому поводу Снейпу, а не мне.
Небольшая пауза, возникшая после слов Грейнджер, слегка покоробила её.
— Не заговаривайся, грязнокровка.
Он произнес это почти спокойно, лишь сжав челюсти немного сильнее, чем обычно. Псевдовзгляд опустился на зажатые в тонких руках тетради, однако вернулся к лицу, предоставляя ненавистной ей самой озвучивать причины вторжения в его минутный покой.
— Я пришла отдать тебе зачарованный дневник.
— Ещё одна приятная мелочь, которую ты можешь затолкать себе в зад, хорошо? — и развернулся, собираясь вернуться на мягкие подушки дивана.
Разговор и так длился слишком долго. Начинали ныть виски.
— Не будь ребёнком, Малфой. Это необходимо иметь старосте.
Скривился. Глубже засунул руки в карманы так, что сквозь ткань чётко обозначились костяшки.
— На кой он мне?
— Профессор МакГонагалл сказала, что если что-то понадобится, всегда можно связаться друг с другом. Я говорила тебе днём, — отчеканила Гермиона, чуть ободрённая тем, что слизеринец слушал её. Хмурясь, но слушал.
Малфой вздохнул. Передёрнул плечами.
— Ты грёбаная прилипала, Грейнджер.
— Прости?
— Вдолбила себе в голову. Будешь бродить за мной с этими... тетрадками до конца дней?
— Нет вообще-то. Надеялась, что полезность в их пригодности до тебя дойдёт немного раньше.
— Ты считаешь, что я, пребывая в здравом уме, решу тебе написать записочку?
Она взглянула со всей строгостью, на которую была способна — это позабавило его.
— Если ты думаешь, что я получаю удовольствие от общения с тобой, ты глубоко ошибаешься, Малфой. Дневники дают возможность не встречаться с тобой лично каждый раз, когда мне нужно будет что-то сообщить тебе. И ты очень облегчишь задачу нам обоим, если возьмёшь сейчас это. Мне всё равно, что ты сделаешь с ним, можешь пойти к хижине Хагрида и скормить его соплохвостам, но это уже будет не моей заботой.
Он усмехнулся. Так, что её взбесило это, моментально.
— Можешь не стараться, Грейнджер. Здесь за многословность баллы не начисляются.
— Не сомневаюсь. Стараюсь лишь объясняться достаточно доходчиво для тебя.
Его взгляд тут же стал на порядок холоднее. Он различил в тоне Гермионы издёвку и молча приподнял брови.
Она же резким движением протянула ему дневник — Малфой даже не пошевелился. Какое-то время оба напоминали нелепый памятник Воплощённому Упрямству. Поступаться не собирались ни он, ни она.
В конце концов, когда Гермиона ощутила, что рука начинает болеть, она бросила тетрадь на подоконник, раздражённо вздыхая и борясь с желанием закатить глаза. Упирая руку в бок. Разговор длился не более пары минут, а девушка уже хотела отойти от Малфоя, хотя оба находились по разным углам гостиной.
Ей просто хотелось быть дальше.
В своей спальне.
В гостиной Гриффиндора.
В Лондоне.
Ей было странно говорить с ним. Ему было странно говорить с ней. Всё уравновешивала только хроническая злость и раздражение, пропитывающее воздух на манер едкого дыма.
И каждый из них, наверное, понял: это первый их настолько затянувшийся разговор. Гермиона начинала медленно ненавидеть старостат.
Он не отрывал от неё холодных глаз, лишь мельком проследив взглядом за дневником, который теперь лежал на подоконнике. Нога Грейнджер привлекла его внимание, и Драко, нахмурившись, отследил линию бедра под плотными джинсами. Затем — колена, опускаясь вниз, к щиколотке. Грязнокровка надела кроссовки. Нога небольшая и, наверное, лучше смотрелась бы в другой обуви.