Шпионский Токио

Памяти Василия Сергеевича Ощепкова, одного из первых русских гидов в Японии, разведчика и дзюдоиста, посвящается эта необычная книга

…Токио, который я видел до сих пор только с фасада, вдруг повернулся, как на вертящейся сцене театра Кабукидза, и предо мной открылся другой Токио…

© Куланов А.Е., 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2014

Я не мог не написать эту книгу, хотя осознал это окончательно, лишь создав на экране компьютера новый файл. На виртуальный белый лист мне предстояло переложить то, о чем я не раз уже рассказывал вслух своим друзьям, слушателям, туристам. Это было то, к чему привела меня судьба. Значит, пришло время…

Много лет назад, еще в Советском Союзе, школьником я много ездил на экскурсии. Организовывал их профком поликлиники, где работала моя мама, и благодаря ей выходные в музеях, в автобусах с замечательными гидами и интеллигентной публикой – врачами и медсестрами того, советского, времени – были для меня привычным и приятным времяпрепровождением. Большинство экскурсий были хотя и чудесно хороши, но стандартны для жителей Москвы и Подмосковья: Троице-Сергиева лавра и Алмазный фонд, Бородинское поле и Петрищево (кому из молодых сегодня что-то скажет это название?), Исторический музей и мемориальные дома-музеи русских писателей. Заметно выделялись из этого ряда две поездки: в Пушкинские горы, где гидом тогда работал Сергей Довлатов, чего я, в силу возраста и не наступившей еще для его понимания эпохи, заметить, конечно, не мог, но где и без того было удивительно красиво и в воздухе растворялась поэзия, и еще одна… Называлась она «По памятным местам КГБ СССР в Москве».

Во время той поездки мы почти не выходили из автобуса, лишь через окна рассматривая места, показываемые экскурсоводом: гастроном № 40 на улице Дзержинского, воспетый экс-полковником разведки великолепным писателем Михаилом Любимовым, могучее здание КГБ, известное как «Дом 2» (тогда еще безо всяких ассоциаций с ужасным ТВ-проектом наших дней), места явок и тайниковых операций, где происходили передачи корреспонденции и посылок агентам, точки выхода на связь и задержания иностранных разведчиков советскими органами госбезопасности. Все это сопровождалось интригующими пояснениями гида, выделенного нам профкомом клуба КГБ все на той же улице Дзержинского: «Видите нишу в стене – там удобно оставлять контейнеры в виде смятых банок; а вот на этом мосту брали Трианона-Огородника, и сотрудница ЦРУ Марта Петерсон пыталась демонстрировать группе захвата приемы каратэ». Я был еще мал и немногое из той экскурсии запомнил на всю жизнь, но для меня, пусть и в меньшей степени, чем для того же Михаила Любимова, стало очевидно, что «каждый камень в Москве дышит Органами».

Конечно, эта экскурсия середины 1980-х годов была совсем неполной и недостаточной для понимания гения чекистского места в советской столице – нам ни слова не сказали о том, о чем рассказывают на экскурсиях сегодняшних: о тайной «лаборатории Х» доктора Майрановского в Варсонофьевском переулке, о тюрьмах – Бутырке, Таганке, Лефортово, Сухановке, или о местах массовых расстрелов политзаключенных во дворике больницы № 23 «имени Медсантруд», на московских кладбищах и на полигонах: Бутовском и Коммунарке. Все это пришлось изучать самому – потом, когда стало можно, и когда оказалось, что на том же Бутовском, мимо которого мы с отцом ясными зимними выходными бегали на лыжах покататься на Сухановских горках, лежат вместе и мои предки, и герои моих сегодняшних исследований. Но тогда, в юности, я этого еще не знал и думал, что все это очень романтично: служба в органах, разведка, контрразведка, слежки, явки, тайники… Неудивительно, что мне очень хотелось самому быть причастным к «героике чекистских будней» и, написав однажды под копирку сочинение на тему «Почему я хочу служить в органах КГБ СССР», я чуть в этих самых органах и не оказался. Наступивший 1991 год с его путчем и настоящей, а не декларируемой, гласностью разрушил юношескую мечту, вскоре (и, признаюсь, довольно легко) заменив ее новой – мечтой о далекой и экзотической Японии, и в этом уже не было ничего тайного и шпионского – на мой вкус, страна оказалась слишком хороша для этого. В качестве атавизма прошлого увлечения сохранились лишь тяга к военному порядку на столе (хороший вуз не знания должен давать, а дисциплину и способность к исследованиям – считал Михаил Булгаков, и я с ним совершенно согласен), да некоторые представления о том, что такое военная служба. Но воспоминание о том, как я однажды, выполняя учебное задание, не смог найти конспиративную квартиру в центре Москвы, сыграло фрейдовскую шутку с моим подсознанием. Подсознательно пытаясь все время исправлять допущенную когда-то ошибку, я полюбил ходить по карте и теперь физически плохо себя ощущаю, если не изучу окрестности любого нового места, куда заносит меня судьба. В Японии эта привычка переросла не только в навязчивую тягу подольше и почаще находиться на свежем воздухе, но и в возможность заработка – попав в 2002 году на стажировку в аспирантуру Токийского университета, я вскоре впервые попробовал себя в качестве гида для русских туристов и потом отдал этому занятию несколько лет. Уже в то время я интересовался судьбой основателя русского дзюдо и самбо – выпускника Токийской православной семинарии Василия Ощепкова. Много лет спустя, когда я узнал, что он тоже был своеобразным гидом, водившим русских туристов по японской столице, то не очень-то и удивился: все это должно было когда-то соединиться в единое целое. Особенно если речь идет о Токио – городе странном, трудно понимаемом, далеко не сразу раскрывающем свое обаяние и свои тайны перед иностранцами, но прекрасном, мистическом и удивительном…

Название этого места в буквальном переводе на русский язык означает «Восточная столица» – в отличие от столицы западной, традиционной, культурной, императорской – Киото. Хотя Токио город сравнительной молодой – ему всего около половины тысячелетия, это, безусловно, сердце Японии, ее мозг, ее главный нерв. Именно с этим городом связана основная часть истории взаимоотношений русских и японцев, нашей страны и Страны солнечного корня, как переводится с японского слово Нихон – Япония.

Неудивительно, что, впервые попав в этот удивительный город, я тоже далеко не сразу понял и прочувствовал все его очарование, но зато очень скоро столкнулся со знакомой с юности темой – гением места советской разведки. Столкнулся даже раньше, чем узнал об этом, но на то она и есть – тайная служба. Впрочем, подробности того, как и где я, в одиночку и со своими друзьями, искал и находил в Токио следы героев и антигероев советских спецслужб, я расскажу в соответствующих главах этой книги. Пока же – лишь несколько необходимых вводных слов.

Разведка медленно и крайне неохотно раскрывает свои секреты. Разведка любая – в нашем случае, что японская, что русская. Правда, есть и различия в способах хранения секретов и в технике их постепенного раскрытия. В нашей стране, где принято беречь пуще глаза любую информацию – на всякий случай и «как бы чего не вышло», где один закон дублирует, одновременно противореча ему, другой, тайны хранятся непостижимо долго и охраняются строго. Даже если времени прошло столько, что раскрытие их становится насущной необходимостью для понимания собственной истории, а нераскрытие, наоборот, только вредит воспитанию подрастающего поколения. У нас всегда можно сберечь в секрете самый незначительный для разведки документ, который мог бы дать возможность исследователям восстановить личную жизнь героя, но не даст – просто потому, что «а вдруг…». В Японии законы соблюдаются строго: сказано – такого-то числа тайна должна перестать быть тайной, и перестанет. Но… В этой стране даже о многих очевидных казалось бы вещах часто бывает не принято говорить, а уж когда дело касается настоящих загадок прошлого, то тут тоже иногда возникают серьезные проблемы. Поэтому, когда родилась мысль написать книгу о «шпионской топографии Токио», сразу возник вопрос: на основании чего писать? И о ком писать?

К тому времени я располагал данными, в том числе никогда ранее не публиковавшимися, о, выражаясь языком менеджеров, логистике перемещений по Токио двух героев нашей разведки: Василия Ощепкова и Рихарда Зорге. Более того, в случае с Василием Ощепковым исследование топографии токийского периода его жизни привело меня к выводу о необходимости переосмысления и переоценки работы советского нелегального резидента в японской столице. Предполагалось, что кое-что о последователях В.С. Ощепкова можно найти в опубликованных материалах о действиях легальных резидентур НКВД и IV управления Генерального штаба РККА (соответственно политической и военной разведки) в предвоенный период. А дальше? Дальше история неумолимо выводила нас к тем, чьи фамилии и публиковать-то под одной обложкой как-то совестно: прежде всего, к предателю Левченко и трагикомической фигуре шпиона-неудачника Преображенского. Писать о них, цитировать их и странно, и смешно. С другой стороны, в гарантированном отсутствии в ближайшие десятилетия сообщений о новых героях «невидимого фронта» на самом Дальнем Востоке только опубликованные откровения подобных персонажей советского прошлого остаются сегодня единственными открытыми свидетельствами, хоть как-то раскрывающими географию работы разведки уже несуществующего СССР в Токио. Тем более, что в этих откровениях немало неточностей и даже вредных ошибок, которые, пожалуй, настала пора исправить.

Понятно, наконец, что исторические рамки книги в основном ограничены именно советской эпохой. Если точно, то речь пойдет о периоде длиною в 60 лет – с 1925-го, когда в Токио прибыл первый резидент советской военной разведки (будущего ГРУ) Василий Ощепков, по 1985 год, когда из Восточной столицы был выслан сотрудник резидентуры Первого главного управления (ПГУ) КГБ СССР Константин Преображенский. Повторюсь: хотя эти два персонажа – абсолютные антиподы друг друга, но все же их судьбы оказались объединены одной темой, одним городом, одной – советской – эрой. Точно так же, как истории Рихарда Зорге и Станислава Левченко мистическим образом оказались закольцованы одними тем же отелем в центре Токио. Нелишне заметить в связи с этим, что возможное отождествление методик действий и географии почившей в бозе советской и ныне действующей российской разведок автор целиком и полностью оставляет на совести читателей.

Наконец, несколько технических замечаний. В написании японских имен и фамилий используется принятое в отечественном японоведении правило: сначала фамилия, потом имя. Японские слова и названия транслитеруются в соответствии с системой Поливанова: не «суши», а «суси». Исключения – общепринятые названия, например, не «Токё», а «Токио», не «Ёкохама», а «Йокогама».

В Токио, как и в большинстве других городов Японии, существует совершенно отличная от нашей адресная система. Несмотря на то что многие улицы здесь, как и везде, имеют названия, адреса к ним никак не привязаны. Когда вы пытаетесь найти на карте нужный вам дом, этот поиск визуально больше всего напоминает работу сверхточного космического прицела. В его фокусе оказываются последовательно город, городской округ, район, квартал и, наконец, искомая точка – точь-в-точь как это показывают в боевиках, когда за какими-нибудь преступниками следит спутник из космоса. На практике же это выглядит так. В современной японской столице 23 городских округа, в каждом есть несколько больших районов, в котором есть свои кварталы с пронумерованными домами, – все очень просто и удобно для поиска. Например, когда я жил в Токио, мой адрес звучал так: Токио-то (губернаторство Токио), Ота-ку (район Ота), Ооморикита (квартал Северное Оомори), 4 (номер микрорайона), 2—205 (номера дома и квартиры соответственно).

В старом, особенно довоенном, Токио адресная система была почти такой же, за тем исключением, что названия кварталов, их деления, размеры и расположения были иными, но об этом речь еще пойдет впереди.

В целом же автор вполне отдает себе отчет в том, что его труд не свободен от ошибок, поэтому будет благодарен за мотивированные и подкрепленные фактами исправления. И, конечно, я прекрасно понимаю, что пока еще не каждый читатель этой книги побывал в Токио, но искренне надеюсь, что побывает каждый.

Я не могу не высказать слова признательности Игорю Ульянченко – выпускнику московской школы № 141 имени Рихарда Зорге, автору идеи этой книги, надоумившего меня в мае 2013 года изложить мои рассказы о «шпионском Токио» на бумаге, и туристической компании «КИР тур», обеспечившей условия для моих исследований и сбора материала в японской столице. Огромное спасибо также всем моим многочисленным помощникам, без которых осуществление этой идеи было бы невозможным!

Внизу наткнулся на двух русских воспитанниц из Владивостока, просивших переводчика. Дал им Василия Ощепкова – в переводчики и провожатые по Токио.

Я искал место, где жил Василий Ощепков в Токио, несколько месяцев. Историк борьбы Михаил Лукашев в своей книге «Сотворение самбо. Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской…» сумел, на основании доступных ему в оттепель 1990-х годов документов из архива ГРУ, относительно точно описать район, где в 1925–1926 годах снимал квартиру Ощепков с женой. Я успел даже выступить с одним из докладов на тему русских выпускников Токийской православной семинарии, в котором упомянул это место, в московском Доме Русского зарубежья имени Солженицына, прежде чем мне пришлось изменить свои представления об «ощепковской топографии». Благодаря помощи профессоров Савада Кадзухико и Петра Подалко мне удалось найти в архиве Министерства иностранных дел Японии несколько донесений сотрудников японской тайной полиции – токко – о наблюдении за российскими эмигрантами. Нашелся там и один документ, посвященный В. Ощепкову. В нем, как и положено в таких случаях, адрес подозреваемого. Известно, однако, что адресная система в Токио с середины 1920-х годов менялась несколько раз, а значит, предстояло еще свести старый адрес с картой современного Токио. В книжной лавке в квартале старых книг Дзимботё я нашел карту Токио 1926 года и отправился на поиски. Довольно легко место было найдено – недалеко от перекрестка авеню Аояма-дори и Омотэ-сандо, и… вычисление оказалось неверным. Переводчица документа Имамура Эцуко указала мне на ошибку: вместо дома № 6 мне следовало искать дом № 60. Я сумел обнаружить его только через пару месяцев – в свой следующий приезд в Токио. Когда, наконец, нужная точка была найдена, возникло странное ощущение. Выйдя из мини-квартала, своеобразного японского «двора» на улицу, я догадался, в чем дело. Во время первого своего визита в Токио в августе 1998 года, когда я приезжал сюда по коммерческой надобности, офис моей компании находился в соседнем доме – в каких-то ста метрах от того самого места, которое мне так хотелось найти долгие годы. Впрочем, это не совсем так. В 1998 году я только приступил к сбору документов о судьбе этого человека, и процесс этот продолжается по сей день. Я скептически отношусь ко всякого рода «знакам», но… может быть, действительно – просто мы не умеем их читать? Ведь и позже я много раз проходил мимо этого перекрестка, в том числе и тогда, когда голова была уже вовсю занята размышлениями над судьбой этого человека. А подумать тут было над чем…

Василий Ощепков родился в «столице сахалинской каторги» – поселке Александровский пост, в семье ссыльнокаторжной Марии Семеновны Ощепковой и «вольного» столяра Сергея Захаровича Плисака 25 января 1892 года по старому стилю или 7 января 1893 года – по новому. Брак между каторжными и сахалинскими поселенцами не мог быть официально признан, и Василий считался незаконнорожденным. В детстве он оказался еще и сиротой: в 1902 году умер его отец, а в 1904-м скончалась мать. Судя по косвенным данным, у мальчика в наследстве осталась собственность: дом № 10 то ли по Александровской, то ли по Большой улице (русские и японские документы на этот счет противоречат друг другу), который, вероятно – прямых подтверждений этого пока не обнаружено – сдавали в аренду его опекуны: Емельян Владыко и В.П. Костров. С той же долей вероятности можно предположить, что усилиями все тех же опекунов Василий был определен на учебу в единственное в то время на Сахалине реальное училище (опять же: то ли Александровское, то ли Новомихайловское). С высот сегодняшнего дня аттестат об окончании такого учебного заведения не выглядит престижным. Однако не только для Сахалина столетней давности, но и для всей России оно было свидетельством относительно высокого уровня просвещенности. Во всяком случае, подавляющее большинство будущих начальников Васи Ощепкова из Разведывательного управления Красной Армии не имело и такого. Год окончания нашим героем реального училища неизвестен, но, судя по всему, это случилось в 1907 году. Сам мальчик выказал при обучении серьезные способности, и опекуны его не остались равнодушными к судьбе сироты. В августе того же года 14-летний Вася Ощепков отправился в Японию – для обучения в Токийской православной духовной семинарии, открытой при русской православной миссии еще в 1875 году.